— Может быть, и так, — надменно ответил швейцар. — На следующий день пришёл продавец мороженого — настоящий бездельник. Встал снаружи, как будто примёрз к тротуару. Давал на пробу образцы посыльным, а когда я попытался прогнать его, велел мне не вмешиваться в его бизнес. Вот уж действительно, бизнес! Ну, эти мальчишки словно приклеились к нему, старательно вылизывая стаканчики, пока я чуть не взорвался. И он изводил меня весь день. Затем явился шарманщик с паршивой обезьяной. Этот был хуже всех. Богохульник. Постоянно чередовал священные гимны и комические песни: «Камень веков», «Билл Бэйли», «Чья вера», «Через садовую стену». И, когда я попытался сдвинуть его с места, эта гадкая обезьяна прыгнула на мою ногу, а мужчина рассмеялся и начал играть «Ждите, пока хляби не разверзятся». Я вам говорю, это было отвратительно!
Он вытер брови, а инспектор благодарно улыбнулся.
— И это был последний из них? — спросил он, а когда швейцар важно кивнул, продолжил, — Вы узнали бы записку, которую итальянец вам вручил?
— Должен узнать, — с холодным достоинством ответил швейцар.
Инспектор быстро покинул комнату и через минуту вернулся с папкой для писем в руке.
— Вот что было в его верхнем кармане, — сказал он, доставая из папки три связанных письма. — Ах! Вот и оно. — Он развязал ленту и протянул грязный конверт с неровной и неряшливой надписью: «Мистеру Хартриджу, эсквайру». — Это письмо дал вам итальянец?
Швейцар критически исследовал конверт. «Да, — сказал он, — это оно».
Инспектор вынул из конверта письмо, и, когда он его развернул, брови его полезли наверх.
— Какой вывод из этого сделаете вы, доктор? — сказал он, вручая листок Торндайку.
Некоторое время Торндайк рассматривал его молча и внимательно. Затем поднёс к окну, и, вытащив из кармана лупу, тщательно исследовал бумагу сначала со слабым увеличением, а затем с использованием мощной лупы Коддингтона.
— Мне казалось, что вы заметите это невооружённым глазом, — сказал инспектор, хитро взглянув на меня. — Довольно смелая манера письма.
— Да, — ответил Торндайк, — очень интересное произведение. Что вы скажете, мистер Марчмонт?
Поверенный взял письмо, и я заглянул ему через плечо. Это было, конечно, любопытное послание. Написанное красными чернилами на самой обычной почтовой бумаге той же неуверенной рукой, что и адрес, оно гласило: «У тебя шесть дней, чтобы поступить по справедливости. Знак выше показывает, что тебя ждёт, если не сделаешь». Этим знаком был череп и перекрещенные кости, очень аккуратно, но неумело нарисованные в верхней части листа.
— Это, — сказал мистер Марчмонт, вручая документ мистеру Кертису, — объясняет то своеобразное письмо, которое он написал вчера. Оно с вами?
— Да, — ответил мистер Кертис, — вот оно.
Он достал из кармана письмо и зачитал его вслух:
«Приезжайте, если вам так хочется, хотя это ужасно некстати. Ваши письма с угрозами и представления были для меня большим развлечением. Они достойны Садлерз-Уэллз[3] в его лучшие годы.
АЛЬФРЕД ХАРТРИДЖ.»
— Мистер Хартридж когда-нибудь был в Италии? — спросил инспектор Бэджер.
— О, да, — ответил мистер Кертис. — Он провёл на Капри почти весь прошлый год.
— Тогда это даёт нам ключ к разгадке. Смотрите. Вот два других письма: почтовый штемпель из восточной части Сити — Сэффрон Хилл. И только взгляните на это!
Он расправил последнее из таинственных писем, и мы увидели, что, помимо привычного memento mori, оно содержало только три слова: «Берегись! Помни о Капри!»
— Если вы закончили, доктор, то я пойду загляну в нашу маленькую Италию. Тех четырёх итальянцев будет нетрудно найти, и у нас есть швейцар, способный их опознать.
— Прежде, чем вы уйдёте, — сказал Торндайк, — я бы хотел уладить два небольших вопроса. Первый — это кинжал. Полагаю, он у вас в кармане. Могу я взглянуть на него?
Инспектор довольно неохотно извлёк кинжал и вручил его моему коллеге.
