Чезаре Павезе
Идол
Все закрутилось вновь августовским полднем. Ещё и сейчас, каким бы не представилось небо, мне достаточно взметнуть свой взгляд в просвет между домами, чтобы отчетливо всплыл в моей памяти тот памятный день.
Я сидел в небольшой гостиной, в которой мне в дальнейшем больше не довелось бывать, и куда проникал, насколько помнится, тусклый желтый свет. Я пришел сюда в столь жуткое время дня, чтобы немного побыть одному. Помню, как сейчас, что, когда она вошла, я сперва её не узнал, и лишь только подумал, что у нее было на редкость худое тело. Но уже в следующий момент, мне пришлось буквально вскочить на ноги, поскольку она уверенно пошла мне навстречу, протянула руку и заметила: «Что за испуг? К счастью, я одета». Другой рукой она нервно теребила отворот своего воротничка.
Она была в белом костюме. И несколькими мгновеньями позже, когда она опустила голову, орошая мои руки слезами, моим глазам открылся её затылок, весь почерневший от солнца. В контраст ему, она показалась мне почти блондинкой.
Помню, что мне удалось только выдавить из себя: «Подними голову, Мина, мне должно быть не менее стыдно, оттого, что я нахожусь здесь».
Мина взглянула мне в глаза. «Я плачу не потому, что мне стыдно», — выговорила она с трудом. — «Просто я взволнована».
Затем она слегка улыбнулась, но я оставил её улыбку без ответа. На её лице, в уголках губ, четко обозначились складки: былое выражение лица изменилось, стало каким-то ожесточенным.
«Почему ты так смотришь на меня?», — воскликнула она, вся сжавшись в комочек. — «Не собираешься ли ты еще стыдить меня?»
В этот момент хозяйка просунула свою голову сквозь портьеру, оглядела меня с ног до головы и тут же исчезла. Я уставился на туфли Мины, и, только мы снова остались одни, испустил такой вопль, что сам не узнал своего голоса: «Неужели, это правда, Мина, неужели, это правда?».
Теперь Мина смотрела на меня иронически, глаза её покраснели. Взгляд мой был проникнут тревогой. «Тебе что, не нравится загорелая женщина?» — спросила она меня и отвернулась. — «Может быть, тебе позвать другую…?».
Я коснулся её плеча. «… Оставьте меня», — резко вскрикнула Мина, резко отстраняя в сторону мою руку. «Оставьте меня, я вовсе не такая, как вы обо мне думаете».
Она тут же ускользнула за портьеру, оставив меня одного посреди гостиной. Снова появилась хозяйка, на этот раз она смерила меня холодным взглядом. Я поднял свою шляпу и двинулся к двери. «Я зайду в другой раз», — промямлил я невнятным голосом и вышел.
В тот день и последующие дни безмятежное и безоблачное небо постоянно сопровождало меня во всех моих многочисленных и неподвластных мне прогулках. Когда я вспоминаю об этом, я не понимаю, каким образом злые и навязчивые мысли, преследовавшие меня, могли возникнуть в моей голове в столь прекрасную погоду.
Настала суббота; с наступлением сумерек я с изумлением обнаружил, что вновь брожу по этим, совершенно безлюдным улицам. Отчетливо представив себе трусливую улыбку, перекосившую моё лицо. Я решительно прошел в уже знакомый подъезд, и, не поднимая глаз, буквально влетел в общий зал. Разместившись в углу, я быстро заметил, что Мина отсутствовала, и я сразу же почувствовал облегчение.
Хозяйка едва удостоила меня взглядом. И, наоборот, две девушки, сидевшие на диване, закинув свои оголенные ноги ногу на ногу, то и дело поглядывали на меня, и с одной из них я встретился взглядом. Многие мужчины, сидевшие вдоль стены, по большей части, с задумчивым видом глядели в пустой пол. Какая-то полунагая упитанная девица стояла в глубине зала и болтала с сержантом.
