Также хорошо, что Хряков не являлся обычным твердолобым солдафоном и привык прислушиваться к словам ученых, под чьим командованием он служил. Быстро смекнув, что здесь творится, он придержал бойцов и позволил беглому доктору и мне довести дело до финала.
К счастью для всех нас, финал этот выдался удачным. Стенки контейнера в конце концов соединились, надежно заперев в нем «Лототрон», сжатый до объема одного кубического метра. И я при этом не сгорел дотла, как опасался Хряков, а вновь стал самим собой, вернувшись к нему вкупе со всеми своими сокровищами. Уже и не чаявший изловить нас живыми полковник так обрадовался, что даже не припомнил мне всех пострадавших сегодня от моей руки солдат. А также приказал прекратить преследование Динары и Жорика, чье отступление в метро было замечено дозорными, выставленными Грободелом на купольных галереях. Время поджимало, да и твари, что перебили экспедицию, могли с тем же успехом атаковать солдат. Гоняться за обычными сталкерами, когда я и «Лототрон» уже в руках у Хрякова, он не намеревался. Впрочем, отправленная за нашими товарищами погоня все равно вряд ли настигла бы их. Ловить матерую питерскую следопытку в ее родной стихии — подземельях — было все равно что бросить песчинку в озеро, а затем, нырнув, пытаться отыскать ее на дне.
Возможно, Грободел был бы рад поболтать с нами по душам, но он не захотел тратить на это драгоценное время. Выяснив все, что мы со Свистуновым знаем о здешней резне — а знали мы ненамного больше самого Грободела, — полковник скривил в досаде лицо, выругался и отправился проводить расследование собственными силами.
Заметного успеха на этом поприще он тоже не добился. Слушая рассказывающего мне полушепотом последние новости Тиберия, я в это время глядел на мотающегося по лагерю Хрякова и видел, что тот озадачен не меньше нашего. Изучив останки, а также исцарапанные обломки доспехов и оружия, он решил посоветоваться с несколькими, видимо, самыми опытными бойцами. Но они лишь помотали головами и беспомощно развели руками: дескать, даже не спрашивайте, господин полковник — сами ни хрена не понимаем и теряемся в догадках…
Осмотрев оставленные неведомыми монстрами отпечатки, что также не сдвинуло дознание с мертвой точки, Грободел в итоге сдался. Пнув в сердцах подвернувшуюся ему под ноги коробку из-под сухпайка, горе-следователь окликнул адъютанта и, когда тот обернулся, демонстративно повращал поднятым вверх указательным пальцем, после чего ткнул им в сторону тамбура.
«Закругляемся и проваливаем отсюда!» — Так следовало толковать этот выразительный немой приказ полковника. И адъютант, не задавая командиру лишних вопросов, бросился тут же созывать солдат для отхода к оставленной за пределами купола технике.
Отвлекать их на переноску тел и оборудования было нежелательно, но иной рабочей силой Хряков не располагал. Нас с Тиберием также припрягли к труду, ради чего, как выяснилось, нам и не надели наручники. Мне и доктору доверили тащить непосредственную причину нашего пленения — контейнер с «Лототроном». Причем я, как человек, не уступающий в выносливости чистильщикам, был вдобавок нагружен двумя свернутыми и зачехленными палатками. Одну из них мне повесили на спину, а другую приказали нести в свободной руке. Свистунов также мог бы помочь коллегам по Центру, взяв во вторую руку ящичек с какими-нибудь приборами. Но, поскольку та была у доктора сломана, он получил от Грободела поблажку.
Не приравненные ко вьючным мулам лучшие бойцы Хрякова стерегли караван, глядя в оба, не покусится ли кто на нас во время этого короткого, но трудоемкого перехода. Сидящие на галереях дозорные помалкивали. Большинство из них обозревало не только подкупольное пространство, но и внешние, прилегающие к площади территории. У меня отпала нужда самому наблюдать за округой, отчего я, нагруженный физически, ощущал тем не менее моральное облегчение. Что ни говори, а приятно, когда за твою безопасность отвечают сразу два взвода головорезов. Это, а также отсутствие необходимости заботиться о собственном пропитании были, пожалуй, единственными плюсами моего плена. Плюсами, которые я, однако, не задумываясь, променял бы на былую свободу — пускай опасную, зато во сто крат более комфортную.
Пока мы выбирались из этого проклятого места и спускались со снежного вала, Грободел подтянул к западному сектору купола — туда, куда мы шли, — весь свой транспорт, который прежде был рассредоточен по периметру площади. Оставшиеся к этому времени на ходу девять снегоходов «Маламут», двое аэросаней «Альбатрос» и главная ударная сила полковничьего отряда — катер на воздушной подушке «Ларга» ожидали нашего появления, выстроившись в ряд на заснеженной пустоши. На них нам и предстояло добираться до входа в гиперпространственный тоннель, поскольку вертолеты местные чистильщики гостям не выделили.
