Винтовок на Джубили-стрит никто не доставлял. Как ни умны были полицейские под предводительством Майкрофта Холмса, этот груз они упустили.
Я встал, потянулся и пожелал своему другу спокойной ночи. Покидая гостиную, я заметил на буфете визитную карточку с крошечным фотографическим портретом ничем не примечательного европейца в костюме и шляпе. Под снимком значилось: «Чан Ли Су, непревзойденный китайский фокусник». Чуть ниже я прочел: «Ждем вас в партере театра „Вуд Грин Эмпайр“. Гастроль продлится до субботы». Что понадобилось моему другу от этого циркача, я не знал и в данный момент, пожалуй, не хотел знать.
8
Если у братьев Холмс и был план, то действовать в соответствии с ним они явно не спешили. Через несколько дней, спустившись утром в гостиную, я вновь ощутил запах свежего припоя, исходивший, как мне показалось, от одежды Шерлока Холмса. Где и с кем он провел минувшую ночь? Чем был занят? Опять он выглядел так, словно голова его не касалась подушки больше суток.
Я даже подумал о том, не начать ли мне собственное расследование, но вовремя себя урезонил. Ведь даже Скотленд-Ярду до сих пор удалось добиться лишь самых скромных успехов. Благодаря чете безобидных горожан, обеспокоившихся судьбой своего исчезнувшего квартиранта, управлению уголовных расследований стало известно, где находилась мастерская Гардштей-на-Муронцева. Там обнаружили химикаты, необходимые для приготовления бомбы: своим недоверчивым хозяевам анархист объяснил, что работает над формулой огнестойкой краски, которую хочет запатентовать. Кроме того, в помещении нашли запас винтовочных патронов (хотя оружия нигде не оказалось), а также несколько обойм для маузера. Муронцев жил тихо и не доставлял арендодателям никаких хлопот. Иногда он запирал свои комнаты и уезжал на континент.
На следующей неделе на основании поступивших сведений лондонская полиция арестовала троих мужчин и двух женщин. Федорову, Петерсу и Дубову предъявили обвинение в попытке ограбления ювелирной лавки и нападении на полицейских близ Хаундсдитч-стрит, Саре Мильштейн и Розе Трассионской — в содействии грабителям. Как ни печально, тех, кто на них донес, обещанное вознаграждение интересовало, очевидно, больше, нежели истина. По рассмотрении улик всех пятерых задержанных пришлось отпустить. Доказать их причастность к кровопролитию не представлялось возможным.
Поиск новых подозреваемых продвигался с большим трудом. Анархическое движение было организовано таким образом, чтобы его члены по возможности не знали имен друг друга. Вместо них пользовались подпольными кличками, например Француз, Немец, Русский. На одного человека, знавшего Петра Пяткова по фамилии, приходилась тысяча тех, для кого он был просто Художником. Даже на самом суровом допросе невозможно сообщить полиции то, что тебе неизвестно.
И все же Скотленд-Ярду удалось добыть несколько имен: двоих из участников событий на Хаундсдитч-стрит звали Сварсом и Соколовым. Поймать их не удалось. Холмс, вздохнув, заметил, что они, вероятнее всего, уже в России или во Франции.
Так обстояли дела. Однажды глубокой ночью у меня возникло странное ощущение, будто я очнулся от одного сна и тут же попал в другой. Прошло секунд десять или двадцать, прежде чем я понял, что не сплю. Часы показывали около четырех утра. Мой друг, по моим предположениям, мирно почивал в постели, поскольку еще до полуночи отправился к себе в комнату. Тем не менее в гостиной кто-то разговаривал.
Уловить суть беседы я не мог, но два голоса, несомненно, принадлежали Шерлоку Холмсу и его брату Майкрофту. С ними совещались еще несколько человек — то ли двое, то ли четверо. Одного из незнакомцев выделяла своеобразная манера речи: он произносил слова медленно, но с нажимом, а иногда почти рычал. Порой звуки становились нечленораздельными, точно язык с трудом умещался у него во рту. Когда этот человек окончил довольно длинную фразу, другой что-то сказал ему в ответ, назвав его Уинстоном.
Должно быть, я все-таки спал и видел сон. Что Майкрофт Холмс, министр внутренних дел и некто, запросто называющий последнего по имени, делают в нашей гостиной в четыре часа утра?
Между тем дебаты поутихли, и теперь до меня доносился лишь неясный гул. Чутье подсказывало мне, что спускаться в гостиную без приглашения не следует. Но на случай, если я все-таки понадоблюсь, нужно было встать и одеться.
Я все еще возился с булавкой для галстука, когда на лестнице скрипнула половица. Через секунду Холмс, вероятно увидев свет в щели под дверью, легонько постучался и вошел в комнату.
