Это раздражало его. Сам того не желая, он постоянно подносил руку к волосам, пытаясь замаскировать роковую прядь.
Но прядь была не только необычного цвета, но и невероятно жесткая.
Это были уже не человеческие волосы, а настоящий конский волос.
Тибо тщетно укладывал и прятал волосы дьявола под своими, но ничего не помогало: даже щипцам парикмахера не под силу было бы заставить прядь улечься иначе, чем это якобы было свойственно ей от природы.
Среди всех этих забот колени Тибо, однако, не забывали о своем и действовали с удвоенной нежностью. А поскольку госпожа Маглуар не делала попыток уклониться от его заигрываний, хотя и не отвечала на них, самонадеянный Тибо уже не сомневался в победе.
Они засиделись до поздней ночи.
Госпожа Сюзанна, казалось, находила ужин затянувшимся и часто вставала из-за стола, чтобы прогуляться по дому, а мэтр Маглуар пользовался отсутствием жены, чтобы наведываться в погреб.
Он рассовывал под камзолом столько бутылок и, принося их, так быстро опорожнял, что мало-помалу его голова отяжелела и склонилась на грудь, что служило сигналом к окончанию застолья, иначе хозяин мог просто оказаться под столом.
Тибо, со своей стороны, решил воспользоваться обстоятельствами, чтобы объясниться госпоже бальи в любви, и, полагая, что опьянение мэтра Маглуара – прекрасная возможность это сделать, объявил, что тоже не против отдохнуть.
После такого заявления все поднялись из-за стола.
Позвали Перрину, которая должна была указать гостю отведенную ему комнату.
Проходя по коридору, Тибо разузнал у горничной обо всем.
Первую по коридору комнату занимал мэтр Маглуар. Вторую – его супруга. Третья комната предназначалась башмачнику. Спальни бальи и его жены сообщались между собой через внутреннюю дверь, а в его комнате была только одна дверь, и она вела в коридор.
Кроме того, Тибо заметил, что госпожа Сюзанна вошла в спальню мужа. Он подумал, что ее привело туда исполнение супружеского долга, и это было действительно так.
Добряк бальи находился в состоянии, сильно напоминавшем то, в котором сыновья застали Ноя, и госпожа Сюзанна должна была помочь ему добраться до постели.
Тибо на цыпочках вышел из своей спальни, осторожно прикрыл дверь, подошел к комнате госпожи бальи и прислушался. Оттуда не доносилось ни звука. Тогда он перевел дух, нашарил ключ в замке и повернул его один раз.
Дверь открылась.
В комнате было абсолютно темно.
Но Тибо, общаясь с волками, перенял кое-какие их способности, и среди прочих – умение видеть в темноте.
Он быстро окинул взглядом комнату, справа заметил камин, напротив камина – канапе с большим зеркалом, за ним, рядом с камином, – кровать, сверху донизу задрапированную камчатым шелком, перед ней, рядом с канапе, – туалетный столик, весь в кружевах, и наконец два больших занавешенных окна.
Он спрятался за занавесями одного и инстинктивно выбрал для этого окно, наиболее удаленное от спальни супруга.
Через четверть часа, в течение которого сердце Тибо билось так же сильно – вот уж дурное предзнаменование! – как колесо мельницы в Койолле, госпожа бальи вошла в спальню.
Первоначальный план Тибо заключался в том, чтобы, как только госпожа Сюзанна войдет в комнату и закроет за собой дверь, выйти из убежища, броситься к ее ногам и признаться в любви.
Но потом он подумал, что госпожа Маглуар от удивления и неожиданности может вскрикнуть и этим выдать его и что лучше будет дождаться, пока мэтр Маглуар крепко уснет, и только тогда обнаружить свое присутствие.
Возможно, он медлил из-за чувства, которое даже самого решительного человека заставляет отдалить высший миг, когда от него зависит счастье или несчастье, как происходило сейчас с нашим башмачником.
