И, не прощаясь, направился к выходу...
Броневики осматривали в заводском гараже, потом откатывали через двор в цех. Там латали и варили корпус, а здесь возились с мотором и ходовой частью.
Станки и оборудование увезли вместе с рабочими еще в марте восемнадцатого, когда на Петроград наступали немцы, и завод стоял притихший, с раскрытыми настежь воротами, пустым двором. Не свистел на подъездных путях паровозик, не дымила труба кочегарки, под крышами чирикали воробьи, залетали в разбитые окна ласточки, и если раньше нельзя было расслышать рядом стоящего человека из-за лязга металла и шума работающих станков, то теперь каждый стук молотка гулко разносился по цеху.
В гараже тоже было пусто, выветрился даже запах бензина. Сиротливо чернела неосвещенная смотровая яма, у стены валялись ржавые автомобильные колеса без шин.
В углу, под железной лестницей, ведущей в чердачное помещение, на груде ветоши спал Санька и по-детски почмокивал во сне губами.
В середине гаража стоял полуразобранный броневик, около него возились Степан и Федор.
Глаша с Настей устроились на старых покрышках, промывали заржавевшие детали в ведре с керосином, вытирали их ветошью и складывали на расстеленную на полу мешковину. Глаша была без платка, волосы у нее немного отросли, и только вчера Настя подровняла их ей ножницами "под мальчика". Короткие волосы не закрывали лба, но Глаше казалось, что они лезут в глаза, по привычке она тыльной стороной ладони отбрасывала их, и челка смешно топорщилась ежиком.
Степан засмотрелся на нее, не убрал вовремя руку, которой он придерживал зубило.
Федор стукнул молотком по зубилу, молоток соскользнул и пришелся Степану по пальцу. Степан от боли запрыгал на одной ноге и сунул палец в рот.
- Ты чего, Степа? - спросила Глаша.
- Палец зашиб... - буркнул Степан и крикнул Федору: - Куда глядишь, деревня?
- Я-то? - ухмыльнулся Федор.
- Ты-то! - дуя на ушибленный палец, передразнил Степан.
- Я-то смотрю куда надо, а ты в другую сторону, - хитро улыбнулся Федор.
- В какую еще сторону? - отвел глаза Степан.
- Да всё в одну! - негромко сказал Федор и понимающе мигнул в сторону Глаши.
Степан с силой швырнул зубило на пол.
- К чертовой матери такую работу!
- Ты шибко не разоряйся, - поднял зубило Федор и поглядел на спящего Саньку. - Спит человек...
- Что во всей мастерской ключа разводного не найти! - бушевал Степан. - Где механик?!
- Да не ори ты, действительно! - прикрикнула на него Настя и тоже посмотрела в угол. - Третью ночь ведь не спит...
- А я сплю? - огрызнулся Степан.
- Сравнил! - Федор даже рассмеялся. - Чай, он мальчонка совсем.
- Ты, землепашец, помолчи! - вышел из себя Степан. - Не твоего ума дело!
- Это почему же? - поморгал ресницами Федор.
- В Союз не вступаешь, в текущем моменте не разбираешься! - распалял себя Степан. - И чего с тобой Лешка нянчится?
- Тебя не спросили, - помрачнел Федор.
- Зря не спросили. Я бы сказал! - пошел к раскрытым дверям гаража Степан и уже со двора послышался его крик: - Механик! Павлов, будь ты трижды!..
- Бешеный, - сказала Настя и посмотрела на Глашу.
Глаша смеялась одними глазами и молчала.
В углу под лестницей завозился Санька. Зевнул, потер глаза кулаками и сонным голосом спросил:
- Пожар, что ли?
- Вроде... - улыбнулась ему Глаша. - Степан разбушевался.
- А я сон видел, - сел на кучу ветоши Санька. - Будто сплю, а вокруг меня голуби воркуют...
- Кто про что! - засмеялась Настя. - Своих тебе мало?
