Затылки блатных были напряжены, к тому же в их сторону косилось несколько посетителей, сидевших поблизости.
«Они, конечно», – догадался я, но ничего делать не стал.
– Мы встретимся с вами потом! – громко говорил кавказец, обращаясь при этом в никуда, словно ко всем одновременно; и суть его слов, в общем, сводилась к запоздалой попытке не уронить достоинство. – Мы подъедем завтра и поговорим! – обещал он с акцентом.
Подойдя, я взял его за локоть и ощутимо дёрнул к выходу:
– Давай, на улице поговоришь…
Он для виду немного придержал руку, но я подобные жесты определяю и отличаю легко: серьёзны ли намерения упрямиться или можно эти намерения обломать.
– Давай-давай, – подтолкнул я его в плечо.
– А почему я? – не слишком уверенно возмущался кавказец; вслед за ним потянулись две его девушки, обе нерусские, испуганные.
– Иди-иди… – сказал я, слыша в голосе своём ту самую ненаигранную усталость, которая, знаю, иногда действует на людей лучше, чем дурной окрик.
Выйдя из зала, кавказец сразу смолк и, похоже, сам был доволен, что всё так закончилось, бескровно.
– Чего случилось? – спросил я у Вадика, проводив кавказца и вернувшись к бару. Вадик обычно в курсе, видит всё из-за своей стойки.
– Эти, с Дизелем… кто-то из его ребят стул выбил из-под кавказца. Ногой, когда мимо проходил. Кавказец привстал, что ли, в это время…
«Ну и ладно… – подумал я о произошедшем, – и ладно».
Отходя от барной стойки, я столкнулся лицом к лицу с одним из спутников Дизеля, и тот, показалось мне, хмыкнул победительно.
«Какой поганый…» – подумал я, дрогнув плечами. У этого типа были глаза маньяка, белёсые и тупые, обветренные скулы с блондинистой щетиной, плохие зубы, узкий лоб.
Стриптиз мне смотреть расхотелось.
Мы вышли с Молотком на улицу – я покурить, он подышать воздухом.
Из клуба выскочили двое потных парней, у одного рубашка расстёгнута до пупка, второй – весь красный и масляный, словно со сковороды. Они явно собирались подраться. Разговор их, как всегда бывает в подобных случаях, был совершенно бессмысленным.
– И чего ты хочешь?
– Да мне по фигу, понял?
– Ты ответишь, клянусь.
– Не проклянись…
– Нет, чего тебе надо, а?
Мы с Молотком подошли к ним, встали рядом. Они всё повторяли свои заклинания, кривя пьяные, с красными губами, рты и сжимая кулаки.
– Подраться хотите? – спросил я. – Вон идите за кусты и деритесь, нечего тут маячить.
Они всё стояли друг против друга, изображая, что не заметили меня.
– Я кому сказал? – спросил я на два тона выше.
Тот, что в расстёгнутой рубахе, не выдержал характера и с брезгливым выражением лица шмыгнул в клуб. Второй поворотился спиною к нам, закурил, шумно выдыхая дым. Дым плыл в свете фонаря, медленный. Накрапывал дождичек, еле заметный, на исходе.
Самое дурное время в клубе – после часа ночи. Сейчас начнут делить девушек, случайно задевать друг друга плечами и прочие глупости выяснять. До четырёх утра это будет продолжаться. Последний час все уже усталые и медленно разъезжаются, не прощаясь с нами, вообще нас не видя, глядя в пол, иные – пошатываясь и еле ворочая мутными глазами. Без пятнадцати пять в клубе почти никого нет – два-три человека, очень вялые. Обычно, я заметил, у них нет денег на такси, и они медленно и безропотно идут в ночной город, когда мы их выпроваживаем.
Посмеиваясь, мы вернулись за свою стойку. Молоток потягивался, хрустя сильными костями. Куртка на его спине едва не трещала, когда он поднимал вверх руки.
Мимо нас на улицу выбежала девушка, я не успел толком рассмотреть её лица. Вроде показалась знакомой.