Ибо Тибо так убеждал себя, что безумно влюблен в госпожу Маглуар, что в конце концов сам в это поверил и, невзирая на покровительство черного волка, несколько тушевался, как это всегда происходит с влюбленными.
Вот почему он притаился за занавесями.
Тем временем госпожа бальи уселась перед туалетным столиком в стиле помпадур и принялась прихорашиваться, словно собиралась на праздник или на торжественное шествие.
Она перемеряла десять вуалей, прежде чем выбрала одну.
Она расправила складки на платье.
Она надела на шею ожерелье из трех рядов жемчуга.
Затем нанизала на руки все браслеты, которые у нее были.
Наконец она старательно привела в порядок прическу.
Тибо терялся в догадках, к чему все это, когда вдруг сухой дребезжащий звук, будто по стеклу ударили чем-то твердым, заставил его вздрогнуть.
При этом звуке госпожа Сюзанна тоже вздрогнула.
Затем она выключила свет, и башмачник услышал, как она на цыпочках приблизилась к окну и открыла его со всей осторожностью, какую только можно представить.
За окном кто-то прошептал несколько слов, которые Тибо не смог расслышать.
Приоткрыв занавеси, он различил в темноте силуэт какого-то великана, который, похоже, влезал в окно.
Ему вспомнилось приключение с неизвестным, плащ которого он не хотел выпускать из рук и от которого потом так удачно избавился, запустив ему в лоб камнем.
Он сориентировался, и ему показалось, что великан, когда встал ему ногами на плечи, спускался именно из этого окна.
Впрочем, подозрение было логичным.
Коль некий мужчина влезал в это окно, то он вполне мог и вылезать из него.
И если какой-то мужчина вылезал из него… не станем предполагать у госпожи Маглуар обширных знакомств и разнообразных вкусов… если какой-то мужчина вылезал из него, то, повторимся, вполне вероятно, что именно этот мужчина сейчас в него влезал.
Короче говоря, кем бы ни был этот ночной посетитель, госпожа Сюзанна протянула ему руку и он так тяжело спрыгнул в комнату, что задрожал пол и покачнулась мебель.
Было очевидно, что видение вовсе не дух, а некое тело, и что это тело относится к категории грузных.
– О! Будьте осторожнее, монсеньор! – послышался голос Сюзанны. – Как бы крепко ни спал мой муж, но если вы будете так шуметь, то разбудите его.
– Клянусь рогами дьявола! – ответил неизвестный, голос которого Тибо узнал: именно с ним он пререкался той ночью. – Я не птичка! Правда, пока я стоял у вас под окном, с измученным ожиданием сердцем дожидаясь назначенного часа, казалось, что у меня вырастают крылья, чтобы перенести меня в эту желанную спаленку.
– О! – жеманничала госпожа Маглуар. – Мне тоже было очень грустно, что вы, монсеньор, мерзнете на зимнем ветру… Но гость, который был у нас сегодня вечером, ушел всего каких-то полчаса назад.
– И что же вы делали эти полчаса, моя прелестница?
– Нужно было помочь господину Маглуару лечь и убедиться, что он не придет сюда и не помешает нам.
– Вы как всегда правы, Сюзанна моего сердца!
– Монсеньор слишком добр, – ответила супруга бальи.
Пожалуй, следовало сказать «хотела ответить», потому что последние слова были заглушены, словно что-то постороннее закрыло губы дамы и помешало ей продолжить. И Тибо услышал звук, который, как ему показалось, весьма напоминал звук поцелуя. Несчастный понял всю глубину разочарования, которое его постигло.
Размышления его были прерваны новоприбывшим, который дважды или трижды кашлянул.
– Не закрыть ли нам окно, душечка? – спросил голос, чей кашель был только прелюдией.
– О монсеньор, извините меня! – сказала госпожа Маглуар. – Это уже давно нужно было сделать.
И, подойдя к окну, она плотно закрыла его и задернула занавеси.
В это время незнакомец, чувствуя себя как дома, поставил поближе к огню глубокое кресло, устроился в нем и с наслаждением принялся греть ноги.
