– Вы только посмотрите на нее! – выпячивала тетка могучую грудь. – Да это ж проститутка! Шалава!.. Еще, дрянь, без очереди лезет!
Геля сохраняла видимое спокойствие и продолжала требовать:
– Мою колбасу! Я имею право!
– Ишь, она имеет право! – взвинчивала скандал обиженная тетка. – Ты что ж, мать многодетная?
– Нет… Колбасу!
– Инвалидка?
– Нет… Я жду!
– Герой Советского Союза? – издевалась тетка вовсю, призывая очередь к травле.
Очередь с удовольствием принимала приглашение и злобно ржала.
– Я – кавалер…
– Никто и не сомневался! – улюлюкала в восторге грудастая. – Мужланка!.. Кавалер барышню хочет украсть!..
И здесь Гелина нервная система не выдержала. Просто мозг решил, что пришла пора действовать. Она сжала пальцы в кулак и сверху вниз тюкнула визжащую бабу по носу. Ударила сильно и больно. Теткин нос лопнул, будто помидор, забрызгав онемевшую очередь кровью.
– Мою колбасу! – попросила Геля вновь.
Продавщица, ошарашенная произошедшим, тотчас подвинула бумажный сверток просительнице и скрылась в подсобке.
В это мгновение ударенная тетка повалилась с запозданием на спину, увлекая за собой часть обалдевшей очереди. Но этого уже Геля не видела. Она шла по улице, переполненная тихой истерикой.
На Петровском бульваре ее задержали милиционеры.
Доставили в отделение, подержали некоторое время за решеткой, а потом вывели в кабинет для дознания.
В светлую комнату набилось пол-очереди из магазина. Мужчины и женщины, записавшиеся в свидетели, сверкали глазами, наполненными справедливым гневом. Перед столом оперуполномоченного сидела грудастая тетка, засунувшая в разбитую ноздрю огромный мужской носовой платок.
– Вот она, стервь! – провозгласила раненная в нос.
– Попрошу не выражаться! – призвал дознаватель к порядку. Он хотел побыстрее закончить с этим мелким происшествием, запрятать хулиганку на пятнадцать суток от общества и отправиться домой к футбольному матчу, чтобы посмотреть его вместе с сыном, пивом и воблой. – Что же это вы, гражданочка, учинили, – обратился он к Ангелине. – Факт хулиганства. Пьете?
– Алкоголичка! – шмыгнула подтекающим носом пострадавшая. – По морде видно!
– …Я не пью, – спокойно произнесла Геля. Истерика прошла, и она уже сожалела о том, что натворила. – Простите, я виновата…
Никто из свидетелей не ожидал извинений, а потому всем захотелось по домам.
– Ну вот, извиняетесь, – удивился дознаватель. – А раньше подумать?.. Вам же уже не двадцать лет… Могли бы и подумать!.. Теперь гражданочка заявление написала, а я ход ему обязан дать. Если только она вас простит и заберет бумагу…
Тетка только хрюкнула от такого невероятного предположения.
– Под суд! – отрезала она.
– Вот видите, – сожалел милиционер.
– Под суд так под суд, – спокойно согласилась Ангелина.
Грудастая была довольна таким исходом дела.
– На двадцать лет, в одиночную камеру! – затребовала пострадавшая.
– Лучше расстрелять, – уточнил дознаватель.
– Ага, – согласилась тетка.
Милиционер закончил составлять протокол, а потом попросил свидетелей расписаться.
– Все свободны! На суд вас позовут.
Обыватель тотчас покинул отделение милиции, оставив преступницу и пострадавшую наедине с представителем закона.
Закон еще раз спросил потерпевшую:
– Не хотите миром дело порешить?
– Бумаге ход! – зло отрезала грудастая.
– Свободны!
Тетка с торчащим из ноздри окровавленным платком вывалилась из кабинета.
Милиционер чувствовал, как у него почему-то испортилось настроение. Про футбол и пиво как-то забылось. Он не отпускал Ангелину в камеру и сам не знал, почему это делает.
– И чего ты без очереди полезла? Куда спешила?
– Никуда, – честно ответила Геля.
– Зачем тогда?
– Настроение было плохое.
– Сейчас лучше?
Она промолчала.
– Здесь пятнадцатью сутками можно не обойтись, если потерпевшая будет настаивать.
– Пускай…
– Ну как знаешь, – с досадой проговорил дознаватель и пододвинул к Геле протокол. – Пишите, гражданка Лебеда, что «с моих слов записано верно», и подпись…
Она вывела на протоколе требуемое, а потом сказала:
– Я – полный кавалер ордена Славы.
– Что? – переспросил милиционер.