– Это, что ли, Вадика подруга? – спросил я у Молотка.
Молоток кивнул.
– А когда она пришла, я не видел?
– А ты со Львом Борисычем бродил…
– Чего это она?
Молоток пожал плечами.
Девушка, похоже, была взволнована. Она добежала до такси – таксёры всегда в некотором отдалении паркуются, мы их отгоняем от клуба, чтоб не занимали места для посетителей.
– Сумочку забыла, – догадался Молоток, когда девушка быстрым шагом опять направилась в клуб.
«С Вадиком, верно, поругалась», – едва успел подумать я, как сам Вадик – лицо в розовых пятнах – выбежал в фойе и остановился, ожидая подругу.
– Где моя сумочка? – спросила она сдавленным голосом, зайдя с улицы.
– У него, – ответил он.
– И что?
Вадик смотрел неотрывно, словно пытаясь прочесть ответ на вопрос у неё на лице.
Ответ пришёл сам, открыв дверь в фойе плечом, – тот самый белёсый тип с плохими зубами. В руках у него болталась женская сумочка.
– Ты что убежала? – спросил он у девушки, игнорируя всех находящихся в фойе.
Она отвернулась в сторону, глядя куда-то сквозь стекло, на машины, ожидая, что Вадик как-то разрешит проблему.
Вадик молчал, поводя плавающим, не цепляющимся ни за что взглядом: он не видел ни этого типа с сумочкой, ни нас, ни подружки своей.
Мне не хотелось ввязываться, но я сказал:
– Отдай ей сумочку.
– Пойдём в клуб, ты, – белёсый тип, пройдя мимо Вадика и не ответив мне, потянул девушку за локоть. – Чего ты ломаешься, бля…
– Дружок, я с тобой разговариваю, – окликнул я его. – Отдай ей сумочку.
– Я тебе не дружок, – ответил он, не оборачиваясь. Голос его был нехорошо спокоен. Отвечающий таким голосом может развернуться и коротко, но больно ударить в лицо тому, кто спросил.
– Ты мне вообще никто, – ответил я. – Сумочку отдай – и иди отдыхай с друзьями.
– У нас тут свои отношения, кто тебя зовёт? – Тип наконец обернулся ко мне, вид у него был совсем неприветливый. – Я эту девушку знаю… давно. И я с ней общаюсь, – он медленно, почти мучительно цедил слова, словно они получались у него с трудом. – Ты тут кто? Полиция нравов? Тебе не объяснили твои обязанности?
– Мои обязанности тебя не волнуют, – ответил я. – Сумочка не твоя, даже если ты делил с девушкой один горшок в детском садике. Отдай сумочку, и общайтесь дальше.
Тип помолчал, улыбаясь. Выдержав паузу, показавшую, что он не меня послушал, а принял самочинное решение, ответил:
– Я отдам, а ты не суйся больше.
Тип протянул сумочку девушке, и она, схватив её, вместо того чтобы пойти на улицу, снова забежала в помещение клуба.
– А ты вообще иди и заройся у себя за стойкой, – сказал тип Вадику и следом за девушкой вернулся в клуб.
– Ну что за дура! – выругался я в сердцах, когда мы остались с Сёмой вдвоём. – Какого чёрта она опять туда полезла?
Молоток тоже выругался – в том смысле, что белёсый тип – наглец.
«Нервотрёпка на всю ночь…» – подумал я о подруге Вадика.
Хотел закурить, но, не выдержав, пошёл посмотреть, что там у них будет дальше.
Не увидел ни типа, ни подружки Вадика. Сам Вадик готовил кому-то коктейль.
– Где подружка твоя? – недовольно спросил я через чьё-то плечо: к стойке было не протиснуться.
– Она наверх побежала, в гримёрку, – ответил Вадик, не глядя мне в глаза.
«Зачем в гримёрку? – удивился я. – Туда вообще никто из посторонних не ходит».
Я и сам не хожу. Поднялся по лесенке, озираясь. Вроде бы там всего две комнаты: для диджея и для танцовшиц.
