- А я тебе говорю, - кричала старшая, Марксина Сергеевна, - что это не наша Неллечка! У нашей Неллечки вся мордочка белая, а у этой только сбоку.
- Ты что говоришь, что несешь! - возражала ее сестра, причем ни та ни другая на собаку не глядели. - Ты посмотри, как она на тебя смотрит!
Собака Нелли сказала: "Тяф!".
Это было смешно, потому что получилось по-человечески.
- А я фотографию принесу! - кричала младшая сестра. - Там морда видна.
Она побежала в дом, а вторая осталась с собакой и стала ее утешать.
- Это даже стыдно, какое недоверие, - говорила она. - Это даже мне стыдно.
Она стала гладить собаку, и собака прижалась к ее ноге.
Донику пора было уйти, но почему-то стало любопытно, чем кончится пустой спор.
У собаки и в самом деле лишь правая сторона морды была белой, а слева шерсть была рыжей, как на верху головы и на спине. Но какой она была первоначально, Доник, конечно, не помнил - еще не хватало присматриваться к собаке сестер Волковых.
Старшая сестра скатилась с крыльца, размахивая фотографией.
- Я же говорила! Я же говорила - вся морда белая!
Она стала совать фотографию сестре, та смотрела, а Доник поглядел на собаку - ему вдруг стало грустно - такая была радость, вернулась собака, а они собственными руками от этой радости отказываются.
Начинают сомневаться... а ведь пришла собака, и хорошо!
И тут Доник понял, что у собаки вся морда белая. Странно - сам же только что смотрел и показалось, что морда только наполовину белая.
- Ну теперь ты не сомневаешься, что она чужая?
- Сомневаюсь, сомневаюсь, - злилась вторая сестра, - мало ли что на фотографии нарисовано! Может, там вовсе не наша Неллечка.
- Нет, - радостно объявила ее сестра, увидев, наконец, собаку, - я же говорила, что у нее вся морда белая.
- Нет, - обиделась первая сестра, - это я говорила, что она белая, а ты говорила, что у нее морда уполовиненная.
Они уже обе смотрели на собаку, и спор сам по себе утихал, потому что у собаки вся морда была белой, что и требовалось доказать.
- И чего ты все споришь и споришь, - сказала наконец сестра с фотографией в руке. - Все тебе нехорошо.
Собака поднялась и побежала к дому, виляя пушистым хвостиком.
Доник пошел дальше и стал думать, видел ли кто-нибудь кроме него гибель инопланетного корабля? Вернее всего, никто не видел. Доник давно уже заметил, что в иностранных фантастических рассказах и романах пришельцы обычно завоеватели или опасные существа, а в наших рассказах - они братья по разуму. Доник знал, что это объясняется тем, что мы живем в гуманистическом обществе, а Америка - это жестокая страна. Раньше, пока он был ребенком, он не задумывался, кто прав, а кто виноват, а теперь решил, что раньше у нас был Сталин и репрессии и люди были бесправны и не верили в Бога. И им очень хотелось на что-то надеяться. Вот они и надеялись на братьев по разуму. А цензура и начальники такие книжки не запрещали, потому что им казалось, что по космосу летают не просто братья по разуму, а их собственные братья. А у американцев и англичан были различные взгляды и надежды, а их президенты и королевы не очень вмешивались в их жизнь. Так что необязательно было надеяться на пришельцев.
Барбос сидел на тротуаре - вышел встречать Доника, что ему не дозволялось. Но Доник не стал на него сердиться, потому что он понимал состояние Барбоса - Барбос, как и Доник, знал, что среди нас - пришельцы. А об этой опасности забывать нельзя.
- Пошли домой, - сказал Доник. - Перекусим.
Когда Доник делал уроки, вернулась Катька. Мрачная как туча.
Сказала, чтобы брат тут же очистил половину их общего письменного стола - ей надо срочно написать письмо одному человеку.
Один человек служил в армии, и заставить Катьку написать ему письмо в нормальных условиях было невозможно.
Полгода не писала. А тут как увидела, что Доник работает, все в ее душе загорелось... Вынь да положь!
Доник не стал спорить.
Катька взяла одну из тетрадей Доника и не спрашиваясь вырвала оттуда двойной лист, из середины. Доник стиснул зубы и промолчал. Потому что если станешь спорить, то она назло тебе разбросает книги, сломает стол, разорвет учебники - она взрывоопасная.
Не встретив сопротивления, Катька поняла, что ей ничего не остается, как привести свою угрозу в исполнение и написать письмо. Она покопалась в сумке, вытащила ручку и поставила в верхнем правом углу страницы месяц и число. Потом уставилась на Доника злобным взглядом и спросила:
- Ты чем пишешь?
- Ручкой, - сказал Доник и вспомнил, что ручка у него чужая.
