Впрыгнув в сапоги, хватаю с вешалки зимнее пальто и выбегаю в коридор. Одеваюсь на бегу, потому что внутри живет какое-то странное предчувствие — могу не успеть.
Испугав сонного вахтера, я выбегаю на улицу.
Усилившийся мороз накидывается на лицо, обжигает голые руки, нос и уши, но я не обращаю на это вниманья. Пока бегу, слышу скрип и шуршание снега под ногами, печальное завывание ветер и далекий шум города, но, как только вхожу в преподавательское крыло, меня обволакивает тишина. Печальная, пугающая, не предвещающая ничего хорошего, и мне становится жутко!
Перепрыгивая через несколько ступенек подряд, поднимаюсь на нужный этаж, торможу у дверей в секцию Темных и отчаянно колочу кулаками.
Дура! Ну, какая же я дура! Нашла время для мести. Он ведь был болен, организм ослаб и не может регенерировать. И магия не поможет, потому что Конни и Корк не лекари, а мучители!
Он умрет…
От этой неожиданной мысли я едва не задыхаюсь и еще сильнее начинаю бить кулаками в дверь. Мне открывает Кебил и молча отходит в сторону, давая возможность беспрепятственно войти.
Они все здесь — все двенадцать человек, приехавших к нам на Светлые земли. Не спят и с мрачным выражением на лицах чего-то ждут. Кто в гостиной, кто около дверей в комнату Тринадцатого, а кто тихонько шепчется на кухне.
Чуть ли не бегом пересекаю гостиную и захожу к нему в комнату, чтобы сразу же увидеть тихо стонущего Никлауса и замереть. Его большое мускулистое тело занимает больше половины кровати и кажется, что мужчина просто прилег после тяжелого дня отдохнуть, но стоит посмотреть на голую грудь, как сразу станет видно три широкие раны с идеально прямыми краями.
Вокруг постели больного суетятся Корк и профессор Дейман. Чуть в стороне с полотенцами и бинтами замерла Эми, рядом Шарги с тазом, наполненным водой.
— Добить пришла или позлорадствовать? — неожиданно зло бросает Кимми, первым заметив меня в дверях спальни.
Я вздрагиваю, словно получила увесистую пощечину, и, стараясь не замечать напряженного взгляда присутствующих, медленно иду к Никлаусу.
У него сильный жар, но никто не стремится сбивать температуру. Все заняты ранами на его груди. Три кровоточащие раны, которые невозможно закрыть и залечить, пока не выйдет наружу останавливающий заживление яд. Я вспоминаю, с какой тщательностью пропитывала клинки дайсе желто — зеленой ядовитой пастой, как просила Крестного подточить лезвие…
Светлая Богиня. Что же я натворила.
— Ну что? Оно того стоило? — зло смотрит на меня Кимми, держа свою руку на лбу Никлауса.
— Отстань от нее, — холодно кидает Корк, — лучше следи за болевым порогом и сердечным ритмом.
Подарив мне еще один тяжелый взгляд, Кимми прикрывает глаза, полностью погружаясь в состояние пациента.
Осторожно присев на краешек кровати, я сжимаю руками болезненно — горячую ладонь Темного и старательно подавляю рвущийся наружу всхлип.
— Работаем, — тихо приказывает профессор Дэйман.
Комнату вновь наполняют редкие команды и шум возни трех мужчин.
Видимо, из-за сильной боли маскировка, делающая из красивого аристократа некрасивого Крысеныша, спала. Теперь, раскинув руки в стороны, на покрывале тихо стонет Никлаус, а не Хорст.
Мне всего трижды удавалось побыть с ним настоящим, поэтому сейчас я жадно рассматривала и запоминала каждый сантиметр его кожи, изгиб, каждую морщинку и шрамик. Да — а… теперь на его идеальном теле шрамов будет гораздо больше.
Сзади подошла Эмилия и обняла за плечи.
— Не переживай, — доверительно прошептала она. — Я вытащу его, если понадобится.
Не зная, что сказать, просто молча киваю, хотя по — хорошему сейчас бы с таким удовольствием заревела.
Почему к нам прислали таких неправильных Темных? Почему я демонстративно обиделась и перестала общаться с Эми, когда выяснила, что она знала и не говорила, что ее дядя и есть тот самый Тринадцатый, а она нет? Ведь тут не просто недомолвки и скрытая ради безопасности правда, а серьезные повреждения!
Почему вместо того, чтобы тихонько мочкануть куратора в качестве профилактических работ или донести ВУДу, что я едва не укокошила одного из компании нахлынувших эмигрантов, Темные позволяют мне быть здесь?
Как вообще можно называть меня Светлой в сравнении с этими людьми?
