Когда небольшой отряд скрылся за ивами, мельничиха так живо ощутила горечь утраты, что потеряла сознание, и ее потребовалось нести на кровать.
Тибо проявлял самую трогательную заботу, хотя глубина привязанности, которую испытывала вдова к его двоюродному брату, несколько озадачила башмачника.
Однако он лишний раз порадовался, что пресек зло в корне, и лелеял самые пылкие надежды.
Когда вдова пришла в себя, первое вымолвленное ею слово было «Ландри».
Тибо изобразил лицемерное сострадание.
Мельничиха разрыдалась.
– Бедное дитя! – воскликнула она, обливаясь горючими слезами. – Что будет с ним, таким слабым и застенчивым? Того, сколько весит ружье и заплечный мешок, будет достаточно, чтобы убить его. – Затем она повернулась к своему гостю: – Ах, господин Тибо, для меня это такое горе! Возможно, вы заметили, что я любила Ландри. Он нежен, добр, у него нет недостатков: он не игрок и не пьяница; он никогда не шел против моей воли; он никогда бы не мучил свою жену, что мне было так приятно после двух лет, прожитых с жестоким господином Поле! Ах, господин Тибо, господин Тибо! Как же горько несчастной женщине видеть, что летят в пропасть все ее мечты о безмятежном будущем!
Тибо счел, что наступил удачный момент для объяснения. Когда он увидел мельничиху плачущей, у него появилась ошибочная мысль, что она делает это лишь ради того, чтобы ее утешили. При этом башмачник подумал, что, не пойди он на некоторые уловки, цели ему не добиться.
– Конечно же, я понимаю, как вы несчастны! – ответил он. – Более того, я разделяю ваше горе. Вы ведь не станете сомневаться в чувствах, которые я испытываю к своему двоюродному брату? Но нужно смириться, и, не умаляя достоинств Ландри, я говорю: «Красавица мельничиха, ищите того, кто стоил бы его».
– Кто стоил бы его! – воскликнула вдова. – Но такого нет. Где найти милого и разумного парня, подобного Ландри? У него было свежее, румяное лицо, так умилявшее меня, и в то же время он был так спокоен, так аккуратен. Он трудился день и ночь, и одного моего взгляда было достаточно, чтобы он отдал за меня жизнь. Нет, нет, господин Тибо, говорю вам совершенно искренне, от чистого сердца: воспоминания о нем не дадут мне выбрать кого-то другого! Я прекрасно вижу, что мне надлежит смириться и куковать всю жизнь вдовой.
– Пуф! – выдохнул Тибо. – Ландри был так молод…
– О! – сказала вдова. – Это вовсе не недостаток.
– Кто знает, сохранил бы он и впредь свои достойные качества… Поверьте мне, госпожа Поле, не отчаивайтесь и ищите, как я уже сказал, другого, кто заставит вас позабыть Ландри. Вам нужен вовсе не ребенок, как он, а зрелый мужчина, который обладает всем тем, что вам так дорого в моем брате, но будет достаточно основателен, чтобы вы не опасались, что в один прекрасный день иллюзии развеются и вы окажетесь связаны с развратником и грубияном. – Мельничиха покачала головой, а Тибо продолжал: – В конечном итоге, вам нужен человек, который внушал бы доверие и сделал мельницу еще более прибыльной. Какого черта! Скажите только слово, и вам не придется долго искать счастливчика, красавица мельничиха, – и он будет даже лучшего того, который был до сих пор.
– Да где я встречу такого чудесного человека? – спросила мельничиха, поднимаясь и оглядывая башмачника так, словно собиралась бросить ему вызов.
Он же, не обратив внимания на тон, которым вдова произнесла последние слова, счел, что это блестящий случай, и решил воспользоваться им, чтобы рассказать о своих намерениях.
– Так вот, – начал он, – говоря, что вам не нужно далеко ходить, чтобы встретить подходящего мужчину, признáюсь, я имел в виду себя – человека, который был бы весьма счастлив и горд стать вашим супругом. Ах! – продолжал он, хотя взгляд мельничихи становился все более грозным. – Ах! Можете не сомневаться, что я никогда не стал бы перечить вам. Я кроток как агнец, и у меня одно желание – нравиться вам, один закон – повиноваться вам. Что же до вашего состояния, то я располагаю некоторыми способами приумножить его, но об этом позже.
Тибо не удалось договорить.
– Что?! – вскричала мельничиха, придя в еще бóльшую ярость оттого, что ей так долго пришлось сдерживаться. – Вот оно что! Вы, которого я считала своим другом, вы осмеливаетесь говорить о том, чтобы занять место Ландри в моем сердце! Вы стремитесь убить во мне верность вашему же двоюродному брату! Вон отсюда, мерзавец! Вон отсюда! Ибо если я рассвирепею и приду в негодование, то позову четверых мужчин и прикажу бросить вас на мельничное колесо!