Заглянул в первую – посреди комнаты стояла стриптизёрша с голой грудью и поправляла чулок. Почему-то вид её меня вовсе не тронул – грудь и грудь, я не больше бы удивился, когда б увидел её локоть или колено.
– Ты девушку тут не видела? – спросил, глядя на неё.
– Светку? Она побежала через другой вход. За ней этот придурок гонится. Сюда пришёл, стучался.
– Откуда ты знаешь, что она Светка?
– Мы учились вместе. Она сегодня пришла посмотреть, как я танцую. Вы сделайте что-нибудь, вы чего, он больной совсем. Орал там…
Не ответив, я закрыл дверь. Спустился другой лестницей, никого не встретил, вернулся в фойе.
– Не видел их? – спросил у Сёмы.
Он не видел. Но они снова сами явились: девушка, Светка эта, уже вся на истерике, с растрепавшимися волосами, и тип за ней, дрожит злобно тугими щёками, наглый, тупой, упрямый.
– Со мной поедешь, и я тебя сегодня трахну… – он потянул её за плечо, поймав у двери на улицу.
– Достал ты уже, – сказал я.
– Кто тебя достал? – тип смотрел на меня, щеря зубы.
– Ты меня достал.
Я спрыгнул с табуретки, и тут вышел Дизель – сразу шумный во всяком своём движении, немного подвыпивший, улыбающийся, – может, он что-то уже разузнал, может, по нашему виду понял, что сейчас будет драка, но среагировал мгновенно.
– Ты чего творишь тут? – без злобы, но громко, с отцовским таким гонором набросился он на своего белёсого братка. Развернул его к себе спиной и сильным ударом двух ладоней в плечи выбил из фойе на улицу.
– Извините, пацаны, дурит… Работайте, не переживайте… – улыбаясь, сказал нам Дизель.
Они сразу же уехали.
Светка вновь вернулась в клуб, немного, с минуту, побыла там, и вскоре Вадик с трогательным видом вышел её проводить.
Светка вновь вернулась в клуб, немного, с минуту, побыла там, и вскоре Вадик с трогательным видом вышел её проводить.
Я покачал головой, думая и о Вадике, и о Светке, и об этом… мерзком…
– В следующий раз надо его сразу вырубать, – сказал я Сёме.
Сёма кивнул. Он согласен.
Я разнервничался немного, что скрывать.
А Сёма – нет. Или уже успокоился.
– Захар, я не понимаю, откуда у них такие машины? – спрашивал он меня в который раз.
Подъехала иномарка, в салоне – двое почти подростков, но преисполненных собственного недешёвого достоинства. Они, конечно же, раскрыли двери, включили магнитолу настолько громко, чтобы перешуметь музыкальный гам в клубе. Позвали каких-то знакомых девушек, случившихся неподалёку, – и девушки тихо подошли, замирая от самого вида авто. Подростки курили, хохотали, закидывая головы, открывая белые шеи, которые Сёма сломал бы двумя пальцами, и снова курили, и снова хохотали – при этом сами не выходили из авто, сидели на роскошных креслах развалившись, то вытягивая худые ноги на улицу, то закидывая их чуть ли не на руль.
– Пойдём поближе посмотрим? – позвал меня Сёма. – Отличная тачка.
Мы вышли на улицу. Молоток сразу спустился к авто и стоял возле него с таким видом, словно думал: отобрать сейчас или не стоит пока.
Сёма вообще трепетно относится к машинам. У него красивая, тонкая, с большой грудью жена, которую он иногда несильно бьёт, потому что она не хочет готовить. Жена обижается, уходит к маме, потом возвращается, потому что Молоток, в сущности, добрый малый и очень её любит.
Но мечтает, говорю, только о машине.
Я стоял на приступочках клуба, вдыхая сыроватый ночной воздух и успокаиваясь, успокаиваясь.
«Плевать мне на них на всех, плевать, – думал я уже с бьющимся ровно сердцем. – Мне отработать сегодняшний день, и всё. А завтра будет новый день, но это только завтра… Плевать, да. Как же мне плевать на них…»
Дома у меня – маленький сын и ласковая жена. Они сейчас спят. Жена хранит пустое, моё, место на нашей кровати и порой гладит ладонью там, где должен лежать я.