Корк промокает полотенце в какой-то остро пахнущий лекарствами раствор и осторожно кладет на одну из ран.
— М-м-м… — тут же срывается тихий стон с пересохших губ Никлауса, а у меня вновь предательски сжимается сердце и обмирает все внутри.
— Стойте! — слышится громкий голос наткиного возлюбленного, а спустя минуту в комнату Никлауса широким уверенным шагом входит и сам мужчина.
— Нашел что-то? — вопросительно поднимает темные аристократичные брови профессор Дейман, не отнимая рук от груди пациента.
Рене кивает, затем его взгляд замирает на мне, после чего мужчина едва заметно улыбается, и на его лице появляется что-то отдаленно напоминающее надежду.
— Это очень хорошо, что ты пришла, — признается он, хватает ближайший стул и подтаскивает его ближе к кровати.
Усевшись, Темный долго смотрит на тихо стонущего Никласа и только потом поворачивается ко всем остальным.
— Сначала я думал, что он в таком состоянии из-за нанесенных ран… — Я стыдливо опускаю голову, покрепче сжимая ладонь Никлауса. — Но, несмотря на лечение, ему не становится лучше, — продолжил тем временем Темный, на миг прикрыл глаза и выдохнул: — И не станет.
— Что значит, не станет? — с возмущением посмотрел на него Кимми, все еще удерживающий Никлауса от болевого шока.
— Рене, ты думаешь, что у него «Рефаимская лихорадка»? — неожиданно спросил Шарги.
Вместо ответа профессор просто кивнул, но, поймав мой требовательно — вопросительный взгляд, пояснил:
— В долине происходило мало подобных случаев, еще меньше были задокументированы, поэтому информации очень и очень немного, — развел руками Рене. — Известно, что по какой-то из причин Светимость рефаима вдруг начинает угасать. На первом этапе болезнь проявляется, как банальная простуда, но постепенно день за днем состояние пациента ухудшается все больше и больше, пока Светимость окончательно не гаснет.
— Мы можем ему помочь? — интересуется Корк.
— Мы — нет, а вот она… — небрежно кивает мужчина в мою сторону. — Откровенно говоря, не знаю…
— И как это понимать?
Я смотрю на Темного с такой неприкрытой угрозой и злостью, словно это он заразил Никлауса, а теперь зажимает волшебный пузырек с антибиотиками.
— Лина, — Рене задумчиво ерошит волосы на затылке и хмурит брови, — у вас с Никлаусом одна Светимость на двоих. Вы способны чувствовать друг друга на расстоянии, и если плохо ему, то и тебе должно быть не лучше. В идеале ты должна была заболеть вместе с ним пару дней назад, а сейчас лежать на соседней койке, мучаясь от жара… Но этого почему-то не происходит.
— И почему? — тихо интересуется Эми, зачем-то сжимая мое плечо своей крохотной ладошкой.
Профессор Дарон пожимает плечами и печально улыбается.
— Понятия не имею.
Посмотрев на бледного, измученного ранами и болезнью Никлауса, я неожиданно спрашиваю:
— Можно мне побыть с ним наедине какое-то время?
Кимми косится в сторону Корка, тот пожимает плечами и поворачивается к профессору Дейману, который переводит взгляд почему-то на Эмилию. По щечкам маленькой блондиночки бегут слезы, а в голубых глазах плещется отчаянье.
— Ты же поможешь ему? — с надеждой спрашивает она, сжимая мое плечо.
Мне не хочется давать ложных обещаний, которые вряд ли смогу выполнить. Не хочется потом видеть в ее добрых глазах укор, поэтому я говорю правду:
— Я попробую, Эми.
Помазанница Смерти кивает и, всхлипывая через каждый шаг, идет к дверям. Ее нагоняет ее верный рыцарь — Шарги, а потом и все остальные Темные тянутся к выходу.
Едва мы остаемся одни, я наклоняюсь, осторожно целую сжатые в тонкую линию губы Никласу.
— Светимость…
Как и раньше, чуждая мне сила повинуется моментально. Рой магических частичек света отделяется от бессознательного тела мужчины и поднимается вверх.
— Иди ко мне, — почему-то тихо прошу я, и этот маленький рой света послушно летит и прижимается к моей груди.
Словно надеется, что я смогу его согреть, словно могу заново вдохнуть потерянный свет. И неожиданно из глубин приходит понимание — а ведь действительно могу.
Прикрыв глаза, я тянусь к той части света, что подарил мне Доставала, черпаю ее со дна души и с благодарностью возвращаю обратно, и вместе с каждым покинутым светлячком, капля за каплей пропадает способность пользоваться магией…
И когда ко мне вновь возвращается такое знакомое, невольно уже подзабытое чувство пустоты, я открываю глаза.