– У меня три ордена Ленина, четыре Красной Звезды… У меня тридцать четыре боевые награды!..
Он подумал, что она сумасшедшая.
– Зачем врешь?
– Удостоверение в авоське… С колбасой…
Он приказал, чтобы принесли сумку.
Дознаватель заглянул в нее и констатировал:
– Колбасы нет…
Зато на дне обнаружилась алая книжечка.
Он долго смотрел в нее, а она чего-то застеснялась.
– Сожрали, гады, колбасу! – озлился милиционер.
– Черт с ней!
Они более ни о чем не разговаривали. Он разорвал протокол, а затем и заявление грудастой тетки полетело в мусорное ведро. Протянул ей удостоверение и сумку.
– Иди…
Она случайно коснулась его руки и почувствовала холод. Тоненькой струйкой мороз втек в нее, поднялся по жилам к самому сердцу и вошел в него хозяином.
Господи, как давно этого с нею не происходило! Она уже поверила, что такого с нею больше никогда не случится, что ее миссия провожать мужиков на тот свет закончена!.. Ей хотелось кричать, но лицо Ангелины хранило кладбищенский покой…
Она ждала его на улице…
Они стали встречаться. Делали это тайком, так как у него имелась законная жена и почти взрослый сын от нее.
Он сравнивал крепость и красоту ее груди с вороненым оружейным металлом. Очень любил свой пистолет…
Геля продолжала работать в пельменной, и красная стрелка весов чудилась ей стрелкой времени… Когда?..
«Когда» наступило через шесть лет, чуть было не заморозив Ангелинино сердце насмерть.
Они сопровождали инкассаторскую машину. Их было трое крепких мужиков, бывших ментов, и каждый получил по пуле в колено. Двое других через пару месяцев вылечились, а у него – гангрена. Да как-то запустили ее, пока решали ногу сохранять. Потом отрезали по бедро, но его сердце милиционера было уже охвачено смертельным жаром… Хоронить не ходила, даже не плакала…
В день похорон работала особенно хорошо, щедро поливала пельмешки маслом и сметаной. Холод из ее сердца ушел, как ушел из жизни и милиционер…
Боль была нестерпимой…
Она и не подозревала, что так может быть больно…
Утякин – маньяк…
Ангелина попыталась выплюнуть загубник, чтобы глотнуть кислоты до смерти, но мышцы лица, обнаженные от кожи, не слушались…
Мозг предполагал отрывочно: «Из меня варят мыло!»
Утякин продолжал поглядывать то на секундомер, то на приборы, определяющие жизнедеятельность организма, помещенного в камеру.
После двенадцатой минуты манипуляций Михаил Валерианович был абсолютно уверен, что гражданка Лебеда именно та, которую они искали так долго. Обыкновенный человек умирал через девяносто, пусть сто секунд…
У Утякина было всплыло к мозгу чувство необыкновенной гордости за свой реализовавшийся гений, но он его с усилием притопил до времени в желудочном соке, решив возрадоваться по окончании эксперимента.
Он знал, как сейчас больно Ангелине, но еще Утякин знал, как быстро забывается эта боль, если удается достигнуть поставленной цели. Лебеда еще ноги будет ему целовать!
Прошли следующие шесть минут…
Сквозь окно камеры Михаил Валерианович наблюдал, как последние лоскуты кожи вместе с желтым жиром растворяются в его кислотном составе.
Доктор улыбнулся.
– Еще немного! – прокричал он, отлично зная, что Ангелина ничего от боли не слышит.
И действительно, через минуту Михаил Валерианович перекрыл кран, подающий в емкость кислоту, включил отсасывающий прибор, который заработал надрывно, как будто ему тоже было больно…
Мозг Ангелины по-прежнему никак не мог сложить кусочки мозаики, отчаянно страдая от геенны огненной, случившейся наяву. Возникла картинка из книжки по истории – вопящая на костре ведьма.
Белый, словно лишенный крови палец Утякина нажал на сенсорную кнопку, и с потолка камеры на Ангелину пролился дождь из физиологического раствора, перемешанного с антибиотиком…
– Не отключаться! – приказал Утякин, глядя на вращающиеся под защитными очками глаза пациентки. – Смотреть!.. Еще немного!..
Михаил Валерианович нажал следующую кнопку, и емкость стала наполняться мутноватой жидкостью, похожей на глицерин.
Утякин разрабатывал этот состав последние десять лет. Ему удалось научиться выделять из общей массы стволовых клеток те, которые отвечают за восстановление кожного покрова. Ему еще много чего удалось открыть и изобрести для проходящего эксперимента, от которого зависела и его жизнь. Почти любая из утякинских научных побед тянула на Нобелевскую премию, но Михаил Валерианович давно пережил жажду славы, решив, что жизнь, продленная лет на шестьсот, куда лучше, чем все эти детские фетиши…
Камера наполнилась. Булькнуло большим пузырем…
Ангелина вдруг почувствовала, как боль отступила. Сознание вплыло в мозг…
«Я – жива», – осознала Лебеда.