Тибо хотел ответить. Но у него, который обычно не лез за словом в карман, сейчас не нашлось ни единого словечка оправдания. Кроме того, мельничиха не оставила ему ни секунды времени. Ей под руку попался красивый новый кувшин, который она схватила за ручку и запустила в голову Тибо. К счастью, башмачник отклонился влево и кувшин, не попав в него, угодил в камин и разбился.
Тогда вдова схватила табуретку и швырнула ее с той же силой.
На этот раз Тибо уклонился вправо, а табуретка попала в окно и разбила три или четыре стекла.
На шум посыпавшихся осколков сбежались парни и девушки, работавшие на мельнице, и увидели, как их хозяйка швыряет в Тибо бутылки, горшок для воды, солонки, тарелки – короче говоря, все, что ей подворачивается под руку.
К счастью Тибо, красавица Поле была в такой ярости, что не могла говорить, иначе бы она прокричала: «Убейте его! Перережьте ему горло! Это негодяй! Это мерзавец!»
Видя, что на помощь мельничихе прибыло подкрепление, Тибо решил улизнуть и бросился к двери, которую вербовщики, уводя Ландри, оставили открытой.
Но в тот момент, когда он переступал порог, почтенный боров, которого мы видели отдыхавшим на солнышке, потревоженный в своей легкой дремоте этим ужасным шумом и гамом, подумал, что все это из-за него, и, торопясь спрятаться в хлеву, бросился прямо под ноги Тибо.
Тибо потерял равновесие, упал в грязь и скатился в навозную кучу.
– Иди к дьяволу, проклятое животное! – воскликнул башмачник, сильно ударившись при падении, но еще более рассерженный из-за того, что выпачкал в грязи новую одежду.
Не успел Тибо высказать пожелание, как боровом внезапно овладело такое буйство, что он начал как угорелый метаться по двору, разбивая, круша, ломая, переворачивая вверх дном все, что попадалось на пути.
Прибежавшие с мельницы парни и девушки с фермы подумали, что причина криков хозяйки – буйство борова, и пустились за ним вдогонку.
Но напрасно они пытались обуздать животное.
Боров сбивал парней и девушек с ног, как прежде сбил Тибо, пока наконец не пробил ограду, отделявшую мельницу от шлюза, сделав это так легко, будто она была бумажной, и устремился под колесо…
Он исчез, словно канул в пропасть.
В это время мельничиха обрела дар речи.
– Хватайте Тибо! – закричала она, ибо услышала проклятие, адресованное башмачником борову, и была поражена, насколько быстро это желание исполнилось. – Держите Тибо! Убейте его! Он чародей! Он колдун! Он оборотень!
Последнее слово, которым она наградила Тибо, считалось в наших лесах самым оскорбительным для человека, ужаснее его быть не могло.
Тибо чувствовал, что совесть его нечиста, и воспользовался первым моментом замешательства, которое вызвала в умах людей брань мельничихи.
Он прошел мимо девушек и парней, пока они искали кто вилы, кто лопату, вышел за ворота мельницы и с легкостью, которая лишь подтверждала подозрения красавицы мельничихи, стал бегом подниматься на гору, которая всегда считалась неприступной – уж по крайней мере в том месте, которое выбрал для подъема Тибо.
– Ну же! – кричала мельничиха. – Ну же, так вы позволите ему уйти! Вы не догоните его! Не схватите его! Не убьете его!
Но они лишь качали головами и говорили:
– Эх, госпожа! Что мы можем поделать против оборотня?
Глава 9
Вожак волков
Убегая от угроз мельничихи и ее людей, Тибо инстинктивно направился к опушке леса.
Первое, о чем он подумал, – при появлении врага сразу же скрыться в лесу, где в такое время никто не рискнул бы его преследовать из опасения попасть в засаду.
Впрочем, наделенному дьявольской силой Тибо нечего было бояться врагов, какими бы они ни были. Ему стоило всего лишь отправить их туда, куда он спровадил борова красавицы мельничихи.
И он был совершенно уверен, что избавится от них.
Но время от времени при воспоминании о Маркотте сердце башмачника тревожно сжималось, и он говорил себе, что каким бы решительным он ни был, посылать людей к дьяволу, как посылают свиней, не следует.
Думая о своей ужасной власти и постоянно оглядываясь назад, чтобы посмотреть, не следует ли ею воспользоваться, с наступлением темноты Тибо достиг окраин Писселе.
