Кнутъ Гамсунъ
Царица Савская
I
Скитаясь повсюду, переѣзжая съ мѣста на мѣсто, снова встрѣчаешься волею судебъ съ людьми, которыхъ уже видѣлъ когда-то, встрѣчаешься съ ними тамъ, гдѣ не ожидаешь, и такъ внезапно, что отъ удивленія забываешь даже снять шляпу, чтобы поклониться.
Это случается со мной часто, да, очень часто. Съ этимъ ужъ ничего не подѣлаешь!
То, что случилось со мной въ 1888 году, страннымъ образомъ связано съ приключеніемъ, которое произошло очень недавно, всего какую-нибудь недѣлю назадъ, во время небольшого путешествія, которое я предпринялъ по Швеціи.
Это совсѣмъ простая, вполнѣ понятная исторія, въ которой все произошло очень просто. Можетъ быть, она и не стоитъ того, чтобы о ней разсказывать, но я все-таки попытаюсь это сдѣлать, какъ сумѣю…
При нашемъ послѣднемъ свиданіи ты спрашивалъ… Впрочемъ, ты, вѣроятно, отлично помнишь, о чемъ ты спрашивалъ, и мнѣ незачѣмъ напомигать тебѣ объ этомъ… Тогда я отвѣтилъ, что это мнѣ никогда не удавалось, какъ я ни старался, — вѣчно являлась какая-нибудь помѣха, меня отвергали, выставляли, такъ сказать, за дверь. И я не лгу, я могу доказать, что это правда: никогда я не былъ такъ близокъ къ помолвкѣ, какъ на этотъ разъ — и, однако, опять очутился за дверью. Съ этимъ ужъ ничего не подѣлаешь.
* * *Въ 1888 году я досталъ денегъ на поѣздку… Разсказываю, какъ было. Я отправился въ Швецію и бодро шагалъ вдоль полотна желѣзной дороги, въ то время какъ поѣздъ за поѣздомъ проносился мимо меня. Мнѣ попадались навстрѣчу люди, и всѣ они кланялись мнѣ и говорили: «здравствуйте», и я также говорилъ имъ: «здравствуйте», такъ какъ не зналъ, что еще отвѣчать. Когда я пришелъ въ Гётеборгъ, мои сапоги были въ плачевномъ видѣ, но объ этомъ не стоитъ говорить.
Еще прежде, чѣмъ я добрался до Гётеборга, случилось со мной то, о чемъ я хочу разсказать.
Какого ты мнѣнія о слѣдующемъ? Если женщина изъ окна броситъ на тебя мимолетный взглядъ, а потомъ совершенно тебя не замѣчаетъ, то ты считаешь это въ порядкѣ вещей и не основываешь на этомъ никакихъ надеждъ. Ты былъ бы глупцомъ, если бъ вообразилъ себѣ что-нибудь по одному случайному взгляду Но если женщина не только смотритъ на тебя съ большимъ интересомъ, а даже уступаетъ тебѣ свою комнату и свою постель на шведской почтовой станціи, — развѣ тогда у тебя нѣтъ достаточныхъ основаній, чтобы подозрѣвать въ ней серьезныя намѣренія и самому начать питать нѣкоторыя надежды?
Я былъ именно такого мнѣнія, я надѣялся до самаго послѣдняго времени. Недѣлю тому назадъ я даже предпринялъ изъ-за этого мою печальную поѣздку до Кальмара…
Итакъ, я дошелъ до почтовой станціи Бёрби. Былъ уже поздній вечеръ, а я шагалъ съ самаго утра; поэтому я рѣшилъ здѣсь отдохнуть. Я вошелъ въ комнату для пріѣзжихъ и потребовалъ ужинъ и ночлегъ.
Да, ужинъ можно получить, но переночевать негдѣ: всѣ комнаты заняты, весь домъ биткомъ набитъ.