О да, я прекрасно понимал командование Пашинской военной базы! Любой на его месте показал бы Хрякову кукиш, когда тот запросил бы у хозяев еще и «вертушки». Да этот крымский охотник не иначе вконец обнаглел! Сначала угробил на своем сафари несколько единиц дорогостоящей техники и полдесятка бойцов — как местных, так и своих, а теперь еще три «Ми-ТПС» ему подавай! Перебьется! Весь день ломал наши лыжи, вот пусть на них же отсюда и уматывает! Да не забудет напоследок поблагодарить наших водителей — и погибших, и уцелевших — за то, что они рисковали своими жизнями в угоду его непонятным научным интересам!
Всю дорогу от центра площади до стоянки техники я вспоминал дивные грезы, в которых недавно витал. Я не забыл ни единого мгновения этого невероятно реалистичного сна. И чем больше о нем думал, тем сильнее сомневался: а был ли на самом деле это сон? Ну и что, что декорации в нем выстроило мое воображение! Главными ведь в моих видениях все равно были самые близкие — и такие далекие ныне — мне люди, а не играющие их актеры. И вели они себя в моем эфемерном присутствии не так, как я всегда представлял себе их жизнь на Мадейре. По крайней мере, разговор между Лизой и Аней, которому я стал сегодня свидетелем, совершенно точно никогда не рождался в моих фантазиях.
Постойте-ка! А какой вообще смысл мне терзаться сомнениями, пытаясь доказать, что я побывал у взаправдашних, а не выдуманных жены и дочери? Кто вообще требует от меня эти доказательства? Ради кого я ломаю голову, пытаясь их обнаружить? Ради самого себя? Но это же форменный идиотизм! Раз я хочу считать, что посетил сегодня в обличье призрака свою семью, значит, буду так считать, и баста. И кто меня в этом переубедит? Тиберий? А оно ему надо? Тем более что я ничего не рассказывал доктору о своем ментальном путешествии на Мадейру. Сами посудите: разве в мире, где уже существуют мгновенные гиперпространственные перемещения на огромные расстояния, перелет души из Сибири в Атлантику и обратно может считаться таким уж великим чудом? Нет. Ну, а на нет, как известно, и суда нет.
Итак, сегодня я впервые за пять минувших лет сумел наконец-то побывать недолго в гостях у своей семьи. Никаких сомнений — все именно так и было. Точка. Тема закрыта…
Скованные одной цепью, мы со Свистуновым наблюдали со стороны, как чистильщики грузят на «Альбатросы» и «Ларгу» останки и оборудование погибшей экспедиции, и дожидались, когда настанет наша очередь взойти на палубу. На чью именно палубу, было в принципе ясно. Вряд ли теперь Грободел выпустит меня из-под надзора своего недремлющего ока, так что добираться до тамбура нам предстоит вместе с полковником на его катере.
Я не разбираюсь в классификации судов на воздушной подушке. Могу лишь сказать, что «Ларга» являла собой нечто среднее между десантным кораблем и легким разведывательным катером. Ее грузоподъемность позволяла брать на борт примерно два взвода солдат или соответствующий им по весу груз, а вооружение состояло из двух 12,7-мм ИПП, двух 30-мм импульсных пушек и многозарядной ракетной установки. Все они вращались на автоматических турелях и обладали широким сектором обстрела. Пулеметы были установлены на носу, орудия — по бортам, а ракетница — на крыше верхней палубы. Под палубной крышей, за пуленепробиваемыми стеклами, размещались мостик и объединенное с ним помещение для десанта. На нижнем уровне катера располагалось моторное отделение. Экипаж состоял из четырех человек: капитана и по совместительству рулевого, его помощника и по совместительству связиста-моториста и двух бортстрелков-операторов. Все они были также из местных чистильщиков, что выдавала их отличная от бойцов Хрякова униформа и шевроны.
Памятуя, что держать меня поблизости от оборудования для последнего крайне вредно, Хряков разместил нас со Свистуновым у левого борта, там, где я не мог дотянуться ни до какой аппаратуры. Моя и без того ограниченная свобода уменьшилась до совершенно непотребных размеров после того, как полковник собственноручно прицепил нас за цепь к одному из бортовых кронштейнов. Он был приварен к корпусу на уровне человеческого роста, отчего ни я, ни Тиберий не могли опуститься на сиденья и были вынуждены ехать стоя, держась за поручни, словно пассажиры в переполненном вагоне метро. Стоило лишь мне или доктору ненамного отшагнуть от борта, как цепь тут же тянула другого из нас в противоположную сторону. Хорошо, что мы с Тиберием успели мало-мальски сдружиться и потому терпели подобные синхронные мучения стоически, без взаимных препирательств. Хотя, признаться, после каждого такого рывка за шею мне страсть как хотелось придушить или пристукнуть собрата по несчастью за его неуклюжесть.