- А у меня один турманок остался, - шмыгнул носом Санька. - Выпустил я его, пока не изжарили. И голубятню заколотил... - Помолчал и грустно добавил: - Верите: улетать не хотел! Кружил, кружил... я его шугаю, а он над голубятней кружит. Обратно просится!.. Я чуть не заплакал.
- А может, заплакал? - подразнила Настя.
- Ну, и заплакал, - признался Санька. - Привык я к нему...
Опять шмыгнул носом и деловито спросил:
- Рессоры не снимали?
- Инструмента нет, - ответил Федор.
- Весело! - присвистнул Санька, встал и пошел к броневику. - Может, зубилом!
- Пробовали уже, - сказал Федор и рассмеялся.
- Ты чего? - удивленно посмотрел на него Санька и тоже рассмеялся.
- А ты чего? - спросил Федор.
- Я так... - продолжал смеяться Санька.
- И я так! - окончательно развеселился Федор. - Давай зубилом. Только, чур, держать я буду, а ты бей.
- Почему?
- Потому! - оглянулся Федор на Глашу.
Она тоже рассмеялась и погрозила Федору кулаком.
Санька старательно бил по зубилу. Даже вспотел. Рессора не поддавалась. Санька вытер пот со лба и сказал Федору:
- Теперь ты бей, а я подержу.
- Устал, что ли? - взял у него молоток Федор.
- Есть маленько... - кивнул Санька. - Давай бей!
- Ты поосторожней! - предупредил его Федор.
- Давай, давай!.. - крикнул ему Санька, прислушался и шепотом сказал: - Погоди-ка!
- Ты чего? - тоже почему-то шепотом спросил Федор.
- Голуби на чердаке! - поднял голову Санька. - Вот, слышишь? Гули-гули-гули... Выходит, не приснилось мне?
- Совсем ты еще пацан, Санечек! - засмеялась Настя.
- Я тебе не пацан! - рассердился Санька. - Я член РКСМ.
В гараж вошел Степан. Сказал, ни к кому не обращаясь:
- Нет Павлова. На склад уехал.
- И Леша где-то задерживается... - вздохнула Настя.
- Соскучилась? - исподлобья глянул на нее Степан.
- Спросить нельзя? - вспыхнула Настя.
- В Смольном он.
- Долго как!
- Надо, значит... - Степан уселся на пустой ящик, пошарил в карманах, ничего не нашел и протяжно свистнул.
- Не свисти, - сказала Настя. - Денег не будет.
- А на кой мне деньги? - удивился Степан.
- Мало ли... - усмехнулась Настя. - Вдруг жениться надумаешь?
- Сдурела? - рассердился Степан и покосился на Глашу. - С чего это мне жениться?
- Ну, а вдруг? - подзадоривала его Настя. - Любовь если?
- Чего вы заладили, как сороки: "любовь, любовь"! - покраснел вдруг Степан. - Где она, эта любовь? Разговоры всё!
- Почему это разговоры? - тихо спросила Глаша.
- А потому! - Степан даже зажмурился, чтоб не видеть Глашиных глаз. Где ты ее видела? С чем ее едят, знаешь? С повидлом? С подсолнечным маслом? Может, на ситный мажут?
Санька засмеялся, а Глаша еще тише сказала:
- Если так про любовь думать...
- Тогда что? - в запальчивости обернулся к ней Степан, увидел ее глаза, запнулся, но повторил: - Что тогда?
- Тогда и жить незачем, - очень спокойно ответила Глаша, только щеки у нее побледнели.
- Жизнь-то при чем?.. - растерянно пробормотал Степан.
Глаша побледнела еще больше и сказала очень звонким голосом:
- Если человек любовь с повидлом равняет, - значит, ничего высокого у него в жизни нет. И жить такому человеку незачем. Лучше умереть.
Все притихли и посматривали то на Глашу, то на Степана.