Это сказала мнѣ молодая дѣвушка — дочь хозяина, какъ потомъ оказалось. Я посмотрѣлъ на нее и сдѣлалъ видъ, что не понимаю. Не хотѣла ли она дать мнѣ почувствовать, что я норвежецъ, а поэтому и политическій противникъ?
— Какъ здѣсь много телѣгъ! — говорю я равнодушнымъ тономъ.
— Да, это рыночные торговцы остановились здѣсь ночевать, — отвѣчаетъ она, — поэтому-то у насъ и нѣтъ больше ни одной свободной кровати.
Послѣ этого она выходитъ и заказываетъ мнѣ ужинъ, затѣмъ возвращается и снова заводитъ рѣчь о томъ, какъ много пріѣзжихъ. Она говоритъ:
— Вы могли бы или дойти до слѣдующей станціи Оттераа или же вернуться съ поѣздомъ назадъ. Здѣсь, какъ я вамъ уже сказала, все полно.
Я не могъ сердиться на наивную дѣвочку и не хотѣлъ быть назойливымъ, но, конечно, не имѣлъ намѣренія тронуться съ мѣста до слѣдующаго утра. Тутъ была общественная почтовая станція, и я имѣлъ право получить ночлегъ.
— Безподобная погода, — сказалъ я.
— Да, — отвѣтила она, — поэтому даже пріятно пройтись до Оттераа. Это недалеко, съ добрую милю, не больше.
Но это ужъ было слишкомъ, и я сказалъ серьезно и внушительно:
— Я нисколько не сомнѣваюсь, что вы меня устроите на ночь, я не желаю итти дальше, я усталъ.
— Но если всѣ кровати заняты!.. — возразила она.
— Это не мое дѣло.
Говоря это, я поудобнѣе усѣлся на стулъ.
Впрочемъ, мнѣ стало жаль дѣвушку: она не изъ такихъ, чтобы изъ одного только недоброжелательства отказывать мнѣ въ ночлегѣ. У нея было открытое, честное лицо, и ея ненависть къ намъ, норвежцамъ, казалась мнѣ очень умѣренной.
— Вы могли бы меня помѣстить гдѣ угодно, пожалуй хоть здѣсь, на диванѣ,- сказалъ я.
Но оказывается, что и диванъ уже занятъ.
Мнѣ становится немного жутко.
Не поздоровится мнѣ, если придется еще пройти «Добрую» шведскую милю. «Добрая» миля въ Швеціи безконечна, — это я уже зналъ по опыту.
— Но, Боже мой, развѣ вы не видите, что въ дорогѣ мои сапоги развалились! — воскликнулъ я. — Не выгоните же вы человѣка въ такой обуви!
— Но, вѣдь, сапоги не станутъ лучше и завтра, — замѣтила она, улыбаясь.
Да, она, конечно, совершенно права, и я не зналъ, что мнѣ дѣлать. Въ эту минуту отворилась дверь, и въ комнату вбѣжала другая молодая дѣвушка. Она смѣялась чему-то, что съ ней приключилось, и казалось, была готова разсказать это. Замѣтивъ меня, она нисколько не смутилась, но посмотрѣла на меня пристально и даже кивнула мнѣ головой. Потомъ тихо спросила:
— Въ чемъ дѣло, Лотта?
Лотта отвѣтила ей что-то, чего я не разслышалъ, но я понялъ, что онѣ шепчутся обо мнѣ. И я сидѣлъ и слушалъ съ такимъ чувствомъ, словно онѣ рѣшали мою судьбу. Вотъ онѣ кинули украдкой взглядъ на мои сапоги, и я слышалъ, какъ онѣ тихонько пересмѣивались.
Вторая дѣвушка покачала головой и собралась уходить.
Уже подойдя къ двери, она внезапно обернулась, какъ будто ей что-то пришло въ голову, и сказала:
— Но, вѣдь, я могла бы сегодняшнюю ночь спать вмѣстѣ съ тобой, Лотта, тогда его можно помѣстить въ моей комнатѣ.
— Нѣтъ, — возразила Лотта, — это невозможно, фрёкенъ!