— Очень необычное оружие, — сказал Торндайк, глубокомысленно рассматривая кинжал и поворачивая, чтобы разглядеть со всех сторон. — Исключительный как по форме, так и по материалу. Никогда прежде не видел алюминиевой рукоятки, и сафьяновая оболочка немного необычна.
— Алюминий использован для лёгкости, — объяснил инспектор, — а весь кинжал такой узкий, чтобы, я думаю, его можно было прятать в рукаве.
— Возможно и так, — согласился Торндайк.
Он продолжил своё исследование, и теперь, к восхищению инспектора, вытащил из кармана лупу.
— Никогда не встречал подобного человека! — шутливо воскликнул детектив. — Его девизом должно быть: «Мы вас возвеличим!» Предполагаю, затем он станет его измерять.
Инспектор не ошибся. Сделав грубый набросок оружия в своём альбоме, Торндайк достал из сумки рулетку и небольшой кронциркуль. С помощью этих инструментов он продолжал работать с экстраординарной тщательностью и точностью, измеряя различные части кинжала и записывая результат каждого измерения в соответствующее место на эскизе с несколькими краткими пояснениями описательного характера.
— Второй вопрос, — сказал он наконец, возвращая кинжал инспектору, — относится к зданиям напротив.
Он подошёл к окну и посмотрел на тыльные части ряда высоких домов, аналогичных тому, в котором мы находились. Они стояли на расстоянии приблизительно тридцати ярдов и были отделены от нас полосой земли, покрытой кустами и пересекаемой дорожками из гравия.
— Если в какой-либо из тех комнат вчера вечером кто-то был, — продолжал Торндайк, — он мог бы стать свидетелем преступления. Эта комната была ярко освещена, а все жалюзи подняты, поэтому наблюдатель в любом из тех окон мог видеть всю комнату, причём вполне отчётливо. В этом направлении стоило бы копнуть.
— Да, это правда, — согласился инспектор, — хотя полагаю, что если кто-либо из них что-то видел, они достаточно быстро свяжутся с нами, когда прочитают репортаж в газетах. Но сейчас я должен уйти и обязан всё запереть, поэтому прошу вас покинуть комнату.
Когда мы спускались по лестнице, мистер Марчмонт заявил, что намерен забежать к нам этим вечером, «если только, — добавил он, — вы не хотите получить от меня какую-нибудь информацию прямо сейчас».
— Хочу, — сказал Торндайк. — Я хочу знать, кто выиграет от смерти этого человека.
— Это, — ответил Марчмонт, — довольно странная история. Давайте завернём в сад, который мы видели из окна. Там нам никто не помешает.
Он подозвал мистера Кертиса, и, когда инспектор и полицейский хирург ушли, мы попросили швейцара выпустить нас в сад.
— На ваш вопрос, — начал мистер Марчмонт, с любопытством рассматривая высокие здания напротив, — существует очень простой ответ. Единственный человек, который немедленно выигрывает от смерти Альфреда Хартриджа, — это его душеприказчик и единственный наследник, некто Леонард Вольф. Он не родственник покойного, а просто друг, но он наследует всё состояние — приблизительно двадцать тысяч фунтов. Обстоятельства таковы: Альфред Хартридж был старшим из двух братьев, из которых младший, Чарльз, умер раньше своего отца, оставив вдову и троих детей. Пятнадцать лет назад умер его отец, оставив всю собственность Альфреду, имея в виду, что тот должен поддерживать семью своего брата и сделать его детей своими наследниками.
— Было ли завещание? — спросил Торндайк.
— Под большим давлением друзей вдовы его сына старик составил завещание незадолго до смерти, но он был тогда очень старым и уже немного впал в детство, поэтому Альфред оспорил завещание на основе злоупотребления влиянием и, в конечном счёте, выиграл дело. С тех пор Альфред Хартридж не заплатил ни пенса семье своего брата. Если бы не мой клиент, мистер Кертис, им, возможно, пришлось бы голодать — он взял на себя всё бремя поддержки вдовы и дал образование детям.