Наверняка Катька уже забыла, что сама оставила ручку брату. Сейчас начнется пустой скандал.
- Откуда у тебя эта ручка? - спросила Катька.
- Ну возьми, возьми, - Доник протянул ей ручку. Можно ли готовиться к олимпиаде в таких условиях?
Катька протянула наманикюренную лапку, взяла ручку.
- А мне чем писать? - сказал Доник. - Дай мне свою, зачем тебе две?
Катька было согласилась: у нее теперь в каждой руке было по ручке. И Доник только тут заметил, что ручки были совершенно одинаковыми - обе фирменные, черные, с какой-то рекламной надписью. Катька такую ручку на той неделе выменяла у себя в группе на пару австрийских колготок, если не врет.
Катька тоже заметила, что намерена отдать брату фирменную ручку. Она замерла - и глаза ее с бешеной скоростью носились между ручками, стараясь решить задачу: какая ее?
- Ты что, шутишь, да? - спросила Катька, наконец, поняв, что во всем виноват Доник.
- Честное слово, - сказал Доник, который сам безмерно удивился. - Я думал, у меня твоя. Что ты мне оставила.
- Да ты что! Я же ее на колготки выменяла.
- А эту?
- И эту.
- А не слишком много?
- Тебе рано знать! - сказала Катька, которая наконец-то решила для себя трудную проблему. Обе ручки перекочевали к ней в сумку, за ними - лист, вырванный из тетрадки. Никакого письма, значит, Борис не дождется, и обе ручки тоже останутся у Катьки. И уже сейчас, если ее спросить, она искренне скажет, что получила за колготки две ручки.
Две ручки - и дело с концом. И она уже сама в это верит.
Доник и тут спорить с Катькой не стал по причине полной безнадежности. Он полез к себе в сумку, отыскал там тридцатикопеечную, старую, почти без пасты, ручку, а чем она хуже?
Катька схватила сумку и пошла в другую комнату к телевизору - не хотела оставлять ручку в распоряжении брата - наверное, уже планировала, как одну из ручек снова променяет на колготки. Потом - ну совсем как ребенок прибежала снова, вытащила из-под кровати коробку с туфлями и открыла, чтобы насладиться.
- Пошла бы куда-нибудь, - сказал Доник. - В кино, а?
- Мешаю?
- Еще как!
Тут Катька издала клич индейца на тропе войны. Доник даже подскочил от неожиданности. Катька сидела на полу, и перед ней стояли две совершенно одинаковые коробки. Обе открыты, в обеих - синие туфли.
Катька растерянно пощупала один туфель, потом вытащила туфель из другой коробки, приложила к первому и стала очень похожа на обезьянку, которая старается составить две палки, чтобы достать банан.
Доник хотел пройтись по поводу ее раннего маразма, но тут она обратила к нему убийственный взгляд и спросила голосом директора школы:
- Это что за штучки?
- Ты что? - удивился Доник. - Какие штучки? Сама засунула, а на меня говоришь.
- Ты зачем надо мной издеваешься? - Катька готова была заплакать. - Ты зачем мне настроение портишь? Сначала с ручкой, а теперь с туфлями?
- Чесслово, я думал, что ты две пары купила, - честно сказал Доник.
- Но если тебе не нужно, ты отдай обратно.
- Кому отдай?
- У кого взяла.
- Но я же одну пару взяла!
- Одну пару себе оставь, - сказал Доник, - и будет хорошо.
Катька не поняла этой логики и гневно заявила:
- Сейчас же убери одни туфли. Я не хочу из-за тебя в криминал попадать.
Доник хотел было засмеяться, но в этот момент взгляд его упал на пол, и он увидел, что там стоит только одна, и притом пустая, коробка из-под туфель. Это было как в сказке.
- Какой криминал? Какие туфли? - спросил Доник, улыбаясь, хотя он сильно испугался. Но когда люди сильно пугаются, они часто начинают улыбаться. Человека засасывает в болото, он ручками машет и улыбается: извините, нечаянно!
Тут Катька тоже поглядела себе под ноги и сразу успокоилась. Ей так хотелось думать, что у нее двоилось в глазах, а теперь обошлось, что она сразу поверила в то, что второй коробки и не было.
- Я тебе когда-нибудь голову оторву, - сказала она Донику.
- За что? - Доник подошел к тому месту, где только что стояла вторая коробка. Ему показалось, что он увидел какое-то легкое движение - нечто быстрое и маленькое скользнуло под диван.
- Не трогай! - Предупредила Катька. - Я тебе этого никогда не прощу.
Доник выпрямился.
- Покажи туфли, - сказал он.
Он в волшебство не верил, а верил своим глазам.
Катька туфель ему не дала, но показала издали.
Катька туфель ему не дала, но показала издали.
- Обрати внимание, - сказал Доник, - обе правые.