Он сидел на ящике, глядел в пол и чувствовал, как жаром наливаются у него щеки, лоб, уши, шея. И сидеть стало неудобно. Так бывает, когда затекут ноги. Он потер шею ладонью и повертел головой. Сказал бы он ей!.. А что бы он сказал? О таком вслух не говорят. Это она, шалая, при всех ляпнула! Ну, сболтнул про повидлу эту... И про масло подсолнечное зря... Что же, он должен собрать народ и орать: "Ах, люблю тебя до гроба!"? И одной-то никогда не скажет: язык не повернется. И чего говорить? Слепая она, что ли? Степан поднял голову и увидел Глашины глаза. Она смотрела на него так, как будто Степана здесь не было. Он даже подвинулся на своем ящике, чтобы оказаться напротив. Должна была она его видеть, не могла не увидеть - вот же он, рядом! - но глаза ее смотрели мимо него. И делала она это не нарочно, не для того, чтобы показать, как она сердита, а просто не видела. Не хотела видеть. Не было сейчас никакого Степана, и все!
Так они и сидели, молчаливые и задумчивые, когда в гараж вошел Алексей. Он медленно подошел к заваленному бумажками столу, стоящему под лестницей, и опустился на табурет.
- Ну что, Леша? - подошла к нему Настя.
Алексей ничего не ответил, провел ладонью по лицу, как после сна, и спросил:
- Закурить нет?
- Держи, - протянул ему недокуренную самокрутку Санька.
Алексей сделал несколько затяжек и погасил самокрутку о стол.
- Горькая какая-то махорка...
- Может, хлеба хочешь? - предложила Настя.
- А есть? - поднял голову Алексей.
- Немного. - Настя протянула ему ломоть хлеба.
Алексей разломил его пополам, одну половину взял себе, другую отдал Насте и, отламывая хлеб маленькими кусочками, принялся устало жевать.
- Ты чего такой, Леша? - подсела к нему Настя.
- Дружка своего встретил... - медленно пережевывая хлеб, ответил Алексей. - С передовой только.
- Ну? - подошел поближе Санька.
- Остановили беляков, а вот надолго ли... Прут, сволочи! - Алексей даже поморщился, как от боли. - А тут еще контра опять зашевелилась... Я в Чека насчет запасных частей ходил.
- Чека-то при чем? - не понял Степан.
- Части нам со склада выписывали, оказывается... - объяснил Алексей. - И накладные есть, все честь по чести! А до нас не довозили.
- Вот гады! - выругался Степан. - Инструмента тоже никакого!..
- А без броневиков - зарез. - Алексей собрал с ладони хлебные крошки и ссыпал их в рот. - Надо жать, ребята!
- Чем жать-то? - зло спросил Степан. - Голыми руками?
- Хоть руками, хоть зубами, - обернулся к нему Алексей. - Плохо на фронте.
Он замолчал и начал перекидывать костяшки тяжелых счетов, лежащих перед ним на столе. Дни и ночи беспрерывных боев пересчитывал? Убитых или раненых?
Все угрюмо молчали. Слушали, как сухо щелкают, будто стреляют, кругляшки на счетах.
Федор вдруг снял с себя треух и шмякнул об пол:
- Без инструмента сробим!
Санька лихо завернул рукава своей кацавейки и крикнул:
- Даешь!.. Пошли, Леха!
Алексей опять провел ладонью по лицу и сказал:
- Сейчас... В глазах карусель какая-то.
- Поспать бы тебе... - вздохнула Настя.
Алексей только усмехнулся и потер лоб:
- Самое главное забыл... По решению Петроградского комитета комсомола формируется рота особого назначения.
- На фронт, братва! - закричал Степан. - Ура!..
- С фронтом придется подождать, - покачал головой Алексей. - Нам поручается охрана революционного порядка в городе. Это по ночам.
- А днем? - спросила Глаша.
- Броневики, - ответил Алексей и встал. - Так что отсыпаться потом придется! Пошли в цех.
Алексей направился к дверям, но со двора вошел в гараж невысокий человек в кожанке и коричневых крагах. Остановился в дверях и громко сказал:
- Здорово, работнички!
- Здравствуй, товарищ Павлов, - пожал ему руку Алексей. - Что с инструментом?
- Завтра обещали, - ответил Павлов, на ходу скидывая кожанку. Подошел к столу, снял с гвоздя на стене спецовку и, надевая ее, весело продолжал: - Я из них там всю душу вытряс! Понасажали, понимаешь, саботажников! Ему доказываешь, что инструмент негодный, а он тебе циркуляры в нос тычет! А как с запасными частями, Леша?