Была та мрачная, грозовая осенняя ночь, когда ветер срывает с деревьев желтеющие листья и, гуляя по лесу, жалобно воет и заунывно стонет. Скорбные возгласы ветра время от времени прерывались криками сов, напоминающими перекличку заблудившихся путников.
Все эти звуки были знакомы Тибо и не тревожили его.
К тому же, добравшись до опушки леса, он вырезал из каштана палку длиной в четыре фута и, поскольку некогда недурно владел искусством обращения с нею, не боялся нападения даже четырех человек.
Итак, он смело вошел в лес, в ту его часть, которую и сегодня называют Волчий вереск.
Несколько минут башмачник шел по узкой и темной просеке, громко проклиная странных женщин, которые без всякой причины предпочитают недалекого, застенчивого паренька крепкому и смелому молодцу, когда услышал шагах в двадцати позади себя хруст листьев под чьими-то ногами.
Он обернулся.
В темноте он вначале увидел только два глаза, горящих как раскаленный уголь. Затем, вглядевшись внимательнее, разглядел в потемках огромного волка, который шел за ним.
Это был не тот волк, которого Тибо принимал у себя в хижине.
Волк из хижины был черным, этот – рыжим.
Их нельзя было спутать ни по цвету шкуры, ни по размеру.
У башмачника не было никаких оснований полагать, что все волки расположены к нему так же доброжелательно, как тот, первый, с которым он имел дело. Поэтому он сжал палку обеими руками и принялся вращать ею, чтобы убедиться, что не разучился этого делать.
К его большому удивлению, животное довольствовалось тем, что трус´ило за ним, не проявляя никаких враждебных намерений, останавливаясь, когда останавливался Тибо, и возобновляя бег, когда человек продолжал путь. Лишь время от времени волк начинал выть, словно зовя на помощь.
Эти завывания несколько встревожили Тибо.
Вдруг ночной путешественник увидел перед собой два других горящих огонька, время от времени вспыхивавших в темноте и становившихся все ярче и ярче.
Подняв палку над головой и приготовившись нанести удар, он пошел на эти два неподвижных огонька и едва не споткнулся обо что-то, лежащее поперек дороги.
Это был второй волк.
Не задумываясь, осмотрительно ли нападать первым, Тибо начал с того, что нанес волку сильнейший удар палкой, который пришелся ему прямо по голове.
Волк жалобно завыл, а потом, отряхиваясь, как побитый хозяином пес, побрел перед башмачником.
Тибо оглянулся, чтобы узнать, где же первый волк. Он по-прежнему шел за ним и на том же расстоянии.
Но когда башмачник перевел взгляд вперед, то заметил третьего волка, бежавшего справа от него.
Он инстинктивно посмотрел влево. Там бежал четвертый волк.
Не прошел Тибо и четверти лье, как около дюжины животных окружили его кольцом.
Положение было критическим, и Тибо почувствовал всю его серьезность.
Сначала он попробовал петь, надеясь, что звук человеческого голоса напугает волков.
Напрасно.
Ни один из них не покинул места, которое занимал в образованном вокруг башмачника круге, словно очерченном циркулем.
Тогда Тибо надумал остановиться у первого же развесистого дерева, взобраться на него и дождаться наступления дня. Но, хорошенько поразмыслив, он решил, что разумнее будет попытаться добраться до своего жилища, к которому он был все ближе и ближе, – хотя волков и стало больше, но они не проявляли враждебности, как не делал этого и первый зверь, когда был еще один.
А если бы волки вдруг начали вести себя иначе, у Тибо хватило бы времени вскарабкаться на дерево.
Следует сказать, что Тибо был настолько взволнован, что чуть ли не уткнулся в собственную дверь, не заметив ее.
Наконец он узнал свой дом.
К великому удивлению башмачника, шедшие впереди волки почтительно расступились, чтобы пропустить его вперед, и уселись в ряд, образовав нечто наподобие живого забора.
Тибо не стал терять времени на то, чтобы поблагодарить их за учтивость. Он поспешил войти внутрь и быстренько заперся. А затем придвинул к двери сундук, чтобы укрепить ее и привести в состояние готовности к обороне.
Потом он рухнул на стул и только тогда вздохнул полной грудью.
Когда он немного оправился от переживаний, то подошел к квадратному окошку, выходившему в лес, и взглянул в него. Линия горящих глаз показала ему, что волки вовсе не собирались уходить и расположились перед хижиной симметричными рядами.
Подобное соседство могло бы напугать кого-то другого, но Тибо, который всего несколько минут назад шел в сопровождении этой ужасной стаи, чувствовал себя увереннее при мысли, что какой бы тонкой ни была стенка, но она отделяет его от неприятных попутчиков.