Госпожа Сюзанна, конечно, понимала, что для озябшего человека самое главное – согреться, поэтому не стала искать со своим галантным аристократом ссоры вроде той, что произошла у Клеантиды с Созием. Она только приблизилась к креслу и грациозно облокотилась на него. Тибо, который четко видел их в свете камина со спины, рассвирепел.
Сначала незнакомец был озабочен только тем, чтобы согреться. Наконец тепло сыграло свою роль, и через некоторое время он поинтересовался:
– А кто был этот незнакомец, ваш гость?
– Ах, монсеньор, мне кажется, что вы его знаете.
– Как? – переспросил счастливый любовник. – Опять тот бродяга?
– Он самый, монсеньор.
– А-а! Попадись он только мне под руку…
– Монсеньор, – сказала госпожа Сюзанна нежным, певучим голосом, – не нужно думать о том, как отомстить врагам. Напротив, святая католическая церковь учит нас прощать.
– Есть еще одна религия, которая учит этому же, моя красавица, и вы ее могущественная богиня, а я лишь жалкий неофит… Да, я признаю, что был не прав, желая зла этому грубияну, ведь в конечном итоге именно из-за того, что он так грубо со мной обошелся, у меня появилась возможность оказаться здесь, чего я так долго ждал. Оттого, что он нанес мне благословенный удар камнем, я потерял сознание; оттого, что вы увидели меня без чувств, вы позвали мужа; оттого, что ваш муж обнаружил меня без сознания под окнами и подумал, что я стал жертвой разбойников, меня перенесли в дом; наконец оттого, что вы были взволнованы и почувствовали ко мне жалость из-за всего, что я перенес, вы позволили мне прийти сюда. Вот и получается, что этот прохвост, этот трус, этот грубиян – источник всего доброго для меня, потому что все доброе для меня – в вашей любви. Это, впрочем, не помеха для того, чтобы устроить ему пренеприятнейшую четверть часа, и окажись он когда-либо поблизости, мой хлыст достанет его непременно.
«Разрази гром! – подумал Тибо. – Кажется, и в этот раз мое пожелание было выгодно другому! Ах, дружище черный волк, я по-прежнему начинающий. Черт побери! Впредь я хорошенько подумаю, прежде чем пожелать чего-нибудь, и ученик непременно станет учителем. Однако, – продолжал он, мучаясь сомнением, – кому же может принадлежать этот голос? Ведь он мне знаком, тут нечего даже и спорить!»
– Вы бы еще больше разгневались, монсеньор, если бы я вам кое в чем призналась.
– В чем же, душечка?
– Этот грубиян, как вы его называете, ухлестывает за мной.
– Не может быть!
– Да, это так, монсеньор, – смеясь, сказала госпожа Сюзанна.
– Что? Этот мужлан, этот плут, этот тупица! Где он? Где он прячется? Клянусь Вельзевулом, я скормлю его своим псам!
Теперь Тибо узнал этого человека.
– Ах, сеньор Жан, – прошептал он, – так это вы!
– Будьте спокойны, монсеньор, – сказала госпожа Сюзанна, положив руки на плечи возлюбленного и заставив его сесть, – здесь любят только вашу милость. А если бы даже и не любили, я никогда бы не отдала сердце человеку, у которого прямо надо лбом клок красных волос.
И, вспомнив злополучную прядь, которая так рассмешила ее во время ужина, госпожа Маглуар снова принялась хохотать.
Тибо пришел в ярость от ее поступка.
– Ах, злодейка! – возмутился он. – Не знаю, что бы я отдал за то, чтобы сейчас вошел твой муж, твой благочестивый муж, твой славный муж и застукал вас здесь.
Не успел Тибо договорить, как дверь, ведущая в спальню Сюзанны из комнаты ее супруга, распахнулась, и в покои вошел мэтр Маглуар в ночном колпаке, вместе с которым он был пяти футов ростом, и с зажженной свечой в руке.