— Нѣтъ, очень возможно.
Наступила пауза. Лотта размышляла.
— Да, если вы такъ хотите, фрёкенъ…
Затѣмъ, обернувшись ко мнѣ, Лотта продолжала:
— Ну, вотъ, фрёкенъ уступаетъ вамъ свою комнату.
Я вскочилъ и поклонился. Полагаю, поклонъ вышелъ довольно изящнымъ. И я на словахъ выразилъ свою благодарность фрёкенъ, сказавъ, что она оказываетъ мнѣ любезность, подобно которой я не встрѣчалъ въ моей жизни, и въ заключеніе объявилъ, что ея сердце такъ же великодушно, какъ прекрасны ея глаза.
При этомъ я вторично поклонился, не менѣе изящно. Да, я все это выполнилъ превосходно. Она покраснѣла и съ громкимъ смѣхомъ побѣжала къ двери. Лотта послѣдовала за ней.
Я остался одинъ и сталъ раздумывать надъ происшедшимъ. Все шло хорошо: она смѣялась, краснѣла, опять смѣялась; нельзя было ожидать лучшаго начала. Господи, какая же она юная! Не старше восемнадцати лѣтъ, — съ ямочками на щекахъ и на подбородкѣ, съ открытой шеей, безъ платка, даже безъ кружева у ворота платья, только продернутая лента для вздержки. И при этомъ серьезный, глубокій взглядъ и такое милое лицо… Ничего подобнаго я еще не встрѣчалъ. И она оглядывала меня съ интересомъ. Прекрасно! Часъ спустя я увидалъ ее во дворѣ; она сидѣла въ пустой коляскѣ и пощелкивала кнутомъ, какъ будто погоняла лошадей. Какой юной и веселой казалась она при этомъ! Я подошелъ, у меня мелькнула мысль впрячься въ коляску и повезти ее. Я приподнялъ шляпу, собираясь заговорить. Но она вдругъ встала, высокая и гордая, какъ владѣтельная принцесса, съ минуту поглядѣла на меня и вышла изъ коляски. Я этого никогда не забуду. Хотя у нея не было никакого основанія принимать это такъ дурно, но она дѣйствительно была величественна. Я надѣлъ шляпу и удалился смущенный и растерянный. Чортъ бы побралъ мою выдумку прокатить ее! Но, съ другой стороны, въ чемъ же я провинился? Развѣ не уступила она мнѣ только что свою комнату? Къ чему же теперь эта чопорность?
— Это притворство, — говорилъ я себѣ,- она притворяется, знаю я эту уловку, она хочетъ меня поймать на удочку. Ну, хорошо, покорюсь и буду барахтаться на крючкѣ!
Я сѣлъ на лѣстницѣ и закурилъ трубку. Кругомъ болтали рыночные торговцы, по временамъ изъ дома доносился звукъ откупориваемыхъ бутылокъ и звонъ стакановъ. Фрёкенъ я больше не видалъ. Единственное печатное произведеніе, которое было со мной, была карта Швеціи. Итакъ, я сидѣлъ, курилъ, злился и, въ концѣ концовъ, вынулъ свою карту изъ кармана и принялся ее изучать. Такъ прошло нѣсколько минутъ. Но вотъ въ дверяхъ показалась Лотта и предложила, если я желаю, проводить меня въ мою комнату. Было уже десять часовъ, я всталъ и пошелъ за мей. Въ коридорѣ мы встрѣтились съ фрёкенъ.
Тутъ случилось нѣчто, что я помню до мельчайтихъ подробностей: стѣна въ коридорѣ была свѣже-выкрашена, но я этого не зналъ. При встрѣчѣ съ фрёкенъ я посторонился, и тутъ-то и случилось несчастье.
Фрёкенъ испуганно крикнула:
— Вы испачкаетесь масляной краской!
Но было слишкомъ поздно. Я уже прислонился къ стѣнѣ лѣвымъ плечомъ.