- Что? - Катька перепугалась. - Что ты говоришь! Ты не представляешь, сколько они стоят!
- Да не в стоимости дело!
Катька сблизила туфли и сказала с облегчением:
- Ты шутишь, да?
И Доник увидел, что туфли в ее руках - парные. Только что были правые, а уже стали - один правый, другой - левый, как положено.
- Я ничего не понимаю, - сказал Доник.
- А я понимаю, - сказала Катька, - что тебе надо поменьше своими физическими опытами заниматься. И тебе спокойнее, и людям.
- Нет, - сказал Доник, - дело не в этом. Но в чем - я еще не знаю.
- Не знаешь, думай! - предложила Катька. Она поставила коробку на трюмо, чтобы не выпускать из поля зрения.
Значит, у Катьки возникло настроение провести ревизию ее ценностей.
Она открыла ящик под зеркалом, стала пересчитывать бутылочки и флакончики, нюхать, бормотать что-то. Иногда до Доника доносились ее слова:
"Совсем духов не осталось"... "А где помада? Я вас спрашиваю - где помада? Вот моя пома-адочка"...
Но больше Доник ее не слушал. Он быстро сделал завтрашний английский и открыл "Динамику" Моранди, перевод с итальянского, ему Виктор Аркадьевич на неделю дал. И сказал, что без этой книги на олимпиаде делать нечего. В этом была хитрость - оба переводчика Моранди были в жюри олимпиады. Другой бы не догадался, а хитроумный Виктор Аркадьевич всегда узнавал обстановку вокруг олимпиады и говорил, что порой это важнее, чем сами соревнования. Недаром из его школы человек восемнадцать были уже лауреатами.
Не глядя, Доник подвинул к себе листок бумаги, брошенный на столе Катькой, и принялся выписывать из Моранди - для себя, потому что знал, если выпишешь - лучше запоминается.
Откладывая ручку, он заметил, что по рассеянности снова взял Катькину ручку. Он отбросил ее как маленькую гадюку и тут вспомнил, что собирался засветло обследовать место высадки пришельцев.
Он поднялся, проходя мимо сидевшей перед зеркалам среди своих сокровищ Катьки, протянул ей ручку и сказал:
- Не разбрасывайся.
- Ты что! - возмутилась Катька. - Зачем в сумку лазил?
- Я не лазил, - сказал Доник и поспешил прочь, чтобы не тратить время на перебранку.
- Только ненадолго, - сказала вслед бабушка, - скоро обедать.
Барбос увязался было за Доником, но Доник его не взял.
- Машин много, - сказал он коту, - задавят еще тебя.
Барбос смотрел на него так выразительно, что Доник пошутил:
- Я буду осторожен. И если мне предложат улететь на Альдебаран, я категорически откажусь.
При дневном свете сквер казался совсем другим. Куда меньше - мельче.
Трава уже пожухла, и листва тополей стала почти серой - во всем чувствовалась осень. Сквер был неухоженным, хотя сюда многие ходили утром на обеих лавочках сидели мамаши и бабки с колясками, а вечером сюда приходили собачники или любители распить. Мать уверяла, что когда-то сюда ходили целоваться - но Доник такого не застал.
Доник сразу прошел на то место, где погиб космический корабль - он думал, что какой-то след останется - примятая или выгоревшая трава.
Нет, ничего такого не было. Через поляну по траве шел ежик, спокойно шел, не таясь. Еще год назад Доник обязательно бы поймал ежика, притащил бы домой. А сейчас он только сказал ему:
- Шел бы куда подальше, попадешься малышам, замучают.
Он взял ежика, который вместо того, чтобы свернуться, спокойно лежал теплым животом на ладони и смотрел на Доника, и отнес его к густым кустам. Там отпустил. И подумал - какой красивый ежик! Вот вроде был глупое существо - колючки растут из спины, ноги короткие, а все равно красивый.
И тут Доник понял, что он не найдет на месте приземления никаких следов. Ведь взрыв был не обычный, а имплозивный.
Когда он вернулся домой, бабушка уже накрыла на стол, мать, которая пришла с работы чуть раньше обычного, уже вымылась и рассказывала бабушке, до чего докатился Ваганов из месткома. Доник пошел было мыть руки, но тут вошла Катька и сказала ему:
- Издеваешься, да?
- А что?
Катька держала в руке три совершенно одинаковые черные фирменные ручки с золотой надписью по-немецки.
- Зачем подсовываешь?
- Зачем мне подсовывать?
- А я говорю - ты нарочно, чтобы меня волновать!
- Ничего я тебе не подсовывал. Я вижу, что ты на столе забыла, вот и отдал. Зачем мне твои ручки?
- А зачем мне три? Может, их вообще миллион? Я у Багировой взяла, потому что она так и сказала - будет одна, одна на всю Москву, понял? На что мне три?