Пускай во мне опять перекрыт доступ к собственным возможностям, зато я вижу, как более тусклые огонечки Никлауса тянутся к моим все еще ярким светлячкам и постепенно окружают.
— Я хочу, чтобы ты жил, Темный, — хрипло шепчу Светимости. — Возвращайся обратно и согрей его.
Мне до сих пор так и не стала ясна природа силы рефаимов. Как говорится: чужая душа — потемки. Но почему-то сейчас, наблюдая за тем, как постепенно в тело Никлауса возвращается отданная мне часть души, я точно знаю, что спасла его.
— Теперь все будет хорошо, — тихо шепчу, уже не сомневаясь в только что сказанном, а затем наклоняюсь и быстро целую Никлауса на прощанье в мокрый от испарины лоб.
— Люблю тебя…
Так и не приходя в сознание, Доставала едва заметно улыбается краешком губ, его дыхание становится ровным, а тело расслабляется.
Погладив по темным волосам, провожу пальцами по щеке и, словно смутившись своих действий, поспешно отдёргиваю руку.
С трудом встав, заставляю себя выйти к ожидающим в гостиной Темным.
— Все будет хорошо, — опережая тысячи вопросов, говорю я, — но Никлауса надо срочно отправить в долину. Чем раньше, тем лучше. Профессор, вы сможете открыть портал на Темные земли среди ночи?
Рене кивает и отходит в сторону, чтобы переговорить о чем-то с Кебилом и Гафсом, а Корм и Кимми идут проверить состояние Никлауса.
«Идут проверить, не добила ли ты нашего болезного», — устало смеется дракончик.
Грустно улыбнувшись, я, так ни с кем и не попрощавшись, покидаю секцию Темных и выхожу на улицу.
Глава 10
Нам не нужен план. Мы страшны своей импровизацией!
Нелепая надежда, с которой я засыпала, что утром станет гораздо легче, разлетелась в дребезги, поверженная кулаком суровой реальности. Стоило отодрать себя от кровати и прийти на завтрак, как пошло — поехало…
Первым меня перехватил сердитый Юлик.
— Лина, в следующий раз думай полушариями, а не полупопиями, — накинулся приятель.
— И тебе доброго утра, — обиженно буркнула себе под нос, пристраиваясь в конец голодной очереди за едой.
— Учти, это я тебе кратко пересказал суть утреннего педагогического совета, где обсуждалась твоя вчерашняя выходка, — кипел от злости эльф.
И так как «кипел» он достаточно громко, то стоящие в очереди студенты навострили уши.
— Ты же едва его не убила! — громким шепотом продолжил наезжать на меня профессор Ратан. — Хорошо еще, что Темные не захотела предать это дело огласке иначе… Боюсь даже представить, каким был бы резонанс в обществе.
Скептически оглянувшись по сторонам, я обреченно вздохнула. Будучи дипломатом города — королевства Гиз, Юлий серьезно ошибся, выбрав для разговора общественное место, полное любопытных студентов, имеющих хороший слух, бурную фантазию и неуемное желание поболтать.
Уже к концу второй пары все в Университете Магии и Ворожбы обсуждали главную сплетню дня: «Ангелина угрохала Темного».
Да-да. Не ранила, не избила, а именно убила.
И хотя я пыталась смыть со своих рук убийство Темного, рассказывая, что ничего плохого с Хорстом не случилось, общественность категорически отказывалась верить. Для всех существовал неоспоримый факт: еще вчера Хорст своей двухметровой гиеаиа тушей мышц и кривой усмешкой внушал ужас студентам всех курсов и отделений, а сегодня его в универе нет. Кто последним видел Темного? Анегелина. Она на нем практиковалась.
Со всех сторон только и слышалось:
— А вы не в курсе, как проходят похороны на Темных землях?
— Ангелина? Та, которая с пятого курса? Это как же надо было довести ботаника, чтобы она всадил в тебя нож и перерезала глотку!
— Кто-нибудь видел, какого цвета кровь у Темных?
— Поговаривают, что теперь Темные разорвут дипломатические отношения и объявят войну…
Как ни странно, мои подопечные оказались словно в информационном вакууме, к Темным никто с расспросами не лез, зато меня не оставляли в покое ни на минуту.
В перерывах между занятиями вокруг ботаника, проклинающего чересчур громкий шепот Юлика, собирались любопытные сборища студентов, атакующих меня нелепыми вопросами типа: «он что-нибудь прохрипел перед смертью?».
Окончательно добил Чиф.
Боевик разогнал своим авторитетом любознательную толпу вокруг меня, сел рядом и приобнял за плечи.