Мина не появилась. «Видимо, она работает где-то наверху», — подумал я. Эту мысль я принялся твердить про себя, покусывая губы, и у меня невыносимо засосало под ложечкой. Тогда я решительно направился к хозяйке и спросил её о Мине.
— Мина? А, кто она такая?
Я напомнил ей о том полдне. На властных губах синьоры появилась недоверчивая улыбка.
— Вы имеете в виду Мануэлу. Но она еще не спускалась. Аделаиде, сходи-ка к Мануэле.
Одна из девушек, что-то напевая, и, то и дело, оборачиваясь назад, повела меня по лестнице. У неё были длинные ноги, так что она запросто шагала через три ступеньки, но ступала она мягко, всё время, поджидая меня. Наверху, то и дело хлопали дверью. Я подумал, что и эта девушка была недурна собой. И мне даже показалось, что я иду к ней.
«Вы, мужчины, всегда требуете именно ту, которой нет», — Сказала Аделаиде, когда мы проходили по коридору.
Мы вошли в какую-то комнату, пахнувшую запахом ванны.
— Зажги свет, Мануэла, — попросила Аделаида. Мина лежала на кровати, вытянув руку к выключателю. Волосы падали ей на глаза и одета она была точь-в-точь, как в тот поддень, но только в этот раз она была без чулок. «Подождите», — сказала Мина, скорчила гримасу, и тут же, соскочив с постели, присела на кровать. Затем она просунула свои ноги в тапочки, промчалась по комнате, поглядела по сторонам и снова вернулась к своей кровати. «Ты — нехорошая, Аделаида», — заметила она, повернулась спиной и снова прилегла на свою кровать. «А теперь уходи, уходи».
Когда мы остались одни, я в смущении взглянул на Мину. Под её вытянутыми вперед ногами лежала ужасная циновка. А рядом с кроватью, у её изголовья свешивались тонкие кофточки. Тут же на полу находился потрепанный коврик.
— Это невозможно, Мина, это невозможно.
— Я ждала тебя все это время, Гвидо. Я знала, что ты обязательно придешь.
— Так ты осталась наверху, так как ты ждала меня?
Мина покачала головой и улыбнулась. — «Нет. Просто я, на самом деле, чувствую себя плохо, все эти дни мне нездоровится. Но я знала, что ты придешь».
— Мина, ты должна сказать мне всё. Почему ты находишься здесь? Почему? Я просто не могу в это поверить!
Её взгляд сразу же стал сосредоточенным. «Тебе больше не о чем спросить меня? Нет? То, что я нахожусь здесь, мне, кажется, уже само говорит за себя. Так, что ты хочешь знать? Я осталась одна и искала работу. Если ты хочешь говорить со мной, то, пожалуйста, не касайся этого».
«Но твой отец, Мина, твой отец, который все время твердил, что я бездельник… Ты это помнишь? — спросил я её мрачно, — Знает ли об этом твой отец? Я так верил тогда, когда мы были вместе…»
— Папа — умер, — ответила Мина, не пряча глаз.
— О…, — пробормотал я. «Но, почему ты мне ничего не написала, не пыталась разыскать меня? Сколько раз я вспоминал тебя и думал, что ты уже замужем.
Сколько раз по утрам я спрашивал себя: Не уж-то все это был только сон. Может быть, Мина еще ждет меня?»
— Только и слышу, что: Мина ждет меня, Мина замужем! Но, чтобы написать мне, ты так ни разу и не отважился! А теперь ты ещё жалуешься!?
От этих слов я опустил глаза.
Голос Мины неожиданно снова стал ласковым: «Ты, на самом деле, иногда вспоминал обо мне?»
— О. Мина!
Где-то в коридоре задребезжал звонок.
— А синьора знает, что ты находишься здесь, — неожиданно Мина спросила меня, буквально подскочив на кровати.