- Так отдай мне.
- Еще чего не хватало!
Катька тут же спрятала все три ручки в сумку, а Доник подумал, что надо будет расследовать загадку трех фирменных ручек. Но в тот вечер разгадать ее он не смог, надо было садиться за Моранди - но некуда спрятаться, потому что к Катьке пришли сразу две девицы:
Варфоломеева - дура почище Катьки и незнакомая спекулянтка шмотками.
Причем денег у этих куриц нет, и они все время устраивают ченьч и базарят. На кухню тоже не пойдешь - там Салима устроила очередную стирку, а в большой комнате телевизор на полную громкость. Но лучше при телевизоре, чем в щебетанье интеллектуалок из швейного техникума.
Доник уселся с книгой в угол, но с трудом понимал, что пишет Моранди.
Вдруг бабушка сказала:
- Вера, спасибо, что ты мне шерсть принесла.
- Ага, - сказала мать, которая уже впилась в телевизор.
Потом минут через десять, когда случилась какая-то пауза в действии, мать спросила:
- Какую шерсть?
Донику было забавно слушать, с какими перерывами идет разговор между мамой и бабушкой, но они этого не замечают.
- Синюю, - сказала бабушка еще минут через пять, кончив считать петли.
- А я не покупала, - сказала мать.
- Три мотка, - сказала бабушка. - Я же еще вчера просила тебя купить.
- Ага, - сказала мать, - я не покупала. Нет синей шерсти.
- А эти мотки - Доник, что ли, принес?
- Ах, оставь, - сказала мать, - ты мне смотреть мешаешь.
И тут Доник увидел ежика. Того самого, из сквера. Он не спеша топал через комнату, направляясь к Донику, а следом за ним, медленно переставляя лапы, как зачарованный, двигался Барбос, который, видно, расценил появление ежика в комнате как личный подарок судьбы.
- Барбос! - крикнул Доник. - Фу!
Кот не обратил никакого внимания на его слова, но мать услышала и оторвалась от экрана - проследила направление взгляда Доника и, еще не поняв, что в комнате бродят ежи, завизжала на всю улицу.
Ежик остановился, Барбос отпрыгнул в сторону, потому что решил, что в квартиру ворвалась пантера, бабушка выронила вязание, подруги вбежали из соседней комнаты, Салима распахнула двери и закричала с порога:
- Какой право имеешь меня нервы дергать?
Испугавшись за ежика, Доник схватил его на руки. Ежик был тот, из сквера - он не умел сворачиваться в шар.
Девушки окружили Доника, хотели приласкать ежика, им было смешно, что он поднялся на второй этаж и пришел в гости. Мать чувствовала себя неловко, что так закричала, и потому стала ругать Доника за то, что тот без спросу принес домой ежа. Бабушка поддержала ее, сказав, что ежи дома не живут и оставить его дома - это замучить животное, к тому же его Барбос растерзает.
- Хорошо, - сказал Доник, как бы признавая этим, что принес ежика сам. - Я его отнесу.
И он понес ежика к выходу. Салима шла за ним до двери и твердила, что от ежей этих и крыс бывает чума и СПИД.
Уже темнело. Доник прижимал к себе ежика, тот доверчиво лежал на руке, и от него исходило спокойствие и теплота. Даже жалко стало расставаться с таким хорошим и добрым ежом. Доник подумал, может, отдать его Карапетяну, который как раз вышел гулять со своими близнецами, но потом решил - нет, пускай ежик живет на свободе. А он к нему будет приходить...
Когда, перейдя улицу, Доник вошел в сквер и стал искать место поглуше, чтобы отпустить ежика, ему в голову пришла гениальная мысль: "Ежик каким-то образом связан с космическим кораблем!".
В этой мысли заключался не вопрос, не предположение, а утверждение.
С этой мыслью Доник зашел в кусты и отпустил ежика. Ежик и не собирался убегать, он стоял у его ног и ждал. Из кустов Донику была видна скамейка. На скамейке сидели две девочки, лет по пяти, они держали в руках по ежику. А рядом с ними сидел их дед, толстый старик в пиджаке, обвисшем от груза медалей и юбилейных значков. Он тоскливо и монотонно вещал:
- Я помню, как мы стояли под Демьянском, а там леса густые и в них водятся ежи. А жрать нечего. Сержант Ватрушка поймал трех ежей и изжарил. А наш ротный говорит - нельзя ежа жрать, отравишься. А Ватрушка изжарил и съел, и хоть бы что. Его через два дня убило осколком. Но животом совсем не страдал. От осколка погиб, я сам при этом присутствовал.
Доник посмотрел под ноги. Его ежик стоял внизу и ждал. Конечно, могло так случиться: попался выводок ежей - бывает. Но Доник был убежден, что все это не случайно.