— Я услышал, что вы проснулись, — негромко сказал он. — Боюсь, возле клуба анархистов, точнее, в двухстах ярдах от него затевается нечто не вполне безобидное. Кажется, вот-вот начнется мятеж. По сведениям, полученным сержантом Атертоном, заговорщики намерены уничтожить как можно больше полицейских и государственных служащих, причем высокопоставленных. Иными словами, готовятся политические убийства под покровом всеобщих волнений. Для первого пригодятся винтовки, для остального — пистолеты.
— Что вы собираетесь делать? — спросил я, откручивая крепления пресса для брюк.
— Здесь майор Фредерик Вудхаус из военного министерства. По пути он заехал на Экклстон-сквер и привез сюда министра внутренних дел. Об их участии в деле никому говорить не следует. Вмешательство армии может быть встречено с осуждением.
— Они поедут к месту мятежа, и вы с ними?
В свете газовой лампы профиль Шерлока Холмса казался особенно четким и утонченным.
— Да, старина, прямо сейчас. К нам присоединится капитан шотландских гвардейцев. Их полк стоит совсем близко, в Тауэре, а собственными силами полиции, боюсь, не обойтись. В машине нет больше мест, поэтому вам придется как можно скорее выехать следом. Возьмите кеб от станции метрополитена до полицейского отделения Степни. Оно располагается близ Коммершиал-роуд. Обратитесь к дежурному сержанту. Он скажет вам, где нас найти.
Холмс вышел. Послышались голоса и шаги посетителей, спускающихся вслед за ним к входной двери. Я взглянул на свои часы: стрелки показывали пять минут пятого. Через десять минут я уже мчался по Бейкер-стрит к метро. На стоянке кебов дремал один-единственный возница, встрепенувшийся при моем появлении.
Вдоль безлюдных, словно вымерших, улиц тянулись ряды тусклых фонарей. Менее чем за полчаса мы добрались до Коммершиал-роуд. Велев кебмену подождать, я поднялся по ступенькам, освещенным синей полицейской лампой. А за порогом мне почудилось, будто я нахожусь в фойе театра «Альгамбра» за пять минут до начала представления. Работа кипела, полицейские возбужденно сновали туда-сюда. Я с трудом пробрался к стойке дежурного сержанта, и в ответ на мой вопрос он произнес два слова, которым вскоре суждено было облететь весь мир:
— Сидней-стрит.
Точного адреса мне не сообщили. Да был ли он нужен, если хотя бы половина из того, что сказал Холмс, соответствовала действительности? Кебмен провез меня еще с полмили: до полуразрушенного здания клуба анархистов и дальше по Хокинс-стрит. Там пришлось остановиться — на дорогу вышел констебль в каске и помахал фонарем с выпуклыми стеклами, в свете которого кружились снежинки. Следов других экипажей видно не было.
— Проезда нет, сэр, — сказал полисмен, заглядывая в окно. — Улица перекрыта. Если вам на запад, то придется повернуть обратно и ехать по Коммершиал-роуд.
— Я доктор Джон Ватсон. Меня ждет Шерлок Холмс. Насколько мне известно, он сейчас с майором Вудхаусом и мистером Черчиллем.
— Тогда другое дело. Не удивлюсь, если вы сегодня понадобитесь.
С этими словами констебль открыл дверцу кеба. Я заплатил вознице и пошел за своим провожатым по припорошенной снегом дороге. Медицинского чемоданчика я с собой не захватил, однако пока не видел и не слышал ничего такого, что заставило бы меня пожалеть о своей непредусмотрительности. Револьвера в кармане тоже не оказалось.
Часы пробили пять. Сидней-стрит выглядела зловеще — вероятно, из-за падающего снега, но мрачные предчувствия, скорее, внушал строй полицейских, стоящих в боковом переулке совершенно неподвижно и безмолвно. Если это начало анархо-коммунистической революции, подумал я, то у нее есть шанс остаться в истории событием, прошедшим в гробовой тишине.
Мы добрались до поворота. Здесь ширина Сидней-стрит достигала по меньшей мере сорока футов. По обеим сторонам тянулись сомкнутые ряды одинаковых краснокирпичных коттеджей — тут жили рабочие. Сейчас центром внимания стали восемь доходных домов Мартина, выстроенных десять лет назад и названных по имени владельца. В каждом было с десяток комнат. Задние окна выходили на неухоженные дворики, кривые сараи и тропинки. С одной стороны участки отгораживал от улицы деревянный забор с воротами и выцветшей надписью: «Исаак Дикхольц. Торговля углем и перевозка грузов». Первые этажи некоторых домов занимали магазинчики с выкрашенными облупленной черной краской стенами и зарешеченными окнами.