— Она сказала мне о Мануэле…
— Гвидо, тебе нельзя оставаться здесь. Синьора считает тебя за клиента: это в её интересах. Давай, лучше увидимся завтра…
— Но, почему я не могу оставаться здесь? Я клиент, как и другие. Я заплачу, как если бы на месте Мануэлы была бы другая. Сколько здесь берут за полчаса?
Мина уткнулась лицом в подушку. Я прикусил губу, вытащил пятьдесят лир — всё, что было при мне, и положил их на комод. Мина все время избегавшая смотреть мне в глаза, неожиданно в сильном волнении пристально взглянула на меня. После чего протянула руку и трижды позвонила в кнопочный звонок..
«У тебя есть работа, и ты достаточно зарабатываешь?» — поинтересовалась она.
Я присел на кровать. Было страшно жарко, и я весь вспотел, хотя этого и не замечал.
«Знай же, мне сильно нездоровится», — сказала затем Мина. — У меня больные почки, особенно я это ощущаю, когда сплю на боку. К тому же я виду нездоровый образ жизни. Но в этом году я побывала на море и сейчас я чувствую себя несколько лучше. В моем состоянии нужно постоянно находиться на свежем воздухе.
Таинственные жалюзи были спущены и плотно закрыты. Так что в комнату совершенно не проникали посторонние звуки.
«Что с тобой?» — взволнованно спросила Мина и взяла меня за руку. Не отрывая головы от подушки, она пристально глядела на меня своими огромными глазами. Чтобы выразить волнение, охватившее меня, я сжал ее пальцы.
«Какое тебе до меня дело?» — спросила она тихо. — «Всё уже кануло в лету, точно также как и Вогера (городок в Италии). К тому же, ты уже, пожалуй, и женат».
Я отрицательно покачал головой. — «Я ни за что на свете не пришел бы сюда».
«Бедняжка», — вымолвила Мина, резко приподнявшись на локте. «Ты искал просто женщину».
«Я её всегда ищу», — ответил я.
Но Мина меня уже не слушала. «Какими мы все же глупыми были!» — заметила она. — «Однако, я совершенно не сожалею о том лете. А ты?»
— Я только сожалею, что нам пришлось расстаться той зимой.
Мина рассмеялась тем нежным смехом, который я уже так давно не слышал.
— О, Мина!
— Будь благоразумным, я — больна!
— Разреши, по крайней мере, хоть раз тебя поцеловать.
— Но тебе придется в таком случае целовать уже Мануэлу.
— Мина.
— А теперь — до завтра, до встречи. Вернее до завтрашнего утра. Может быть, я смогу выйти. Ведь и тебе тоже неприятно видеться со мной здесь?
Теперь, когда все уже в прошлом, я постоянно сожалею, что меня не было подле нее в тот злополучный день, и, что я не смог помешать ей, ступить на этот путь. Но даже и сегодня, я задаю себе один и тот же вопрос: «А. что если этого она захотела сама?»
Чтобы как-то скрыть нервное подергивание губ, я закурил. «Знаешь, я тоже сейчас курю», — заметила Мина.
Мы закурили вместе и продолжили беседу. Когда я поворачивался в её сторону, я видел, что она лежит на спине и не сводит с меня глаз. Я старался не глядеть в сторону умывальника, заваленного полотенцами и какими-то склянками. При виде всего этого я потихоньку начал терять дар речи. Я заметил также, что на полу валялась какая-то большая бутылка фиолетового цвета.
«Поцелуй меня Гвидо, как когда-то ты целовал меня», — неожиданно попросила меня Мина. Я приблизился к ней, обхватил ее руками за щеки, и, собравшись с духом, поцеловал её. Мина прожурчала мне в губы: «Ты совсем не изменился, горяч как лето, Гвидо», — и тут же отстранилась.
Теперь мы молчали. Я взял её руку и крепко пожал. Тут Мина соскочила с кровати.