А в последнее время вопрос принял острую форму по двум причинам. Прежде всего, старший сын Чарльза, Эдмунд, достиг совершеннолетия. Мистер Кертис дал ему юридическое образование, и, поскольку теперь тот обладает необходимой квалификацией, ему сделали очень выгодное предложение по партнёрству. Мы надавили на Альфреда, чтобы он обеспечил необходимый входной капитал в соответствии с пожеланиями его отца. Он отказался это сделать, и именно по этому вопросу мы собирались обратиться к нему этим утром. Вторая причина связана с любопытной и позорной историей. Уже упоминавшийся Леонард Вольф, по моему мнению, плохой человек, и их связь не делала чести ни одному из них. Имеется также некая женщина по имени Эстер Грин, у которой к покойному были определённые претензии. Далее, Леонард Вольф и покойный, Альфред Хартридж, составили соглашение со следующими пунктами: (1) Вольф должен жениться на Эстер Грин, и с учётом этого обстоятельства (2) Альфред Хартридж должен передать Вольфу абсолютно всю свою собственность, причём фактическая передача должна иметь место после смерти Хартриджа.
— И эта сделка была оформлена? — спросил Торндайк.
— К сожалению, да. Но мы хотели узнать, нельзя ли было что-нибудь сделать для вдовы при жизни Хартриджа. Без сомнения, дочь моего клиента, мисс Кертис, заходила вчера вечером с аналогичной миссией, что очень неразумно, так как вопросом занимаемся мы, но, вы знаете, она помолвлена с Эдмундом Хартриджем, и поэтому, полагаю, беседа была довольно бурной.
Торндайк некоторое время молчал, медленно шагая вдоль гравийной дорожки и направив взгляд на землю — однако не отвлечённый, а ищущий, внимательный взгляд, шарящий среди цветов и кустарников, как если бы мой коллега что-то искал.
— Что за человек, — спросил он наконец, — этот Леонард Вольф? Понятно, что он подлец и негодяй, но каков он в других отношениях? Например, можно ли утверждать, что он дурак?
— Должен признать, совсем наоборот, — сказал мистер Кертис. — Он раньше был инженером и, полагаю, очень способным механиком. Ещё недавно он жил на некоторое состояние, доставшееся ему от кого-то, и растратил время и деньги на азартные игры и разврат. Следовательно, как я полагаю, сейчас он сильно нуждается в деньгах.
— А внешность?
— Я видел его только однажды, — ответил мистер Кертис, — и всё, что могу вспомнить, — это то, что он низкорослый блондин, худой и чисто выбритый… да и ещё у него отсутствует средний палец на левой руке.
— А живёт он где?
— Элтем, в Кенте. Мортон Грэндж, Элтем, — сказал мистер Марчмонт. — А теперь, если вы получили всю информацию, которую хотели, я действительно должен бежать, и мистер Кертис тоже.
Эти двое пожали нам руки и поспешно ушли, оставив Торндайка пристально разглядывать тёмные клумбы.
— Странное и интересное дело, Джервис, — сказал он, наклоняясь, чтобы рассмотреть землю под кустами лавра. — Инспектор идёт по горячим следам — по самому очевидному отвлекающему пути, но это его дело. Ага, к нам идёт швейцар, намереваясь, без сомнения, нас отсюда выпроводить, тогда как… — Он радушно улыбнулся приближающемуся служителю, и спросил: «Куда, вы говорите, выходят те здания?»
— Котмен-стрит, сэр, — ответил швейцар. — Почти все они — офисы.
— А номера? То открытое окно третьего этажа, например?
— Это номер шесть, но дом напротив квартиры мистера Хартриджа — это номер восемь.
— Спасибо.
Торндайк пошёл было прочь, но внезапно вновь повернулся к швейцару.
— Между прочим, сказал он, — я тут кое-что обронил из окна — маленькая плоская металлическая пластинка, вроде такой, — он нарисовал на обороте визитной карточки диск с шестиугольным отверстием и вручил карту швейцару. — Не знаю, куда она могла упасть, — продолжал он, — эти плоские штуковины так разлетаются. Вы могли бы попросить садовника поискать? Я дам ему соверен, если он доставит эту вещь ко мне, поскольку, хотя она и не представляет ценности для кого-то ещё, мне она исключительно дорога.
Швейцар бодро коснулся своей шляпы, и, когда мы оказались в воротах, я, оглянувшись, увидел его уже пробирающимся среди кустов.
Объект поисков швейцара заставил меня серьёзно призадуматься. Я не видел, чтобы Торндайк что-либо ронял, и не в его характере было небрежно вертеть в пальцах любую вещь, представляющую ценность. Я уже собрался расспросить его, когда, резко завернув на Котмен-стрит, он остановился у дверей номера шесть, и начал внимательно читать имена жильцов.