Тибо зажег лампу и поставил ее на стол. Потом собрал в кучку головешки в очаге, бросил на них стружки и развел огонь, отблеск которого, как он надеялся, заставит волков спасаться бегством.
Но волки Тибо, без сомнения, были волками особенными, привычными к пламени.
Они не сдвинулись с облюбованных ими мест.
При первых проблесках зари Тибо, которому волнение так и не позволило заснуть, смог их увидеть и пересчитать.
Казалось, что они, как и накануне, чего-то ждали: одни сидели, другие лежали, третьи дремали, а некоторые прохаживались как часовые.
Но когда последняя звезда утонула в потоках пурпурного света с востока и растворилась в нем, все волки разом встали и, заунывно взвыв, как это делают ночные звери при наступлении дня, разошлись в разные стороны.
Когда волки исчезли, Тибо принялся размышлять над неудачами вчерашнего дня.
Как случилось, что красавица мельничиха предпочла его двоюродного брата Ландри?
Разве он уже не был прежним красавцем Тибо, или что-то в его внешности изменилось не в его пользу?
У Тибо был только один способ проверить это: взглянуть в зеркало.
Он взял стоявший на камине кусочек зеркала и, лукаво улыбаясь, подошел ближе к свету.
Но, увидев в зеркале свое отражение, башмачник вскрикнул от изумления и оцепенел.
Он-то был прежним красавцем Тибо, но один красный волос из-за опрометчиво высказанных им желаний превратился в целую прядь, блеск которой мог соперничать с ярким огнем очага.
На лбу у Тибо выступил холодный пот.
Зная, что абсолютно бесполезно пытаться вырвать или срезать проклятые волосы, он решил смириться с тем, что произошло, и впредь загадывать как можно меньше желаний.
Речь шла о том, чтобы избавиться от всех честолюбивых мыслей, которые приводили к столь печальному результату, и снова заняться своей работой.
Тибо попробовал так и поступить. Но к прежнему делу сердце уже не лежало.
Он тщетно пытался воскресить в памяти рождественские мелодии, которые напевал в добрые времена, когда бук и береза так легко принимали под его рукой нужную форму. И за целый день едва притронулся к инструментам.
Тибо спрашивал себя: разве не печально, что, работая в поте лица, можно обеспечить лишь нищенское, безрадостное существование, тогда как, правильно управляя своими желаниями, так легко добиться счастья?
Возможность как-то сдобрить скудную еду уже не радовала его, как прежде; почувствовав голод, он с отвращением сжевал кусок черного хлеба, а зависть, которая до сих пор выражалась лишь в смутном стремлении к благополучию, постепенно превращалась в глубине его сердца в глухую и жестокую ярость, заставлявшую ненавидеть ближнего.
Но каким бы длинным ни казался этот день, он завершился, как и все другие.
С наступлением сумерек Тибо оставил верстак, уселся на самодельной деревянной скамье перед дверью и предался мрачным размышлениям.
Как только сумерки стали сгущаться, из леса вышел волк и, как и прежде, улегся на некотором расстоянии от хижины.
За этим волком пришел второй, за вторым – третий, а потом и вся стая, которая заняла свой пост, как и в предыдущую ночь.
Когда появился третий волк, башмачник вернулся в хижину.
Тибо забаррикадировался так же тщательно, как и накануне. Но опечален и обескуражен он был куда больше, чем вчера. К тому же у него уже не осталось сил бодрствовать.
Тибо разжег огонь, набросав достаточно дров, чтобы он горел всю ночь, лег на кровать и заснул.
Когда он проснулся, было совсем светло.
Солнце на две трети поднялось над горизонтом. Его лучи пробегали по трепещущим желтеющим листочкам деревьев и кустарника, окрашивая их в тысячи золотых и багряных оттенков.
Башмачник подбежал к окну.
Волки исчезли. Только по следам на влажной от росы траве можно было увидеть места, которые они занимали ночью.
Вечером волки вновь собрались у жилища Тибо, который мало-помалу стал привыкать к их присутствию.
Ему пришло в голову, что, вероятно, отношения с большим черным волком вызвали к нему некоторую симпатию у этих зверей, и он решил проверить, каковы их намерения.
Засунув за пояс остро наточенный кривой нож, взяв в руки тяжелую рогатину, башмачник открыл дверь и решительно направился к стае.
Но, к великому удивлению Тибо, вместо того чтобы наброситься на него, волки завиляли хвостами, как увидевшие хозяина собаки.
Они столь ярко выражали дружеские чувства, что он подошел и положил руку на спину одному из них, и тот не только позволил это сделать, но и всячески показал, что ему это очень нравится.