— Лина, — начал беседу звезда своего курса, — я, конечно, все понимаю, Хорст — он Темный, и в принципе так ему и надо было… Но ты сама подумай, где еще ты такого парня себе найдешь?
«Вот-вот!» — неожиданно поддержало боевика либидо.
— Он же любил тебя, — открыл мне глаза на очевидное Чиф и, подняв указательный палец вверх, подчеркнул: — Пойми, Лина, это не какая-то там сопливая влюбленность, которая проходит после парочки свиданий, у него к тебе все было по — настоящему. Короче, по — крупному он к тебе прикипел. Можно даже сказать, всей душой, а ты его прирезала…
Открыв рот от удивления, я медленно развернулась на стуле и внимательно посмотрела в глаза парня. Да нет, вроде не прикалывается. Вон, какую серьезную моську сделал.
— Жаль, что у вас ничего не вышло, — искренне сказал Чиф. — Ну, удачи! — похлопав меня по плечу, так, что я едва не грохнулась со стула, боевик встал и ушел на свое место.
Оставшись одна, я даже не знала, плакать или смеяться. Хорошо, что рядом на освободившиеся места плюхнулись Натка и неразлучные Конни с Ролли.
— Ты как? — задабривая меня свежей булочкой с корицей, уточнила ведьмочка.
Схватив мягкую сдобу, я сжала ее пальцами и пообещала:
— Клянусь, что, если хоть кто-то при мне поднимет эту нелепую тему про убийство Крысеныша, я сорвусь, и вот тогда точно пойдут убийства. Массовые!
Друзья переглянулись.
— Лин, ты какая-то чересчур агрессивная, — пытаясь вызволить из моих пальцев булочку, заметил Конни.
— Согласен, — поддержал его лучший друг и предложил: — Может, тебе заняться йогой?
Язвительно фыркнув, я все-таки выпустила ни в чем не повинную выпечку и принялась салфеткой вытирать липкие от сиропа пальцы.
— Сомневаюсь, что стояние на голове под заунывные звуки флейты избавит меня от проблем.
«Конечно, лучше бегать от доберманов Крестного», — обиделась лень.
Но вопреки своей же клятве, убивать никого я не стала, хотя руки так и чесались. Посчитав, что это своеобразное искупление вины перед Никлаусом, я мужественно терпела любопытную общественность и молила светлую Богиню, что бы случилось что-то более захватывающее, и все, наконец, отстали от меня. Увы, несмотря на возносимые молитвы, ситуация не менялась еще несколько дней по той простой причине, что новость о «гибели» Темного от рук теоретика — ботаника мало что могло переплюнуть.
В итоге, на третий день пристального внимания я не выдержала и, свалив после первой пары, ушла гулять по городу.
Я бесцельно слонялась по дорожкам, запорошенным снегом, прятала озябшие руки в карманах пальто и с сожалением вспоминала, что не одела шарф с шапкой.
Тренированные с детства, наемники с легкостью могли переносить любые погодные катаклизмы. Им не был страшен собачий холод, от которого немеют пальцы и отваливаются уши, безумная жара или проливной дождь. Любой член клана, вне зависимости от возраста или пола, мог часами выслеживать свой заказ, притаившись на крыше, дереве или в канализационном стоке.
Меня тренировали так же, как и всех в клане, не делая поблажек или исключений из-за влияния Крестного, но то ли неправильный из меня вышел наемник, то ли организм оказался совершенно нечувствителен к закаливаниям, но холод я ненавидела всем сердцем.
«С Никлаусом всегда было тепло», — подлил масло в огонь иммунитет.
«Даже жарко», — томно выдохнуло либидо.
«А что, если он все-таки умер?» — всполошился пессимизм.
«Если бы умер, то Эмилия б вернула», — напомнил здравый смысл.
«Так если умирают естественно, а у него какая-то там лихорадка, из-за которой гаснет Светимость», — не унимался пессимизм.
Сердце в груди болезненно сжалось, и я даже охнула от неожиданности и остановилась. Чтобы хоть как-то восстановить нормальную работу сердечной мышцы, я облокотилась рукой о стену ближайшей кафешки и сделала пару успокоительных выдохов. Может, Ролли был прав, мне действительно уже самое время заняться йогой и расслабляющей медитацией на коврике?
Немного придя в себя, подняла голову и через большое витринное окно кафе увидела знакомую фигуру. Еще не до конца веря своим глазам, я дернула тяжелую входную дверь и зашла внутрь.
Тихонько проскользнув между столиков, я подкралась сзади и накрыла руками глаза сидящего мужчины.
— Угадай, кто!
— Ангел! — ощупывая мои ладони, воскликнул шеф и повернулся. — Как же я рад тебя видеть, дочка.