Определив место сбора у западного сектора купола, Хряков дал мне понять, что он намерен двигаться к Оби иным маршрутом, чем тот, каким мы планировали достичь площади Маркса на «Кайре». Что и подтвердилось, когда наш конвой выдвинулся в путь. Нам с доктором было велено стоять смирно и помалкивать, но затыкать глаза и уши распоряжения не поступало. Поэтому мы видели и слышали все, что происходило вокруг нас на верхней палубе.
Из разговоров Грободела с капитаном и его помощником стало понятно, что, по последним данным авиаразведки, недавний снегопад сделал совершенно непроходимыми съезды на реку у Коммунального моста. В то время как возле отстоящего от него ниже по течению Димитровского гигантские береговые наносы обвалились и, сойдя лавиной на речной лед, образовали, таким образом, ровный, широкий скат. С момента, как это произошло, миновало несколько часов, так что снег на том спуске уже достаточно слежался, чтобы по нему могла проехать санная техника.
По прямой от площади Маркса до Димитровского моста было порядка четырех километров. Но проезду напрямик препятствовали торчащие из-под снега многочисленные руины — когда-то там возвышались кварталы многоэтажных зданий — и находящаяся на левобережье обширная промзона. Первые нам предстояло объехать с запада, а вторую пересечь по длинной, изогнутой впадине. Она образовалась над утонувшим под снегом сквозным проездом, некогда позволявшим новосибирцам попасть на мост, не огибая заводские и складские территории. Тот проезд сохранился и поныне, хотя, конечно, сегодня им пользовались лишь биомехи да бронетехника чистильщиков.
Перед отправлением «Маламуты» и «Альбатросы» разделились на две группы, после чего одна из них выдвинулась в авангард, а вторая осталась в арьергарде. «Ларге» с ценным грузом на борту предстояло двигаться в центре конвоя, под защитой всей этой мелюзги и собственных орудий. Я еще никогда не участвовал в сухопутном рейде вместе с моторизированным подразделением чистильщиков, а тем более в зимнем рейде. Но сейчас, когда стерегущий меня отряд выстроился в боевой порядок и, грозно рыча моторами и свистя турбинами, тронулся в путь, признаю: все предпринятые нами ранее попытки скрыться от этой маленькой армии тут же показались мне прямо-таки по-детски наивными. Одного взгляда на наш конвой с палубы катера хватало, чтобы уяснить: по Зоне движется не какой-то вооруженный сброд, а настоящая Сила. И горе тем рыцарям, егерям или сектантам, что вздумают встать у нее на пути. И пускай эта сила была для меня также враждебной, будучи окруженным ею, я не мог не ощущать себя под надежной защитой. Защитой, которая ограждала меня от тех превратностей Зоны, от каких я, разгуливая по ней в одиночку, всегда удирал, как наскипидаренный…
В плане комфорта и плавности езда по сугробам на «Ларге» была, конечно, не сравнима с поездкой на метро. Не успели мы удалиться от купола и на полкилометра, а не пожелавший пристроить нас на сиденья Грободел заслужил от меня в свой адрес целый поток нелестных эпитетов. Таких, что, дерзни я выкрикнуть их вслух, чистильщики вмиг вышибли бы мне в отместку все зубы. Беспрерывно маневрирующий катер мотало из стороны в сторону и вверх-вниз, и нам с Тиберием пришлось повиснуть на поручнях, как на турниках, дабы ненароком не удавиться на собственных кандалах. Однако кто бы мог подумать, что начало этой поездки окажется фактически самым безмятежным ее этапом, и уже вскоре она обернется для всех нас сущим кошмаром.
За день, что мы пробыли в Новосибирске, местный технос вел себя не слишком активно. Если бы не наша стычка с Диггерами и трагический конец экспедиции «Светоча», можно было бы подумать, что все биомехи в этой локации впали в зимнюю спячку, пусть даже испещряющие снег их следы свидетельствовали об обратном. Однако, если наша троица беглецов привлекла к себе лишь парочку особо чутких тварей, то шумное воинство Хрякова разворошило гораздо более свирепое осиное гнездо.