– Ах! – шептал Тибо. – Проклятье! Кажется, теперь уж я посмеюсь.
Глава 13
В которой доказывается, что женщина красноречивее всего тогда, когда молчит
Поскольку Тибо разговаривал сам с собой, он не расслышал некоторых слов, сказанных Сюзанной сеньору Жану шепотом.
Он только увидел, как дама опустилась на колени и повисла на руках своего воздыхателя, словно лишилась чувств.
Бальи остановился как вкопанный перед странной парочкой, которую выхватило из тьмы пламя его свечи.
Он оказался прямо напротив Тибо, и башмачник попытался прочесть по выражению лица мэтра Маглуара, что происходит у него в душе.
Но жизнерадостная физиономия бальи была от природы столь неприспособленной для сильных эмоций, что Тибо не смог прочесть на лице благодушного мужа ничего, кроме доброжелательного удивления.
Несомненно, сеньор Жан тоже не увидел ничего иного, ибо произнес, обращаясь к бальи, с непринужденностью, которая показалась Тибо несколько излишней:
– Ну как, мэтр Маглуар? Как нам сегодня удалось справиться с бутылочкой, дружище?
– Как! Это вы, монсеньор? – изумился бальи и еще сильнее вытаращил глаза. – Ах, будьте любезны, простите меня за столь неподобающий наряд. Поверьте, что если бы я осмелился только думать о чести встретить вас здесь, то никогда бы не разрешил себе появиться в таком виде.
– Полно вам!
– Это так, монсеньор. Позвольте мне отлучиться, чтобы привести себя в порядок.
– Не стесняйтесь, дружище, – ответил сеньор Жан. – После сигнала тушить огонь можно принимать друзей без церемоний. К тому же, приятель, есть дела поважнее.
– Что же, монсеньор?
– Привести в чувство госпожу Маглуар. Вы же видите, она без сознания.
– Без сознания! Сюзанна без сознания! О боже мой! – воскликнул толстячок, ставя свечу на камин. – Как могло случиться такое несчастье?
– Погодите, погодите, мэтр Маглуар, – сказал сеньор Жан, – прежде всего нужно устроить вашу жену в кресле. Неудобно лежать – для женщины без чувств хуже всего.
– Вы правы, монсеньор, переложим госпожу Маглуар в кресло… О Сюзанна! Бедная Сюзанна! Как с тобой могла приключиться такая неприятность?
– Уж не подумайте, дорогой друг, чего-нибудь нехорошего, увидев меня здесь в такое время.
– Я не посмею, монсеньор! – отвечал бальи. – Дружба, которой вы меня удостоили, и добродетель госпожи Маглуар – других гарантий и не нужно, чтобы в любое время дня и ночи мое бедное жилище было почтено честью принимать вас.
– Трижды дурак! – пробормотал Тибо. – Только если, наоборот сказать, не дважды хитрец… Но неважно! – добавил он. – Посмотрим, как ты станешь выкручиваться, сеньор Жан.
– Тем не менее, – продолжал мэтр Маглуар, смачивая платок мелиссовой водой и потирая жене виски, – мне любопытно узнать, что за столь сильный удар мог быть направлен против моей бедной жены.
– А-а, это очень просто! Сейчас я вам обо всем расскажу, приятель. Я возвращался после ужина у моего друга, сеньора де Вивьера, и пересекал Эрневиль, чтобы попасть в башню Вез, когда увидел открытое окно, а в открытом окне женщину, которая подавала отчаянные знаки.
– Ах, боже мой!
– Я сказал то же самое, когда узнал окно вашего дома: «Ах, боже мой! Неужели с женой моего приятеля случилось несчастье и ей необходима помощь?»
– Вы очень добры, монсеньор, – с умилением сказал бальи. – Надеюсь, ничего страшного не произошло?
– Напротив, приятель.
– Напротив?
– Да, сейчас вы обо всем узнаете.
– Монсеньор, вы заставляете меня дрожать! Как, моей жене нужна была помощь, и она не позвала меня?