Сын просыпается два или три раза за ночь и просит кефира. Ему ещё нет двух лет. Жена даёт ему бутылочку, и он засыпает, причмокивая.
Сын мой всегда такой вид имеет, словно сидит на бережку, ногой качая, и смотрит на быструю водичку.
У него льняная голова, издающая мягкий свет. Я отчего-то называю его «Берёзовая брунька». Ему это имя очень подходит.
Улыбаясь своим мыслям, я спустился к Сёме.
Авто определённо ему нравилось. А молодые люди в этом авто – нет.
Он будто жевал иногда свою кривую улыбку, обходя машину. Девушки уже косились на Сёму, а молодые люди стали много плевать длинной слюной.
– Чушки, да? – наконец сказал громко Сёма, он стоял с другой стороны машины, возле багажника.
Я поднял удивлённые глаза.
– Чушки – взяли денег у папы с мамой и понтуются, – пояснил Сёма.
Я поперхнулся от смеха.
Молоток прошёл мимо курившего, нога на ногу, водителя и враз притихших девушек, испуганно сдавших назад при виде хмурого охранника.
Внезапно Молоток остановился и вернулся к раскрытой двери авто.
– Да? – громко, как к глухому обращаясь, спросил он сидящего за рулем. Молоток даже наклонил свою здоровую башку, будто всерьёз желая услышать ответ.
– Чего? – переспросил пацан, инстинктивно отстраняя голову.
– Ничего, – ответил Молоток тем тоном, каким посылают к чёрту, и толкнул дверь машины. Она ударила несильно по ногам пацана.Из клуба, раскрыв пасть то ли ветру, то ли отсутствующему дождичку, вышел тот самый, что спрашивал, где у нас штык.
– А мы в Афгане так не ходили… – сказал он с пьяной иронией, оглядывая нас с Молотком, возвращающихся в фойе.
«Созрел, так я и думал…»
– Чего он сказал, я не понял? – спросил Молоток, когда мы уселись на свои табуретки.
Я пожал плечами. Я тоже не понял. И он сам не понял, что сказал. Но ему же надо пасть свою, дозалитую водкой, раскрыть – он раскрыл.
Ему явно не терпелось сказать что-нибудь ещё. Торопясь, затягиваясь по нескольку раз подряд, он выкурил половину сигареты и вернулся к нам, запутавшись чуть не на полминуты, в какую сторону открыть дверь. Вошёл в фойе, стоял, покачиваясь и улыбаясь, рот у него не закрывался, виднелись прокуренные, но крепкие ещё зубы. Отстегнул зачем-то борсетку с пояса, держал её в руке.
Входившие с улицы сторонились его.
– Чего встал посередь дороги, как сорняк? – поинтересовался я.
– Мешаю? – переспросил он ехидно.
Я не ответил.
Он подошёл к нашей стойке, положил борсетку.
Долго искал в карманах, видимо, сигареты.
Выложил на стойку какие-то бумажки, медную мелочь.
Нашёл наконец пачку с обломавшимися сигаретами, всю в табаке.
– Посмотри за борсеткой, – сказал мне, щуря пьяный, смешливый взгляд. – Я ещё покурю.
– Убери, – попросил я просто.
– Да ладно, – сказал он и повернулся к выходу.
Я легко ударил по борсетке, и она отлетела в угол фойе к мусорному ведру.
– Вот ты какой, – протянул он, повернувшись. – У нас в Афгане…
– Грибы с глазами. Я же тебе сказал: убери.
Он стоял с минуту, снова раскачиваясь на каблуках. Потом всё-таки поднял с пола своё имущество. Разглядывал его ещё с минуту.
Подошёл ко мне и неожиданно обхватил правой рукой, то ли приобнимая, то ли придушивая, за шею.
– Вот ты какой… ты какой… – приговаривал сипло и зло.
Молоток посмотрел на меня, чертыхнувшись, но по моему лицу понял, что всё в порядке.