«Я счастлива, как никогда», — воскликнула она, задыхаясь. — «Я слишком счастлива: а теперь уходи, а то ты, еще можешь передумать. И, помни, завтра я тебя буду ждать…Возьми то, что ты оставил на комоде: они, пожалуй, ещё тебе пригодятся;
К тому же, если, кто и должен платить — так это я; сегодня — мой день…»
Я нерешительно глядел на банкноту.
«… В таком случае, дай деньги синьоре: она должна будет вернуть тебе двадцать лир. Будь внимателен. Но ни в коем случае, не оставляй их здесь. Прощай, Гвидо!»
На следующий день я попросил её выйти за меня замуж. Мина остановилась, заглатывая свежий и застывший воздух улицы, и в смятении, охватившем нас, слабо простонала, закрыв глаза. «Это не имеет значения», — прошептала она, — «Но даже, если ты это сказал так, лишь бы сказать, все равно ты — добрый».
Весь полдень того воскресного дня, несмотря на нестерпимую жару, я прослонялся по улицам. Я так и нигде и не смог присесть и подождать, когда спустятся сумерки,
с тем, чтобы затем в мягких лучах вечернего неба вновь пережить встречу предыдущего дня. Теперь мы могли встретиться только во вторник. Я разговаривал сам с собою, запальчиво, нервно. С наступлением вечера, я вернулся домой, и, бросившись на кровать, с сигаретой во рту, я стал наблюдать за золотистыми лучами, медленно угасавшими в запыленных окнах дома, расположенного напротив.
В сгустившихся сумерках, заслушавшись неожиданно наступившей тишиной, я некоторое время перестал думать, о чем бы то ни было. Но тут же неожиданно испугался, что попросил Мину, выйти за меня замуж, и, что совершил с ней эту прогулку. Я лежал на кровати полураздетый, и перевел свой взгляд с груди на ноги, тронутые этаким легким загаром. Какова все-таки Мина? От мысли, что только я один этого не знаю, меня всего так и передернуло.
Я решительно встал с постели и оделся. Оказавшись у знакомого подъезда, я на какое-то мгновенье заколебался, но тут же, выдавив из себя через силу ехидную улыбку, я позвонил в дверь.
На этот раз во взгляде Мины был испуг. Она стояла у двери, ведущей в зал, и переговаривалась с хозяйкой. Она тут же решительно двинулась в мою сторону, схватила меня за руку и провела в прихожую, принудив меня сесть на софу.
Затем она и сама плюхнулась рядом со мной, даже не взглянув на меня. Хозяйка, оставшись у двери, легонько кивнула мне головой.
Мы сидели и молчали, уставившись в мозаичный пол. Мина то и дело нервно сжимала мне запястье. Я первым оторвал свой взгляд от пола, как раз в тот момент, когда в зал прошли двое юнцов.
— Мина, может быть, ты желаешь, чтобы я ушел? — выдавил я, наконец, из себя тихим голосом.
— Зачем ты пришел сюда?
— Не знаю.
Ты не доволен нашей утренней встречей?
— Я хочу на тебе жениться.
Мина улыбнулась. — Но я не свободна.
— Как это понимать?
— Я работаю.
Меня всего так и скрутило, и я что-то прорычал.
— Тс! Гвидо, уходи. В зале между тем, громко переговаривались, и до нас долетал пронзительный голос какой-то женщины.
— Иди же: встретимся во вторник, утром. Синьора все время шпионит за нами.
— Мне абсолютно нечего скрывать.
— Гвидо, я тебя умоляю. Что я тебе посоветую, — голос её вновь стал взволнованным, — вернись в гостиную, так, чтобы я тебя не видела и поищи Аделаиду.
Я состроил гримасу и пожал плечами. Мина вздохнула, все время, поглядывая на меня исподлобья.
— Мина, может быть, ты чем-то больна? — спросил я её, не осмеливаясь взглянуть ей в глаза.