- Будут, - коротко ответил Алексей.
- Вот это хорошо! - заулыбался Павлов. - А то из дерьма конфету делаем!
Подошел к броневику и похлопал по корпусу ладонью:
- Ну что, бедолага?
- С рессорой не знаем, что делать, - сказал Санька.
- Дай-ка ключ! - присел на корточки Павлов.
Обстукал рессору гаечным ключом, кинул его в угол и легко поднялся.
- Сваривать надо. Трещина. А ну, братка, давай инвалида в цех!
Он подпер плечом корпус броневика. К нему подбежали Степан, Федор и Санька. С другой стороны уперлись в боковые стенки руками Алексей и девчата.
- Раз, два, взяли! - скомандовал Павлов. - Еще взяли!..
Броневик медленно катился к выходу. У самых дверей Павлов крикнул:
- Саня, захвати домкрат!
- Сделаем! - весело откликнулся Санька и побежал в угол, где лежали инструменты. Он с трудом поднял тяжелый домкрат и потащил его к дверям. На чердаке опять заворковали, забили крыльями голуби. Санька опустил домкрат на пол, осторожно ступая, подошел к лестнице, сел на ступеньку и замер, смешно вытянув шею. Увидел входящего в гараж Федора и отчаянно замахал на него руками.
- Ты чего? - остановился в дверях Федор.
- Эх!.. - встал с лестницы Санька. - Спугнул!..
- Кого? - оглянулся Федор.
- Голубей, - направился к лежащему на полу домкрату Санька. - Зачем вернулся?
- Тебе пособить. - Федор взял у Саньки домкрат и взвесил его на руке. - С полпуда потянет!
- Я бы и сам снес... - улыбнулся ему Санька. - Слушай, Федя... А ты почему в Союз не вступаешь?
Федор нахмурился и нехотя ответил:
- Погожу. Я человек основательный, разобраться мне надо. Пошли, что ли?..
- Пошли, - кивнул ему Санька и вдруг дернул Федора за рукав. Тихо!..
- Чего такое? - испуганно присел Федор.
- Во!.. Слышишь? - поднял голову Санька. - Опять! - И жалобно попросил: - Федя, снеси домкрат, а? Я залезу, посмотрю... Вдруг турманок мой к ним прибился. Взгляну хоть на него! А, Федя?
- Не свалишься?
- Это я-то? - присвистнул Санька. - Нет такой крыши, с которой бы я свалился!
- Ну, лезь! - засмеялся Федор.
Санька побежал к лестнице, застучал ботинками по железным ступеням и скрылся на чердаке.
Федор взвалил на плечо домкрат и вышел из гаража.
На чердаке было темно. Только из слухового окна косо падал луч света и освещал узкую полосу засыпанного опилками пола. Санька огляделся, услышал, как голуби царапают лапками жестяную кровлю, и полез на крышу.
Голубей было всего три. Пара сизяков и белая с коричневыми крапинками голубка. Они неторопливо расхаживали по крыше. Потом голубка взлетела, покружилась над трубой, приглашая к полету, но, когда сизяки поднялись за ней, раздумала и уселась на карниз. Раздувая зобы и хлопая крыльями, сизяки присели рядом, по обе стороны от нее.
Турманка здесь не было, но Санька мог часами смотреть на любых голубей - своих и чужих, ручных и диких. Уж больно ему нравилось, как перебирают они лапками, разгуливая после дождя по лужам; как с шумом раскрывают крылья все разом и взлетают вверх при малейшей опасности, а потом кружат, высматривая, кто их спугнул, и снова опускаются на землю и важно поглядывают вокруг своими глазами-бусинками.
Или, как сейчас, сидят на карнизе, мирно беседуют на голубином своем языке, и вдруг - фыр-тыр! - сорвались и улетели куда-то.