Она посмотрѣла на меня растерянно, взглянула потомъ на Лотту и сказала:
— Что же намъ теперь дѣлать?
Лотта отвѣтила:
— Вычистимъ чѣмъ-нибудь! — и обѣ нокатились со смѣху.
Затѣмъ мы всѣ втроемъ снова спускаемся съ лѣстницы, и Лотта приноситъ что-то, чтобы счистить съ меня краску.
Я сажусь, и мы начинаемъ болтать.
Можешь мнѣ вѣрить или нѣтъ, но говорю тебѣ, что когда я разстался въ этотъ вечеръ съ фрёкенъ, у меня были самыя смѣлыя надежды. Мы болтали и смѣялись надъ всевозможными пустяками, и я увѣренъ, что мы просидѣли съ добрую четверть часа на лѣстницѣ. А дальше? Дальше ничего не произошло. Я совсѣмъ не хочу хвастаться, но все же я никакъ не думалъ, чтобы молодая дѣвушка могла провести съ молодымъ человѣкомъ Добрую четверть часа почти съ глазу на глазъ, если бы она не имѣла при этомъ никакихъ намѣреній. Когда же мы, наконецъ, разстались, она вдобавокъ дважды сказала: «покойной ночи». Затѣмъ еще разъ пріотворила дверь своей комнаты, медленно произнесла въ третій разъ: «покойной ночи» и только тогда захлопнула дверь. Потомъ я слышалъ, какъ онѣ тамъ съ Лоттой принялись весело смѣяться. Да, мы всѣ трое были въ прекрасномъ настроеніи.
Итакъ, я въ своей комнатѣ… въ ея комнатѣ.
Это была совсѣмъ обыкновенная гостинничная комната съ голыми, выкрашенными въ синій цвѣтъ стѣнами и узкой, низкой кроватью. На столѣ лежала книга — переводъ Инграама: «Царь изъ дома Давидова». Я началъ читать ее. Изъ комнаты молодыхъ дѣвушекъ все еще раздавались хихиканье и смѣхъ. Что за милая веселая дѣвушка! Этотъ серьезный взглядъ и такое юное лицо!.. Какъ шаловливо она могла смѣяться, хотя выглядѣла такой гордой! Я погрузился въ задумчивость. Мечты о ней безмолвно, но властно царили въ моемъ сердцѣ.
* * *Утромъ я проснулся отъ прикосновенія чего-то твердаго, — оказалось, что я уснулъ съ «Царемъ изъ дома Давидова» въ рукахъ, и книга очутилась у меня подъ бокомъ. Я вскочилъ, быстро одѣлся, такъ какъ было уже девять часовъ. Я спустился внизъ и сталъ завтракать. Фрёкенъ нигдѣ не было видно. Я подождалъ съ полчаса, — она не приходила. Наконецъ, я политично сдросилъ Лотту, гдѣ же фрёкенъ.
— Фрёкенъ уѣхала, — отвѣчала Лотта.
— Уѣхала? Развѣ фрёкенъ не живетъ въ этомъ домѣ?
— Нѣтъ, это фрёкенъ изъ помѣщичьяго дома, вотъ тамъ наверху. Она уѣхала рано утромъ въ Стокгольмъ.
Я остолбенѣлъ. Она, понятно, не оставила мнѣ никакого письма, никакой записки. Я такъ растерялся, что даже не освѣдомился объ ея имени.
Но теперь для меня все стало безразличнымъ. Нѣтъ, никогда не слѣдуетъ полагаться на женскую вѣрность!
Съ чувствомъ полнаго равнодушія и раненымъ сердцемъ поплелся я въ Гётеборгъ. Да и кто бы могъ это предположить! — она, которая выглядѣла такой честной и гордой!.. Но пусть! я хотѣлъ перенести это, какъ подобаетъ мужчинѣ. Никто въ гостиницѣ не долженъ видѣть, какъ я страдаю.
