Вдруг башмачник почувствовал, как сначала на правое, затем на левое его плечо опустился такой тяжелый груз, что колени его согнулись, и он сполз по стене, словно хотел присесть. Это движение, казалось, совпало с желанием того, кто воспользовался Тибо как лестницей.
Мы вынуждены признать, что это был некий мужчина.
Он спустился в момент невольного коленопреклонения Тибо и сказал:
– Прекрасно, Смышленыш! Прекрасно! Вот и все.
Произнеся последнее слово, он спрыгнул на землю, и в это же время послышался шум закрываемого окна.
Тибо понял две вещи: во-первых, его приняли за какого-то Смышленыша, который, вероятно, спал где-нибудь рядом; во-вторых, он только что исполнил роль лестницы для чьего-то любовника.
И то, и другое задело самолюбие Тибо.
Вот почему он ухватился за развевающийся кусок ткани, который показался ему плащом любовника, и держался за него с упорством, присущим пьяному.
– Эй, чудак, что ты делаешь? – послышался голос, который что-то напомнил башмачнику. – Можно подумать, ты боишься меня потерять.
– Да, разумеется, я боюсь вас потерять, – ответил Тибо. – А еще я хочу знать, что за нахал воспользовался моими плечами вместо лестницы.
– Вот так штука! – произнес незнакомец. – Так это не ты, Смышленыш?
– Нет, это не я, – ответил Тибо.
– Ну что ж, ты это или не ты, спасибо!
– Спасибо и только? Хорошенькое дельце! Вы что же, считаете, что это вам так сойдет?
– Разумеется, я на это рассчитываю.
– Тогда вы просчитались.
– Эй, отпусти меня, плут! Ты пьян!
– Пьян? Полно вам! Мы выпили каких-то семь бутылок на двоих, из них добрых четыре выпил бальи.
– Говорю тебе, отпусти меня, пьяница!
– Пьяница! Вы называете меня пьяницей из-за каких-то трех бутылок вина?
– Я называю тебя пьяницей не из-за трех бутылок вина, а потому что после каких-то трех несчастных бутылок ты совсем спятил.
И незнакомец, сделав жест, означавший сочувствие, попытался вырвать полу своего плаща из рук Тибо.
– Ах, вот как! – вскричал он. – Отпустишь ты мой плащ или нет, идиот?
Тибо всегда был обидчивым. Но в том расположении духа, в котором он пребывал сейчас, его чувствительность граничила с раздражительностью.
– Разрази вас гром! – воскликнул он. – Зарубите себе на носу, милейший, что идиот тот, кто, воспользовавшись услугами человека, оскорбляет его вместо благодарности! Никак не возьму в толк, что меня удерживает от того, чтобы заехать вам по физиономии!
Едва Тибо произнес эту угрозу, как с такой же скоростью, с которой выстреливает пушка в миг, когда огонь по фитилю достигает пороха, удар кулаком, только что обещанный им незнакомцу, пришелся по голове ему самому.
– Получай, тупица! – произнес голос, который в сочетании с полученным ударом что-то смутно напомнил Тибо. – Получай, я добрый ростовщик и возвращаю тебе такой же монетой, даже не взвесив твою.
В ответ Тибо ткнул его кулаком в грудь. Удар был точным, и в душе Тибо остался доволен собой. Но незнакомец казался столь же нерушимым, как дуб, которому дал щелчка ребенок.
Он ответил вторым ударом, который был настолько сокрушительнее первого, что Тибо понял: если сила ударов великана будет увеличиваться, то третьим ударом он его просто убьет.
Но сила этого удара обернулась против самого незнакомца.
Падая на одно колено, Тибо ударился рукой о землю и ушиб пальцы о камень.
Разгневавшись, он вскочил, схватил камень и метнул его в голову противника.
Колосс выдохнул шумно, будто взревел бык.
Крутнувшись, в изнеможении, словно срубленный у основания дуб, он упал на землю и лишился чувств.
Не зная, убил он противника или только ранил, Тибо бросился бежать, даже не оглянувшись.
Глава 12
Два волка в одной овчарне
Дом бальи стоял неподалеку от леса.
В два прыжка Тибо оказался с другой стороны небольшого замка Фоссэ на просеке кирпичного завода.
Он углубился в лес едва ли на сто шагов, как заметил, что идет в сопровождении привычного эскорта. Волки ластились к нему, жмуря глаза и виляя хвостами, чтобы выразить свое удовольствие.
Впрочем, если Тибо был чрезвычайно взволнован при первой встрече со странными телохранителями, то теперь обращал на них не больше внимания, чем на свору пуделей.
Он сказал им несколько ласковых слов, легонько почесал между ушами того, кто оказался к нему ближе других, и продолжал путь, думая о своем двойном триумфе.