Она, словно мертвец, то всплывала к поверхности емкости, то опускалась на дно…
«Может быть, это мои предсмертные видения? – подумала Ангелина. – Я – пузырь…»
Ей внезапно захотелось спать, и она отпустила себя, решив, что отпускает себя к смерти.
«Где вы, мои мужчины? – подумала она напоследок. – Костик… Встречайте…»
Ангелина Лебеда заснула на сто двадцать часов…
Первые сутки Утякин сам наблюдал за сном «Первой», как он сам назвал пациентку, а на вторые приставил к камере Александру, велев быть бдительной, никого из посторонних не допускать и по любой надобности звонить ему в кабинет.
– Конечно, конечно! – ответила медсестра. – Там ваша жена пришла!
Михаил Валерианович побледнел, и бледность его лица происходила от злости.
Огромными шагами он направлялся к кабинету, размахивая своими длинными худыми руками, будто циркуль шагал…
Светочка сидела в его кабинете на стульчике, словно пациентка. Она была такая трогательная в своем волнении, что другой мужчина наверняка потерял бы половину запала, увидев это юное, очаровательное создание. Но только не Утякин.
Он ударил ее по лицу. Пощечина была хлесткой и болезненной. Но Светочка, к его удивлению, не заплакала, а только воззрилась на мужа в степени крайнего изумления.
Утякина шарахнуло в сторону. Он было замахнулся для повторного удара, но осекся в движении…
– Что с тобою, Мишенька? – почти пропела Светочка. – Ты переутомился! Ты выглядишь на семьдесят лет!..
Утякин застыл, глядя в чудо какие хорошенькие глаза жены, вспомнил о том, что близок к великой победе, а потому разом расслабился всем телом и сказал вдруг, почти приказал:
– Сними юбку!
– Что? – не поняла Светочка.
– И трусы!
– Как же, Мишенька, прямо здесь?
– Снимай, говорю!!! – заорал Утякин.
Она быстро выполнила требуемое мужем, привычно встав к письменному столу, уперевшись в него локотками.
Он рванул брючный ремень, резким движением спустил к щиколоткам брюки вместе с нижним бельем, смешно рванулся к Светочкиному задику, похожему на яблочко, но здесь произошло то, чего никогда еще не случалось с Михаилом Валериановичем. Он лишь шлепнулся о ягодицы жены своим животом и тем, что под ним висело…
– Вот тебе раз… – проговорил доктор удивленно.
– Что? – поинтересовалась Светочка.
– В том-то и дело, что ничего…
Утякин отошел от Светочкиного задика и растерянно взирал на свою дисфункцию.
Наконец и жена, оторвав локотки от стола, обернулась и поглядела на картину мужеской немощи.
Молодая женщина была по природе своей добра, а оттого сказала супругу, что так бывает.
– Я тебя, Мишенька, все равно люблю!
Он поглядел на ее искреннее сострадание, затем скользнул взглядом по Светочкиному голому животику и вдруг захохотал в голос, да так отчаянно, что напугал жену чудовищным образом, заставив натянуть трусы с юбкой чуть ли не под самое горло.
Утякин продолжал хохотать, обливаясь слезами, а она думала, что муж тронулся умом от постигшего его фиаско на интимном поприще.
– Мишенька, – пищала она. – Ты же врач, ты сам себе поможешь! Ты папе моему помог… Мама рада!..
Еще целых десять минут Михаил Валерианович сотрясал низкие потолки своего кабинета жутковатым смехом, а в это время его естество приняло воинственное положение, готовое к бою.
– Смотри, Мишенька, смотри! – возбужденная радостью, указывала наманикюренным пальчиком Светочка на мужнину эрекцию. – Я же говорила!..
Ему страшно хотелось спать, хотя по инерции Утякин продолжал смеяться.
– Помоги, – попросил он, дав себе обещание, что возьмет жену в Вечность. За ее непосредственность, за чистую, бескорыстную любовь!
Своими чудесными алыми губками она сняла напряжение всей его последней недели, испила чашу накопившейся в нем злобы, отчаяния и вместе с тем замес состоявшейся победы… Вкус ее показался Светочке необычайно горьким, и про себя она подумала, что муж питается чем попало, в чем и ее вина тоже! Надо присылать ему на работу домашнее…
Он заснул на кушетке для осмотра больных, так и не застегнув брюк. Это действие за него произвела наполненная любовью жена. Светочка даже причесала волосы мужа, а перед тем как уйти, наклонилась, чтобы чиркнуть супруга в лобик поцелуем. Михаил Валерианович спал крепко, а из груди его чудился исходящий шипящий звук… Так перед смертью дышат древние старики…
Сидя на заднем сиденье такси, Светочка вдруг вспомнила старинные фотографии с мальчиком, похожим на Мишеньку, и вдруг произнесла вслух:
– Это он!