* * *Это было какъ разъ въ то время, когда Юлій Кронбергъ выставилъ въ Гётеборгѣ свою большую картину: «Царица Савская». Я, какъ и всѣ, пошелъ посмотрѣть на картину и былъ прямо-таки пораженъ: удивительнѣе всего было то, что царица Савская сильно напоминала мою фрёкенъ, не тогда, когда она смѣялась и шутила, а именно въ то мгновеніе, когда она, выпрямившись, стояла въ пустомъ экипажѣ, какъ бы уничтожая меня грознымъ взглядомъ за то, что я хотѣлъ изобразить лошадь.
И видитъ Богъ, что я опять почувствовалъ на себѣ этотъ взглядъ; картина лишила меня покоя, она слишкомъ чувствительно напомнила мнѣ о потерянномъ счастьѣ. И въ одну прекрасную ночь, вдохновленный этой картиной, я написалъ мою извѣстную критическую статью о «Царицѣ Савской». Въ этой статьѣ я писалъ о «Царицѣ» слѣдующее:
«Она эфіопка, лѣтъ девятнадцати, стройная, заманчиво прекрасная, царица и женщина въ одно и то же время. Лѣвой рукой приподнимаетъ она покрывало съ лица и устремляетъ взоръ на царя. Она не смугла, даже ея черные волосы совершенно скрыты подъ ея серебристо-свѣтлой короной. У нея видъ европеянки, путешествующей по востоку и загорѣвшей отъ горячихъ лучей солнца. Только глаза ея темнаго цвѣта, цвѣта ея родины, съ мрачнымъ, вмѣстѣ съ тѣмъ огненнымъ взглядомъ, который заставляетъ зрителя содрогаться. Этихъ глазъ не забудешь, ихъ еще долго будешь вспоминать и видѣть передъ собой даже во снѣ».
Насчетъ глазъ прекрасно сказано. Нельзя такъ выразиться, не испытавъ на себѣ чего-нибудь подобнаго. Пусть спросятъ кого угодно! И съ того дня мысленно я всегда называлъ странную дѣвушку съ почтовой станціи въ Бери «Царицей Савской».
II
Но это еще не конецъ. Четыре года спустя она снова появляется на моемъ горизонтѣ, именно теперь, всего недѣлю тому назадъ.
Я поѣхалъ изъ Копенгагена въ Мальмё, чтобы повидаться съ однимъ человѣкомъ, который меня тамъ ожидалъ;- я опять разсказываю все просто, какъ было. Я отправилъ свои вещи въ отель, и мнѣ отвели тамъ комнату. Я вышелъ, чтобы отправиться къ ожидавшему меня человѣку, но сначала рѣшилъ прогуляться къ желѣзнодорожному вокзалу, чтобы собраться съ мыслями. На вокзалѣ встрѣтилъ я одного знакомаго и разговорился съ нимъ.
И вотъ какъ разъ въ ту минуту, когда стоялъ и разговаривалъ, я внезапно увидалъ одно лицо въ поѣздѣ, уже готовомъ къ отходу. Лицо это обернулось въ мою сторону, и два глаза пристально устремились на меня. Боже, да вѣдь это «Царица Савская!»
Моментально вскакиваю я въ поѣздъ, и черезъ мѣсколько секундъ мы отъѣзжаемъ. Это судьба! Развѣ это не судьба, что я очутился въ этомъ мѣстѣ, снова увидѣлъ ее по прошествіи четырехъ лѣтъ и вскочилъ въ отходящій поѣздъ, тогда какъ всѣ мои вещи остались въ отелѣ? Въ судьбѣ своей никто не властенъ! Я даже и свой плащъ отослалъ въ гостиницу.
И вотъ, въ этомъ настроеніи я вскочилъ въ поѣздъ.
Я оглядѣлся кругомъ. Это было купэ перваго класса, и тамъ сидѣло только двое пассажировъ; я сѣлъ рядомъ и устроился поуютнѣе съ сигарой и книгой. Куда теперь приведетъ меня судьба? Я хотѣлъ ѣхать туда, куда ѣхала «Царица Савская»; нужно было только внимательно слѣдить за нею: гдѣ она сойдетъ, тамъ сойду и я; вся моя задача состояла въ томъ, чтобы встрѣтиться съ ней. Когда пришелъ кондукторъ и спросилъ билетъ, у меня, конечно, его не оказалось.