Не очень торопясь, правой рукой нашёл большой палец охватившей меня жилистой, крепкой лапы и резко оттянул его, одновременно ударив мужика локтем левой в грудь.
Хэкнув, мужик выпустил меня. Я схватил его за грудки:
– Ты что, придурь афганская? Не танцуется тебе? А? Чего тебе не пляшется, шурави? Скучно? – тряс я его. – Вали тогда отсюда!
Вытолкнул его на улицу, чуть не рыча от раздражения. Не сдержался, вылетел следом за ним и столкнул с каменных приступок клуба.
Сёма тоже вышел на улицу. Смотрел на меня, ласково улыбаясь.
– Разозлился? – спросил, глядя, как «афганец», отойдя недалеко, снова занялся поиском сигарет. – Разозлился, Захар? – ещё раз спросил Сёма, но так, что можно было не отвечать – и не обидеть этим. Я и не отвечал. Просто потому, что сразу отвлёкся.
Что-то нехорошее назревало на стоянке авто.
Московские ребята, которых я встретил на дороге, припарковали свой могучий джип так, что он мешал выехать другому джипу, попроще. Но в этом, попроще, джипе сидели те самые пятеро породистых – «серьёзные люди» мы их с Молотком называем.
И вот они уже минуты три не могли выехать. Это очень долго для серьёзных людей – три минуты. Поначалу они сигналили – я, ещё когда общался с «афганцем», слышал сигналы, – и никто не выходил к ним.
Сейчас двое из «серьёзных людей» вылезли из своей машины, и один из них не без интереса пинал чёрный джип московских гостей по колесу. Срабатывала сигнализация, десять секунд верещала, потом обрывалась, и он снова пинал по колесу, каждый раз всё злее.
«Наверное, надо пойти позвать этих… чертей столичных…» – подумал я, но не пошёл, решил постоять, покурить, посмотреть: невозможно оторваться от вида раздражённых и очень сильных людей.
– Сейчас что-то случится, – сказал Молоток весело. Даже у него появилось предчувствие, хотя обычно его интуиция дремлет.
Я мелко кивал головой, словно в такт музыке: случится, случится, случится.
Москвичи появились, ленивые, улыбающиеся, когда я уже разглядывал окурок, примеряясь, куда его бросить: до урны дойти или пусть здесь валяется, под ногами.
Из столичных гостей раздражённым выглядел только водитель – всё-таки его машину пинали. Но по всему было заметно, что водитель вовсе не главный. Двое его пассажиров поначалу даже не спустились со ступенек клуба к машине, разговаривали о чём-то, поглядывали по сторонам, смеялись.
Тот, что повыше, щурился, глядя в спину пошедшему к джипу водителю. Второй, ростом едва ли не в полтора метра, удивлённо крутил головой и всё потирал руки, маленькие свои ладони. Отчего-то казалось, что ладони у него шершавые.
Водитель подошёл к машине нарочито медленно. «Серьёзные люди» его ждали, не уходя. Лица их были привычно спокойны.
У двери своего джипа водитель остановился, не торопясь открывать дверь. Я не заметил, кто первый заговорил, он или поджидавшие его, и что они говорили, тоже не слышал – мешала музыка, громыхавшая в клубе.
Высокий москвич начал порываться тоже пойти к машине, но его спутник с шершавыми ладонями придерживал товарища за рукав. Нечто лукавое было в поведении невысокого – он явно не боялся ничего и даже… напротив… выжидал, да.
Появился, выйдя из клуба, позёр и сразу ушёл, что-то почувствовав.
У джипа вроде бы ничего не случилось, ну, легонько толкнули водителя в плечо, он тоже взмахнул рукой, но разве это драка, разве это повод. Не драка, не повод, ничего – однако невысокий быстро, как на четырёх ногах, слетел со ступенек, и я, вовсе потеряв его из виду, догадался о происходящем только спустя несколько секунд, когда те двое из «серьёзных людей», что стояли у джипа, неожиданно исчезли из поля зрения. Упали.