Санька проводил глазами улетающих голубей и глянул вниз на заводской двор. Поблескивали на солнце рельсы узкоколейки, чернели закопченные стены цехов, какой-то человек пересек двор и остановился у ворот цеха, где клепали броневик. Остановил пробегавшего мимо парнишку, что-то сказал ему, а сам направился дальше. В гараж, что ли, идет?
Санька лег на живот и свесил голову над краем крыши, но увидел только козырек фуражки и широко шагающие ноги в суконных ботах, да и то недолго: человек свернул в узкий пролет между цехами.
Санька лег на спину, подставил лицо не греющему уже солнцу и зажмурил глаза. Поспать бы еще чуток! Но он урвал сегодня свои часа полтора, пока Павлов был на складе, да и ребята, наверно, уже хватились его!
Санька мягко, по-кошачьи перевернулся, встал на ноги и полез через слуховое окно обратно на чердак.
А внизу, в гараже, стоял у стола под лестницей Заблоцкий и нетерпеливо поглядывал на дверь.
На ходу вытирая ветошью перепачканные машинным маслом руки, вошел Павлов. Оглянулся, потянул на себя створку тяжелой двери и озабоченно сказал:
- Неосторожно, Вадим Николаевич.
- Знаю, - кивнул Заблоцкий. - Но ждать очередной встречи не мог.
Он вынул из кармана портсигар и передал его Павлову.
- Срочно переправите на ту сторону. Шифровка в папиросах.
- Слушаюсь.
- И приготовьтесь разместить людей. Завтра прибудут еще семьдесят человек. С оружием.
- Неплохо! - Павлов кинул в угол скомканную ветошь. - У вас все, Вадим Николаевич?
- Да.
- Идемте, - опять оглянулся на дверь Павлов. - Я вам "сквознячок" покажу подходящий.
- Что, простите? - поднял брови Заблоцкий.
- Проходной двор, - объяснил Павлов.
- Жаргон у вас... - пожал плечами Заблоцкий и пошел к дверям.
- Считайте, что я говорю по-французски! - жестко усмехнулся Павлов. Я пойду первым, если разрешите.
Он распахнул створку дверей, осмотрелся, жестом показал Заблоцкому, что путь свободен, и вышел.
Заблоцкий поднял воротник пальто и пошел за ним.
Санька слышал не весь разговор, но и того, что он услышал, было достаточно.
Он спустился с чердака вниз, сел на железную ступеньку лестницы и задумался. Кто здесь был? Тот человек в фуражке? А кто второй? Голос вроде знакомый, но разговаривали тихо, могло и показаться.
Санька встал, подтянул штаны, пошел к дверям и чуть не столкнулся с вошедшим Павловым.
- Саня? - удивился Павлов. - Ты что здесь делаешь?
- Голубей хотел шугануть... - виновато ответил Санька.
- Голубей? - настороженно смотрел на него Павлов. - Каких еще голубей?
- Да на чердаке... - задрал подбородок Санька. - А потом на крыше...
У него почему-то стало холодно в животе. Павлов говорил таким же голосом, как тот, второй. Да нет! Не может такого быть! Померещилось ему. И Санька, открыто глядя в глаза Павлову, спросил:
- Вы здесь были?
- Нет, - цепко приглядывался к нему Павлов. - Только что вошел. А в чем дело?
- Да разговаривали тут двое... - нерешительно протянул Санька.
- О чем?
- О всяком... - наморщил лоб Санька.
Голос опять показался ему знакомым, и Санька снова, но теперь исподлобья и быстро посмотрел на Павлова.
Павлов стоял и улыбался, только глаза у него стали как две льдинки.
- Леша в цехе? - спросил Санька.
- Где же ему быть? - коротко засмеялся Павлов, но зрачки его сузились, и у Саньки опять холодом обдало живот.
- К нему пойду, - попятился к дверям Санька.
- Сходи, конечно! - кивнул ему Павлов.
Он напряженно смотрел Саньке в спину и, когда тот уже взялся за дверную скобу, окликнул:
- Саня!
- Чего? - оглянулся Санька.
- Вместе пойдем, - хрипловато сказал Павлов и откашлялся. - Колесо прихвати.