Но куда же я собственно ѣду?
Этого я и самъ не знаю хорошенько, но…
Ну, тогда мнѣ придется заплатить до Арлефа съ доплатой въ сорокъ ёръ. Въ Арлефѣ я долженъ взять билетъ дальше.
Я сдѣлалъ такъ, какъ сказалъ кондукторъ, и съ радостью доплатилъ. Потомъ въ Арлефѣ я взялъ билетъ до Лунда: «Царица Савская», можетъ быть, ѣхала въ Лундъ, и я не хотѣлъ упускать ее изъ виду.
Но она не сошла въ Лундѣ. Теперь мнѣ снова пришлось уплатить кондуктору — на этотъ разъ до Лакаленга и, сверхъ того, снова 40 ёръ доплаты — это составляло уже восемьдесятъ ёръ. Въ Лакаленгѣ я рѣшилъ взять билетъ прямо до Хецлехольма, для большей вѣрности, и потомъ снова усѣлся въ купэ, приведенный въ нервное состояніе усложнявшейся поѣздкой.
Кромѣ того, меня раздражала болтливость пассажировъ. Какое мнѣ, чортъ возьми, дѣло, что въ Гамбургѣ появилась эпизоотія. Мои спутники были, навѣрное, шведскіе торговцы скотомъ, такъ какъ битыхъ два съ половиною часа говорили только объ эпизоотіи въ Гамбургѣ. Да, это поистинѣ необыкновенно интересно! А, кромѣ того, развѣ меня не ждутъ въ Мальмё? О, Господи, пусть ждутъ!
Но «Царица Савская» не вышла и въ Хецлехолмѣ.
Я взбѣсился, я уплатилъ котщуктору до Балинглофа, опять съ доплатой 40 ёръ — это уже составило одну крону и двадцать ёръ — и въ Валинглофѣ взялъ со стиснутыми отъ ярости зубами билетъ прямо до Стокгольма. Это стоило 118 кронъ — чортъ побери, порядочная сумма! Теперь ясно, что «Царица Савская», точь въ точь какъ тогда, ѣхала въ Стокгольмъ.
Проходилъ часъ за часомъ, и мы все ѣхали; я наблюдалъ на каждой станціи, но она не сходила. Я видѣлъ ее въ окно, и она тоже внимательно смотрѣла на меня. Ахъ, ея чувства ко мнѣ остались тѣ же — это было мнѣ ясно. Но она была чуточку смущена и опускала глаза, когда я проходилъ мимо. Я не кланялся, — всякій разъ я забывалъ объ этомъ. Не сиди она, какъ привязанная, въ дамскомъ купэ, я бы давно уже, конечно, засвидѣтельствовалъ ей свое почтеніе, напомнилъ бы ей о нашемъ старомъ знакомствѣ и о томъ, что я когда-то спалъ на ея кровати; я бы могъ порадовать ее тѣмъ, что превосходно проспалъ вплоть до девяти часовъ.
Какъ похорошѣла она въ эти четыре года! Теперь она стала еще болѣе величественной, чѣмъ тогда.
Снова проходилъ часъ за часомъ; не случилось ничего особеннаго, кромѣ того, что около пяти часовъ поѣздъ переѣхалъ корову; мы слышали, какъ захрустѣли кости, и остановились на минуту, чтобы изслѣдовать рельсы, а потомъ снова поѣхали дальше. Мои спутники стали говорить о поѣздкѣ на пароходѣ въ Орезундъ, что тоже было необыкновенно интересно. Какъ я страдалъ, какъ страдалъ! А вѣдь этотъ человѣкъ все ждалъ меня! Чортъ бы побралъ этого молодца въ Мальмё!