– Сначала она думала поступить именно так, но воздержалась от этого, и то, что она воздержалась, лишний раз говорит о ее деликатности, ибо она опасалась подвергнуть опасности вашу драгоценную жизнь.
– Неужели? – бледнея, спросил бальи. – Моя драгоценная жизнь, как вы изволили выразиться, в опасности?
– Сейчас уже нет, поскольку я здесь.
– Но, монсеньор, что же все-таки произошло? Я, конечно, спросил бы об этом у жены, но вы видите, что она пока еще не может ответить.
– Боже мой! Разве я здесь не для того, чтобы ответить вместо нее?
– Ответьте, монсеньор, вы ведь так добры! Ответьте, я слушаю.
Сеньор Жан кивнул в знак согласия и продолжил рассказ:
– Итак, я поспешил и, увидев, как она испугана, спросил: «Что случилось, госпожа Маглуар, кто вас так напугал?» – «Ах, монсеньор! – ответила она мне. – Представьте только, позавчера и сегодня мой муж принимал у себя человека, который вызвал у меня самые скверные подозрения! Человека, который проник сюда под видом друга моего дорогого Маглуара, а сам… а сам волочится за мной…»
– Она вам такое сказала?
– Слово в слово, приятель! Она ведь не слышит, о чем мы говорим, не так ли?
– Нет, она в обмороке.
– Вот и хорошо. Когда она придет в себя, расспросите ее, и, если она не повторит вам слово в слово то, что сказал я, считайте меня нехристем, сарацином, турком.
– О люди, люди… – шептал Бальи.
– Да, порождение змей! – подхватил сеньор Жан. – Хотите, чтобы я продолжил, дружище?
– Конечно! – воскликнул толстячок, совершенно забыв о недостатках своего наряда, так заинтересовал его рассказ сеньора Жана.
– «Но, мадам, – спросил я госпожу Маглуар, – как вы заметили, что этот негодяй осмеливается вас любить?»
– Да, – повторил бальи, – как она это заметила? Я бы этого никак не сказал.
– Вы бы это заметили, загляни вы под стол. Но такой любитель поесть, как вы, не может видеть того, что делается внизу.
– Дело в том, монсеньор, что у нас был превосходный ужин! Представьте себе отбивные из кабанчика…
– Вот-вот, – сказал сеньор Жан, – вы уже готовы описывать ужин, вместо того чтобы послушать, как жизнь и честь вашей супруги подверглась опасности!
– Ах! В самом деле, бедная Сюзанна! Монсеньор, помогите разжать ее руки, чтобы я мог похлопать по ладоням.
Сеньор Жан пришел на помощь бальи, и они совместными усилиями смогли разжать руки госпожи Маглуар.
Несколько успокоившись, толстячок принялся похлопывать пухлой ручкой по ладони жены, внимательно слушая интересный и достоверный рассказ сеньора Жана.
– На чем я остановился? – спросил рассказчик.
– Монсеньор, вы говорили о том, что моя бедная Сюзанна, которую вполне можно назвать невинной Сюзанной…
– О! Вы можете ею гордиться! – сказал сеньор Жан.
– И я горжусь ею! Вы остановились на том, что моя бедная Сюзанна заметила…
– Да-да, что подобно пастуху Парису ваш гость хотел сделать из вас второго Менелая. Тогда она встала… Вы припоминаете, как она встала?
– Нет, я был несколько… несколько… взволнован.
– Именно! Итак, она поднялась и заметила, что пора расходиться.
– Дело в том, что, когда я последний раз слышал бой часов, было одиннадцать, – радостно подхватил бальи.
– Итак, встали из-за стола.
– Только, похоже, не я, – сказал бальи.
– Нет, поднялись госпожа Маглуар и ваш гость. Она указала комнату, куда его проводила мадмуазель Перрина, после чего госпожа Маглуар – такая нежная и верная супруга! – уложила и вас, подоткнула одеяло и вернулась к себе в спальню.
– Дорогая Сюзаннетта! – с умилением проговорил бальи.