– Кто? – обернулся таксист.
В этот момент старенькая «Волга» въехала в металлическую ногу рекламы, провозглашающей, что презервативы – лучший способ уберечься от заражения.
Удар был не сильным. Водитель густо выматерился, а Светочка сидела, казалось, безучастная к происшедшему. Ее головка лежала на подголовнике, а по розовой щечке, из ушка, стекала струйка крови… Светочка попала в Вечность, совершенно безо всякой помощи своего гениального мужа…
Ее тело отвезли в городской морг и заморозили, так как при погибшей не оказалось никаких документов.
По сей причине Утякину о смерти жены сообщить никто не мог. Родители Светочки давно за дочку не волновались, а потому занимались своими делами целую неделю безо всякой весточки от дочери…
Через сто часов дверь емкости была отворена, и Михаил Валерианович с помощью Александры извлек тело Ангелины на свет Божий.
– Не может быть! – не могла сдержать эмоций ошеломленная Александра. – Не может быть!!! Чудо!!!
Ангелину уложили на каталку, и Михаил Валерианович, прослушав сердце пациентки, проверив рефлексы, позволил себе улыбнуться краешком губ.
Глядя на юное тело восьмидесятидвухлетней старухи, он внутренне осуществил плевок в Бога. Если таковой и существует, то у него теперь есть конкурент!..
– Я тоже хочу быть такой! – верещала Александра. – Доктор!..
– Пошла вон! – сквозь губу бросил грубость Утякин. – Через два часа она проснется, следи!
Гений затворил за собой дверь операционной…
Он шел по коридору степенной походкой. На секунду ему показалось, что тело его, одухотворенное Божественным началом, может лететь. Михаил Валерианович привстал на цыпочки, оттолкнулся и… больно ударился головой о стену.
«Еще чуть-чуть, – подумал доктор, – и мог бы виском вдариться!»
Ах, если бы он знал, что его жена Светочка уже как четверо суток лежит, замороженная, в холодильнике городского морга… Она, простенькая душою, уже вдарилась за него своим височком…
– Алле!.. Чармен Демисович?.. – проговорил Утякин в телефонную трубку нежно. – Получилось!..
13
Полковник Дронин шел по следу, словно гончая. В голове гэбиста роились самые невероятные версии происходящего. Этот бывший следак Берегивода ввел мозги полковника в состояние полной каши, так что они отказывались работать в русле нормальной логики. Но у каждого сыскаря есть чувственно-интуитивные способности, у кого-то больше, у кого-то меньше, но именно они роднят человека, заточенного на розыск, с собакой…
Дронин посетил психиатрическую больницу, в которой шесть лет провел Леонид Павлович Северцев. Он осмотрел бокс № 19, в котором тот, по утверждению завхоза, провел годы без еды и воды… Отыскал накорябанную надпись: «Е=mс 2».
«Надо распорядиться, чтобы здесь мемориальную доску установили», – подумал полковник.
Затем Дронин наведался в интернат в Лосиноостровском, где Леонида помнили плохо, так как ребенок почти сразу исчез после поступления. В тот же день пропала также и девочка… В местном отделении милиции запросили архивы, в которых обнаружили дело маньяка, признавшегося, что он этих детей зверски замучил.
«Вот тебе раз! – поскрипел зубами сыщик. – Чертовщина какая-то… Чьи же пальчики тогда?..»
А потом выяснилось, что классная руководительница Северцева умерла в страшных муках. При вскрытии в мозгу обнаружили целый муравейник рыжих тварей, которые пожрали на треть серое вещество учительницы.
Но это был лишь интересный факт сам по себе, ни к чему не относящийся. Если бы не молодчага Рыков, сумевший отыскать подобную смерть в огромной базе смертей человеческих.
Жертвой рыжих муравьев также стала некая Будёна Матвеевна Чигирь – пенсионерка городского значения. Женщина до выхода на пенсию работала вторым секретарем горкома партии, что само по себе заслуживало тщательного разбирательства. Хотя между двумя смертями прошло более двух десятилетий.
Копнули в этом русле и обнаружили презанятнейшие факты. До партийной карьеры товарищ Чигирь возглавляла детский садик для сирот, в который был определен Леонид Павлович Северцев. Совпадение?.. Может быть…