Севернее, на следующем перекрестке, стояли здания пивоварни Манна и Кроссмана, а за ними располагался двор с конюшнями. Его грузовые ворота также были видны из доходных домов Мартина. Южнее, на углу, но с другой стороны, находился паб «Восходящее солнце», к которому мы сейчас приближались. Плоская крыша питейного заведения и градирня пивоваренного завода представляли собой прекрасные наблюдательные посты, откуда Сидней-стрит просматривалась в обоих направлениях.
Убийцы-анархисты по-прежнему ничем не выдавали своего присутствия. В слабом утреннем свете фонарей темнели силуэты безмолвствующих полицейских, перекрывших улицу с двух концов. Кордоны стояли в боковых переулках, чтобы их нельзя было заметить из окон дома номер 100, который вызывал наибольшие опасения. Там вполне могли прятаться пятьдесят человек, вооруженных и готовых сражаться насмерть.
По задворкам жилых зданий вилась дорожка. По ней шли двое полицейских в мундирах, а между ними — молодая женщина, босая и полураздетая. Я уставился на них во все глаза.
— Из домов Мартина выводят мирных жителей. — Голос Шерлока Холмса раздался у меня над ухом так неожиданно, что я вздрогнул — мой друг, как всегда, подкрался совершенно бесшумно. — Здесь министр внутренних дел и майор Вудхаус, — шепнул он, — но, повторяю, об этом никто, кроме вас и меня, не должен знать. Иначе каждый лондонский репортер будет путаться под ногами и привлекать к высокопоставленным лицам внимание врага.
Холмс предложил отойти к перекрестку. Теперь мы стояли под окнами «Восходящего солнца», напротив домов Мартина.
— Сколько здесь вооруженных анархистов? — поинтересовался я.
— Точно неизвестно. Мы знаем двоих: Сварса и Соколова по прозвищу Хромой. Они, как выяснилось, не уехали в Россию, и оба весьма недурно стреляют. У них может быть внушительное подкрепление. Пятков, если он с ними, будет руководить операцией.
— А полиция?
— Сюда направляется Лестрейд, но здесь нужны стрелки, которых у Скотленд-Ярда нет. Двадцать или тридцать констеблей заняли позиции в домах на дальнем конце улицы, на крышах пивоварни и паба. Вооружены лишь немногие из них, что никуда не годится.
— А мистер Черчилль?
Холмс усмехнулся.
— Он принял командование у комиссара полиции. Как сказал майор Вудхаус, «Уинстон предпочитает открытый бой». Военному министру отправили телеграмму с просьбой немедленно освободить отряд шотландских гвардейцев от несения службы в Тауэре. Это тоже только для ваших ушей, хотя уже через час солдаты будут здесь.
Мы стали ощупью пробираться вверх по слабо освещенной лестнице «Восходящего солнца». «Открытый бой, шотландские гвардейцы… Не устраиваем ли мы много шуму из ничего?» — подумалось мне. Когда мы выбрались на крышу, пробило пять с четвертью. Я припомнил, что в это время года светает не раньше восьми.
Наверху уже собрались три маленькие группы людей, тихо разговаривавших между собой. Среди них были майор Вудхаус и министр внутренних дел в высокой шляпе из черного шелка и длиннополом пальто с бархатными обшлагами и воротником. По сильному хрипловатому голосу и по фотографии в журнале я представлял его себе гораздо более высоким. На деле же он оказался человеком плотного телосложения, но, пожалуй, на целый фут ниже Холмса.
На протяжении последующего часа нам докучал хозяин «Восходящего солнца», очень желавший сдать плоскую крышу своего заведения газетным репортерам по соверену с человека. Наконец помощник майора Вудхауса велел ему «отстать и не мешать работать». Присутствие журналистов было здесь совершенно излишним, тем более что события, требующие освещения в прессе, еще не начались. Мистер Черчилль распорядился не развязывать боя до того, как небо просветлеет: тогда мы увидим врагов в лицо, им же труднее будет незаметно перебегать от укрытия к укрытию на дальнем конце улицы.
— Для преступников, сэр, нет ничего проще, чем переходить из дома в дом, пробив потолки верхних комнат, — заметил Шерлок Холмс. — На чердаках стены либо вовсе отсутствуют, либо сложены в один кирпич и их легко сломать. В таком случае площадка боевых действий растянется на восемь зданий, вплотную прижатых друг к другу.
— Совершенно верно, мистер Холмс, — рявкнул министр. — Спасибо за напоминание.
Мистер Черчилль закурил, укрывшись за дымовой трубой, чтобы слабый огонек сигары не был виден с улицы.
Два часа мы провели в напряженном ожидании рассвета. Время от времени хозяин паба выносил нам рюмки рома и сэндвичи с ветчиной и языком. Наконец часы на башне пробили семь.