Он победил хозяина за бутылкой.
Он победил противника в драке.
Будучи в развеселом настроении, он на ходу разговаривал вслух:
– Надо признать, дружище Тибо, ты удачливый малый! Госпожа Сюзанна – это именно то, что тебе нужно. Жена бальи! Холера! Вот это победа! А если мне случится пережить бальи – то и жена! Но и в том, и в другом случае, когда она пойдет об руку со мной – хоть как жена, хоть как любовница, – клянусь дьяволом, меня примут за дворянина, и ни за кого иного! Подумать только, что все это осуществится, если только я не наделаю глупостей и не сожгу за собой мосты! Ибо своим уходом она вовсе не обвела меня вокруг пальца: кто не боится, тот не убегает. Она боялась с первого же раза выдать себя, но как же она настаивала на том, чтобы уйти к себе! Да-да, я уверен, все сладится, нужно лишь немного подтолкнуть; в одно прекрасное утро она избавится от своего старого толстячка-добрячка, и дело в шляпе. Но я вовсе не желаю кончины бедного мэтра Маглуара. Занять место, когда его уже не будет, – согласен, но чтобы убить человека, который угощал меня таким чудесным вином… Убить, когда вино еще не переварилось, было бы поступком, от которого сам кум волк покраснел бы за меня. Впрочем, – продолжал он, улыбаясь своей самой плутовской улыбкой, – не лучше ли мне приобрести права на госпожу Сюзанну до того, как мэтр Маглуар перейдет в иной мир, что не замедлит произойти, если вспомнить, сколько ест и пьет этот чудак?
Ему на ум пришли все многочисленные добродетели супруги бальи, которые тот так расхваливал, и Тибо произнес:
– Нет-нет, только не болезнь, не смерть, не кончина! Ничего, кроме легкого недомогания, что случается с каждым; только пусть, раз это мне выгодно, с ним такое случается несколько чаще, чем с остальными. В его возрасте не стоит изображать из себя юношу или годовалого оленя, нет, нужно воздавать людям по их заслугам… Когда это случится, я вам скажу большое спасибо, мой друг господин волк.
И Тибо, придерживаясь мнения, разумеется, отличного от точки зрения наших читателей, счел шутку высококлассной и, потирая руки и ухмыляясь, так развеселился, что не только оказался в городе, полагая, что все еще в пятистах шагах от дома почтенного бальи, но и прошел до начала улицы Ларньи.
Там он подал знак своим волкам.
Было бы неблагоразумно пересекать Виллер-Коттре с дюжиной волков в качестве почетного караула – по дороге им могли попасться собаки и поднять тревогу. Итак, шестеро волков свернули направо, шестеро других – налево, а оттого что дороги не были одинаковыми по длине, одни побежали быстрее, другие медленнее, но к концу улицы вся дюжина вновь оказалась в сборе.
У двери хижины волки простились с Тибо и исчезли.
Но до того как каждый из них побежал в свою сторону, Тибо предложил всем на следующий день, лишь только стемнеет, встретиться на том же месте.
Хотя Тибо возвратился домой в два часа ночи, на рассвете он поднялся.
Правда, в январе светает поздно.
Тибо вынашивал план.
Он не забыл о своем обещании отправить бальи дичи из заповедника. А его заповедником были леса его светлости монсеньора герцога Орлеанского.
Вот почему он встал так рано.
С двух до четырех часов ночи шел снег.
Тибо обошел лес, словно осторожная ищейка. Он выискивал лежки оленей и косуль, кабаньи логова и заячьи норы; он замечал, какими путями животные возвращаются на ночлег.
Когда же над лесом сгустились сумерки, он завыл (когда живешь с волками, то научишься выть), и на этот вой собралось все волчье ополчение, приглашенное накануне.
Прибыли все, даже волчата, родившиеся в этом году.
Тибо объяснил, что ожидает от волков необычной охоты.
Чтобы их подбодрить, он объявил, что сам примет в ней участие и будет их поддерживать.
Это была поистине чудесная охота.
Ночь напролет под мрачным лесным сводом раздавался жуткий волчий вой.
Здесь падала косуля, преследуемая одним волком и схваченная за горло другим, выскочившим из засады. Там Тибо с ножом в руке, как настоящий мясник, спешил на помощь трем-четырем свирепым приятелям и добивал четырехлетнего красавца кабана, которого они загнали.
Старая волчица возвращалась с полдюжиной зайцев, застигнутых ею посреди любовных утех. Она с трудом удержала своих волчат, которые, не дожидаясь, пока хозяин возьмет причитающуюся ему долю, вознамерились предаться неуважительному обжорству: юные мародеры едва не проглотили семью красных куропаток, засунувших головы под крыло и безмятежно дремавших.