Я не знал, сталкивались ли сегодня крымские охотники с техносом, но до сей поры мы были единственными, кто пополнял отряду Грободела список потерь. К несчастью для полковника, наша поимка не остановила рост этого скорбного перечня. Разве что теперь я был в этом не виноват, ибо не имел к очередному пролитию крови чистильщиков ни малейшего отношения…
— Всем — внимание! Слева по курсу — мощный источник инфракрасного излучения! Угроза типа «Радар»! Расстояние до цели — тысяча сто! — внезапно объявил капитан, предупреждая и своих бортстрелков, и группу сопровождения, поддерживающую связь с мостиком катера. Его мощные бортовые сканеры первыми засекли потенциальную угрозу, о чем немедля были оповещены водители остальных транспортных средств. — Всем рассредоточиться по схеме «Пять»! Повторяю: срочно рассредоточиться по схеме «Пять»! Стрелкам «Ларги» — огонь по наводке!..
Операторы орудий, сидящие во вращающихся креслах за своими пультами, оживились еще до того, как получили конкретный приказ. Засечь зимой подобный «горячий» объект было проще простого — он сверкал на радарных мониторах, подобно второму солнцу. И все же это искусственное «солнце» обратило на нас свой смертоносный луч раньше, чем наши первые ракеты ударили по цели, а «Маламуты» и «Альбатросы» расформировали строй согласно задействованному капитаном оперативному сценарию.
Прежде чем у нас на пути вздыбился огромный движущийся столп пара, я тоже успел засечь причину, которая его породила. Прильнув к окну, я глянул в указанном направлении и обнаружил на крыше круглой и покосившейся, словно Пизанская башня, высотки крупного, заметного издали невооруженным глазом биомеха.
Ага, знакомая тварь! Сталкеры прозвали ее Генералом, но, вопреки прилипшей к ней кличке, верховодить над своими собратьями по Узлу она не умела. Это существо получило свое прозвище исключительно за внешний облик и привычку стрелять по своим жертвам, предварительно взобравшись на какое-нибудь возвышение. Иными словами, Генерал вел себя, как настоящий генерал, — не торопился бросаться в битву, не заняв перед этим господствующую высоту.
Будучи некогда полевой армейской радиолокационной станцией — РЛС, ныне Генерал представлял собой приземистое существо величиной с цистерну объемом около трех кубометров. Главным — и зачастую единственным — его оружием был вращающийся излучатель, генерирующий направленный поток убийственно-жестких инфракрасных волн. На бочкообразном, опирающемся на шесть цепких паучьих конечностей теле монстра торчащая антенна и ее поворотный механизм походили издалека на высокую тулью и околыш офицерской фуражки — еще одна причина, по которой Генерал заслужил свое прозвище. И, судя по тому, куда повернулась сейчас его «фуражка», он устремил свысока свой взор точно на наш конвой. И был тот взор воистину по-генеральски суров и испепеляющ.
Невидимый в обычном световом спектре, выстреленный биомехом луч ударил перед разъезжающимся врассыпную нашим авангардом и, превращая снег в густые клубы пара, двинул нам навстречу. Судя по прожигаемой в сугробах борозде, диаметр луча составлял порядка двух метров. Убить человека поток излучения мог, лишь задержавшись на жертве дольше пяти секунд. При касательном попадании Генерал наносил сталкерам лишь поверхностные ожоги, заставлял их одежду тлеть, раскалял доспехи и технику. Чтобы в последней воспламенилось горючее, ракеты и прочие взрывоопасные элементы, ее требовалось облучать дольше — все зависело от размеров нагреваемого объекта. Так что теоретически увернуться от атаки взбесившейся РЛС могли все участники конвоя. Все зависело лишь от скорости, с какой техномонстр осуществлял захват цели и наводку орудия.
Наш капитан крутанул штурвал вправо и увел катер с траектории несущегося на него парового гейзера. Тот, однако, не вильнул следом за нами — самой крупной и неповоротливой мишенью, — а метнулся за жертвой помельче: движущимся в головной группе одним из «Альбатросов». В отличие от юрких «Маламутов», он не мог резко отвернуть в сторону и стал для Генерала легкой добычей. Извергающиеся из снега подобно «танцующим» парковым фонтанам клубы пара перерезали путь «Альбатросу», после чего помчались с ним одним курсом, вырываясь теперь прямо из-под днища аэросаней.
Так, по крайней мере, это выглядело со стороны. На самом деле смертоносная энергия изливалась на «Альбатрос» сверху, а он был уже не в силах вынырнуть из направленного на него потока инфракрасных волн и порождаемого ими парового облака. И вскоре вспыхнул ярким, раздуваемым ветром пламенем. Которое тут же превратилось в огромный огненный шар, разорвавший аэросани на части вместе со всеми, кто в них находился. Остов раскуроченной машины клюнул носом и, подняв фонтаны брызг, моментально утонул в протаявшем под ним снегу. Та же участь постигла и раскаленные аэросанные обломки, что разлетелись вокруг и с шипением и паром погрузились в сугробы.