— Отлично, джентльмены, пора начинать. За неимением иных инструкций все остаются под прикрытием, — приказал министр внутренних дел.
Он спустился по лестнице в сопровождении майора Вудхауса, его помощника и капитана Нотт-Бауэра, комиссара лондонской полиции. Мы с Шерлоком Холмсом по команде замкнули колонну. Я не представлял, чем могу быть полезен, но держался рядом со своим другом. В зале паба нас ждал лейтенант Росс в шинели и фуражке Шотландского гвардейского полка. На то, чтобы поднять военного министра и добиться у него разрешения выйти из Тауэра, ушло немало времени, но теперь отряд уже направлялся сюда. Участвовать в операции добровольно согласились девятнадцать рядовых и два сержанта, исполняющих обязанности наставников по стрелковому делу. Лейтенант Росс прибыл на место, опередив своих подчиненных.
Выпавший снег превратился в слякоть, хлюпающую под ногами. Наш маршрут пролегал вне зоны видимости для тех, кто сидел в засаде за стенами дома номер 100. Было неизвестно, скрывается там целая банда анархистов или стрелок-одиночка. Майор Вудхаус, Холмс и я быстро перешли на другую сторону улицы и тут же укрылись за столбом в воротах пивоварни. К моему недоумению, министр внутренних дел остался стоять на виду и, не пряча своего лица, в упор разглядывал зашторенные окна домов Мартина. Повернувшись в сторону, он отдал какую-то команду. Констебль в мундире пересек дорогу и, приблизившись к опасному зданию, постучал в дверь. В ответ не раздалось ни звука. Тогда полицейский наклонился, набрал горсть мелких камешков и бросил их в одно из верхних окон.
В этот момент я увидел, как из щели приоткрытой рамы медленно и зловеще высунулось длинное черное дуло. Револьвер представлял бы для мистера Черчилля меньшую угрозу, но винтовка в руках умелого стрелка наверняка поразила бы столь близкую цель. Из ствола вырвалось пламя, раздался щелчок, гулко разлетевшийся по улице. Я ожидал, что министр упадет, но он лишь пригнулся и снова выпрямился. Зачем он демонстрирует свое безрассудство, вместо того чтобы лечь на мостовую?
Из соседней оконной створки показалась вторая винтовка. Прежде я много раз слышал выражение «сердце ушло в пятки», но только теперь понял, насколько оно точно. Снова мелькнула вспышка, и треснул гром, коротко и оглушительно. Впоследствии часто говорили, будто Черчилля вынудили уйти в укрытие. В действительности же он продолжал стоять, словно фокусник на арене.
Через несколько секунд в ушах загудело от третьего выстрела. Лишь после того, как три пули, выпущенные с небольшого расстояния, чудесным образом просвистели мимо своей мишени, грузный человек в длиннополом пальто и высокой шляпе развернулся и ушел с открытого участка. Он остановился невдалеке от нас, у каменной колонны. Вероятно, стрелки узнали его и решили уничтожить любой ценой. И она оказалась высокой: преступники, потерпев неудачу, выдали себя. Теперь мы знали расположение и численность вражеских сил. Если бы анархисты не начали стрелять в министра, у них была бы возможность незаметно уйти под покровом темноты или выстрелами пробить полицейское оцепление, пока на Сидней-стрит не явились шотландские гвардейцы.
Через пять минут прогремел первый залп с нашей стороны. Посылая во врага пулю за пулей, прибывшие солдаты поспешно занимали позицию на противоположной стороне улицы — за перевернутыми диванами в комнатах первых этажей или за трубами на крыше. Окна, из которых стреляли анархисты, уже лишились стекол. Занавески превратились в лохмотья, одна из них горела. На фоне гулкого эха выстрелов прозвучала обращенная к гвардейцам команда о прекращении огня. Но затишье было недолгим: враг принялся за дело с удвоенной энергией. Я увидел, как один из констеблей, стоявших на уязвимом участке, пошатнулся и упал, прокричав своему товарищу: «Мне конец, Джек!» По счастью, его забрали в больницу и успели спасти.
Если при попытке убить министра внутренних дел анархисты пустили в ход винтовки, то заградительный огонь они вели из автоматических пистолетов. Я мог различить длинные стволы маузеров, выпускавших по две пули в секунду — такая скорость была для нас недостижима. И все же в точности стрельбы они значительно уступали винтовкам, однако наши враги вдруг перестали их использовать. Почему? Чего мятежники добились с их помощью, кроме того, что выдали свое присутствие и навлекли на верхние окна своей цитадели мощный огонь? Вероятно, половина из тех, кто скрывался в доме номер 100, были уже убиты. Неужели министр намеренно предложил им себя в качестве приманки?