Госпожа Сюзанна Маглуар была далека от того, чтобы подозревать, что происходило в лесу Виллер-Коттре ради нее.
По истечении двух часов волки сложили возле хижины Тибо целый воз дичи.
Тибо взял свою долю и предоставил им остальное для роскошной трапезы.
Он погрузил отобранное на двух мулов, одолженных у угольщика под предлогом, что ему нужно отвезти в город сабо, и отправился в Виллер-Коттре, где продал торговцу дичью часть добычи, оставив самые лучшие и менее других пострадавшие от волчьих когтей куски, чтобы преподнести их госпоже Маглуар.
Сначала Тибо решил, что отнесет все это бальи сам. Но он уже начал приобретать некоторое представление о поведении в высшем свете и, рассудив, что приличнее будет, если подарок несколько опередит его, нагрузил какого-то крестьянина дичью, дал ему монету в тридцать су и отправил к эрменвильскому бальи с запиской, в которой было указано: «От господина Тибо».
Сам он собирался вскоре подойти.
Он действительно пришел так быстро, что застал мэтра Маглуара раскладывающим на столе только что полученную дичь.
А поскольку бальи был переполнен признательностью, то протянул ручки к новоиспеченному другу и, испуская крики радости, попытался прижать его к сердцу.
Мы говорим «попытался» ввиду того, что его желанию препятствовали две вещи: короткие руки и круглый живот.
Но бальи подумал, что там, где недостает сил, вполне может помочь госпожа Маглуар.
Он подбежал к двери и закричал изо всех сил:
– Сюзанна! Сюзанна!
Голос мэтра звучал так непривычно, что его жена подумала, не случилось ли что-то снова, вот только не могла понять – хорошее или плохое. Поэтому она поспешно спустилась, чтобы самой во всем разобраться.
Она нашла супруга обезумевшим от радости, без остановки семенящим вокруг стола, который, нужно признать, являл собой самое отрадное для глаз любителя поесть зрелище. Как только Сюзанна появилась в дверях, он закричал, хлопая в ладоши:
– Взгляните-ка, взгляните, сударыня! Посмотрите, что принес наш друг Тибо, и поблагодарите его. Слава богу, хоть один человек держит слово! Он обещал нам корзинку дичи из своих заповедных лесов, а прислал целый воз… Дайте ему руку, поцелуйте его скорее и поглядите на все это.
Госпожа Маглуар наилучшим образом исполнила повеление мужа: она грациозным жестом протянула Тибо руку, позволила ему поцеловать себя и перевела свой очаровательный взгляд на настоящую коллекцию съестных припасов, вызвавших такой восторг бальи.
А они и в самом деле того заслуживали, ведь должны было придать их повседневному столу праздничное разнообразие.
Прежде всего в качестве основных трофеев были голова и окорок вепря с упругой, сочной мякотью; затем прекрасная козочка-трехлетка, должно быть, такая же нежная, как роса, которая еще вчера блестела, подобно жемчужинам, на общипанной ею траве; зайцы с толстыми и мясистыми спинками, настоящие зайцы из вересковых зарослей под Гондервилем, питавшиеся тимьяном и чебрецом; и напоследок такие ароматные фазаны, такие нежные красные куропатки, что, как только они оказываются на вертеле и начинает распространяться запах мяса, великолепие их оперения тут же меркнет.
Итак, воображение толстячка пожирало все это заранее: оно превращало вепря в карбонад, заливало козочку пикантным соусом, готовило из зайцев паштет, подавало фазанов в трюфелях, красных куропаток – а ля Вопальер, и все это так зажигательно и выразительно, что у первого же любителя поесть слюнки потекли бы тут же.
Восторг почтенного бальи, казалось, передавался и несколько холодной Сюзанне.
Однако она проявила любезность и объявила Тибо, что не отпустит его домой, пока все съестные запасы, которыми благодаря ему теперь изобиловала кладовая, не будут полностью съедены.
Судите сами, как обрадовался Тибо, увидев, что хозяйка упредила его самые заветные желания.
Пребывание в Эрневилле сулило золотые горы, и башмачник настолько развеселился, что попросил господина Маглуара предложить ему какой-нибудь аперитив, который подготовил бы их желудки к достойному поглощению пикантных блюд, приготовленных мадемуазель Перриной.
Мэтра Маглуара очень радовало, что Тибо ничего не забыл, даже имени кухарки.
Приказали подать вермут.
Это был неизвестный во Франции напиток, который герцог Орлеанский привозил из Голландии и которым дворецкий его светлости милостиво одаривал своего предшественника.