— Совершенно не это, Гвидо. Неужели ты не понимаешь?
В этот момент какой-то синьор и молодая девушка спустились по лестнице и исчезли в коридоре. И тут же снова появилась хозяйка.
— Не понимаю, — ответил я. — Прости меня, Мина.
— Встретимся во вторник. Главное, верь мне, Гвидо. А теперь, иди.
Мы взглянули друг другу в глаза, после чего я тут же выбежал наружу, не оборачиваясь ни на мгновенье назад.
Уже через сто метров у меня снова появилась на губах прежняя ехидная улыбка. Я бродил, непрестанно что-то бормоча, и от напряжения у меня вскоре свело судорогой щеки. Не помогли мне выйти из этого состояния ни вечерняя прохлада и не праздничная воскресная толпа. Я снова и снова повторял слова, которые собирался сказать Мине. В результате, я ещё больше разволновался, и почувствовал во рту невыносимый привкус горечи.
На следующий день, на рассвете, поезд уносил меня в провинцию, и я немного успокоился. Я задремал и, в движущемся поезде, совершенно захмелел от приятного утреннего тепла. Сквозь сон, под свешивающейся рукой, я внятно ощущал пакет с моими образцами, и эта поездка казалась мне прекрасной, полностью гармонирующей со всей моей жизнью, и в тоже самое время какой-то новой, наполненной невыразимой и тягостной усладой. В сущности это происходило от того, что я все время дремал. Краешком глаза я мог следить за пролетавшими мимо полями, разбуженными восходящим солнцем. В какой-то момент, закрыв глаза, я смутно почувствовал, что погружаюсь в новое состояние, в котором могло произойти самое неожиданное, будь то что-то ужасное, или же совсем не имеющее никакого значения.
В сладостной неге пробуждения, согревшись теплом постели, я принялся думать о Мине, совершено неспособный на проявление ненависти по отношению к ней. Скорее, наоборот, я был ей благодарен за те приятные ощущения невыносимого желания, буквально разлившегося в моих венах. Я был уверен, что она в этот час была одна в своей комнате, и это позволяло мне спокойно думать о ней. Я улыбнулся, вспомнив ее нерешительное предложение насчет Аделаиды. Кто знает, возможно, Аделаида и Мануэла были подругами.
Мы встретились на станции во вторник, сразу же, по моему возвращению. Я вернулся специально, чтобы повидаться с ней, несмотря на то, что мне нужно было теперь ехать на автомобиле в горы, в поисках новых клиентов. Мина заметила в разговоре, что она стала выходить слишком часто, и, что это ей вредит, как в смысле здоровья, так и в смысле падения её авторитета в глазах хозяйки.
«Но, разве, тебе не нужны эти прогулки на свежем воздухе?» — пробормотал я невнятно.
Затем Мина заставила меня ждать у обувного магазина, но это не заняло много времени. Вскоре она появилась с небольшим пакетом. Стройная, в коричневом платье, застегивающемся сбоку, и в зеленой шапочке, она тут же разыскала меня глазами с порога магазина, с ослепительно чистой витриной. Легонько касаясь друг друга локтями, мы пересекли улицу.
— Откуда у тебя это имя? — спросил я её.
— А что, тебе оно не нравится? — спросила она меня резко.
— Отчего же, оно красивое, но откуда оно у тебя?
Мина взглянула на меня из-под своих завитушек. — Ни откуда: оно было написано на двери моей комнаты. В то утро мы купили сигарет и остановились у чулочного магазина. — Я подарю тебе самые красивые чулки, если ты пообещаешь мне одевать их только для меня, в такие дни как сегодня.
— Пойдем, Гвидо, здесь не надо задерживаться. Я здесь их никогда не покупаю.
Было одиннадцать часов, и Мина сказала мне, что ей пора возвращаться.
— Мина, давай посидим немного в каком-нибудь кафе?