Тибо скорчил гримасу. Он находил, что экзотический напиток не стоит замечательного французского шабли. Но когда мэтр Маглуар сообщил, что благодаря этому чудесному напитку через час у него будет зверский аппетит, Тибо перестал возражать и с готовностью помог бальи одолеть бутылку.
Что касается госпожи Сюзанны, то она вновь поднялась в свои покои, чтобы сделать то, что женщины называют «освежить туалет» и что обычно заключается в полной смене наряда.
Вскоре подошло время садиться за стол.
Госпожа Сюзанна спустилась из своих покоев. Она была ослепительна в платье из серого дамаста, расшитого канителью, и восторг при виде ее заставил башмачника забыть о неловкости, которую он испытывал, впервые оказавшись за столом в столь аристократической компании.
К чести Тибо скажем, что он держался не худшим образом.
Он не только бросал многозначительные взгляды на прекрасную хозяйку, но и потихоньку придвинул ногу к ее колену и позволил себе слегка коснуться его.
Именно в тот момент, когда Тибо это проделывал, нежно глядевшая на него госпожа Сюзанна внезапно застыла с широко раскрытыми глазами. Затем она открыла рот и так расхохоталась, что, перейдя в нервный припадок, этот смех едва не стал причиной удушья.
Не задерживаясь на последствиях, мэтр Маглуар сразу перешел к причинам.
Он уставился на Тибо, больше волнуясь о том, что могло угрожать башмачнику, чем о состоянии нервного возбуждения, в которое поверг взрыв смеха его супругу.
– Ах, приятель! – воскликнул он в полном замешательстве, протягивая к Тибо коротенькие ручки. – Вы горите, приятель, вы горите!
Тибо вскочил.
– Что случилось? – спросил он.
– У вас в волосах огонь! – наивно ответил бальи, хватая (так реален был его ужас) графин, стоявший перед женой, чтобы погасить пожар в волосах гостя.
Башмачник инстинктивно поднес руку к голове. Но, не ощутив жжения, догадался, в чем дело, ужасно побледнел и рухнул в кресло. Последние два дня он был настолько занят, что совершенно забыл о мерах предосторожности, предпринятых еще у мельничихи, то есть о том, чтобы под прядями прятать те волосы, которые стали собственностью черного волка. Правда, что в последнее время из-за множества мелких желаний, возникавших у Тибо и то здесь, то там вредивших ближним, количество огненных волос увеличилось пугающим образом, и сейчас они могли соперничать с пламенем двух желтых восковых свечей, освещавших покои.
– Черт подери! Мэтр Маглуар, – заговорил Тибо, пытаясь скрыть замешательство, – вы меня ужасно напугали.
– Но… – проговорил бальи, по-прежнему со страхом указывая на пылающую шевелюру Тибо.
– Полноте! – ответил тот. – Не обращайте внимания, мессир, на то, что часть моих волос необычного цвета: это потому, что моя мать, будучи беременна, испугалась, что может сгореть в костре.
– Удивительно то, – сказала госпожа Сюзанна, выпив большой стакан воды, чтобы унять смех, – что я заметила эту странность только сегодня.
– А-а, действительно… – замялся Тибо, не зная, что ответить.
– В прошлый раз мне показалось, – продолжала госпожа Сюзанна, – что ваши волосы так же черны, как моя бархатная накидка. А тогда, прошу мне поверить, я рассматривала вас с большим интересом, господин Тибо.
Последние слова, возвращая надежду, вернули Тибо и хорошее настроение.
– Разрази гром! – воскликнул он. – Госпожа, поговорка гласит: «У рыжего горячее сердце». Есть и другая: «И на искусно вырезанном сабо случаются дефекты».
Услышав грубую сапожничью поговорку, госпожа Маглуар скорчила гримасу. Но, как часто случалось с бальи, его мнение и на этот раз было другим.
– Золотые слова, дружище Тибо, – сказал он, – и не надо далеко ходить, чтобы найти им подтверждение. Посмотрите, вот лионский суп, невзрачный на вид, однако никогда поджаренный в гусином жире лук с хлебом не усладит мои внутренности так, как он.
С этого момента о пылающей пряди Тибо речь больше не шла.
Между тем большие глаза госпожи Сюзанны, казалось, непреодолимо притягивало к этой дьявольской пряди, и всякий раз, когда насмешливый взгляд супруги бальи встречался со взглядом Тибо, ему чудилось, что она вот-вот снова зайдется смехом, из-за которого он не так давно оказался в столь неловком положении.
Это раздражало его. Сам того не желая, он постоянно подносил руку к волосам, пытаясь замаскировать роковую прядь.
Но прядь была не только необычного цвета, но и невероятно жесткая.