— Четвёртый этаж, — прочитал он вслух, — мистер Томас Барлоу, комиссионер. Гм, полагаю, нам следует заглянуть к мистеру Барлоу.
Он стал быстро подниматься по каменной лестнице, я шёл следом, пока, несколько запыхавшись, мы не оказались на четвёртом этаже. Около двери комиссионера он на мгновение остановился, и мы услышали любопытный неравномерный звук шагов изнутри. Тогда Торндайк плавно приоткрыл дверь и заглянул в комнату. Он оставался в этом положении приблизительно в течение минуты, затем с широкой улыбкой оглянулся и бесшумно распахнул дверь. Внутри комнаты долговязый юноша лет четырнадцати неумело возился с игрушкой, известной как «диаболо».[4] Он был так поглощён своим занятием, что мы успели войти и закрыть дверь, а он нас всё не замечал. Наконец игрушка выскользнула из верёвки и шлёпнулась в большую мусорную корзину, мальчик повернулся, увидел нас и тотчас засмущался.
— Позвольте мне, — сказал Торндайк, наклоняясь к корзине для бумаг, что я посчитал совершенно излишним, и вручая игрушку её владельцу. — Наверное, нет нужды спрашивать, здесь ли мистер Барлоу, — добавил он, — и возвратится ли он в ближайшее время.
— Сегодня он не вернётся, — сказал мальчик, потея от волнения, — он уехал до того, как я пришёл. Вообще-то, я опоздал.
— Понимаю, — сказал Торндайк. — Ранняя пташка ловит первого червячка, а припозднившаяся пташка ловит диаболо. А откуда вы знаете, что он не вернётся?
— Он оставил записку. Вот она.
Он показал бумагу, аккуратно исписанную красными чернилами. Торндайк внимательно её исследовал, а затем спросил:
— Вы вчера сломали чернильницу?
Мальчик уставился на него в изумлении.
— Да, сломал, — ответил он. — Как вы узнали?
— Я не знал, иначе не спрашивал бы. Но вижу, чтобы написать эту записку, он воспользовался своей авторучкой.
Мальчик подозрительно уставился на Торндайка, в то время как тот продолжал:
— На самом деле я зашёл, чтобы проверить, является ли ваш мистер Барлоу тем джентльменом, которого я когда-то знал, но думаю, что и вы можете мне помочь. Мой друг — высокий и худой, темноволосый и чисто выбрит.
— Тогда это не он, — сказал мальчик. — Он действительно худой, но ни высокий, ни темноволосый. У него бородка песочного цвета, и он носит очки и парик. Я сразу узнаю парик, — добавил он хитро, — потому что у моего отца был такой. Он надевал его на вешалку для шляп, когда расчёсывал, и ругался, если я его трогал.
— У моего друга повреждена левая рука, — продолжил Торндайк.
— Ничего не знаю, — ответил юноша. — Мистер Барлоу почти всегда носит перчатки, во всяком случае, на левой руке — всегда.
— Ага, хорошо! На всякий случай, напишу-ка я ему записку, если вы дадите мне немного почтовой бумаги. У вас тут есть чернила?
— В бутылке немного есть. Я принесу вам ручку.
Он достал из шкафа начатый пакет дешёвой почтовой бумаги и пакет аналогичных конвертов и, положив ручку на подставку около чернильницы, вручил их Торндайку, который сел и торопливо набросал короткую записку. Он сложил бумагу и уже собирался написать на конверте адрес, когда, казалось, внезапно передумал.
— Нет, не буду я ничего оставлять, — сказал он, убирая сложенную бумагу в карман. — Нет. Просто скажите ему, что я заходил — мистер Гораций Бадж — и передайте, что я снова загляну через день-другой.
Юноша наблюдал наш уход с некоторым недоумением и даже вышел на площадку лестницы и следил за нами, перегнувшись через перила, пока, неожиданно встретившись взглядом с Торндайком, не исчез с замечательной поспешностью.
По правде говоря, я был озадачен действиями Торндайка почти так же, как конторский мальчишка, поскольку не мог обнаружить связи с расследованием, которым мы занимались, и последней каплей, переполнившей чашу моего любопытства, был момент, когда он остановился у окна лестницы, вынул из кармана свою записку, тщательно исследовал ее с помощью лупы, просмотрел на свет, а затем громко хихикнул.
— Везение, — заметил он, — хотя и не заменяет тщательности и интеллекта, служит весьма приятным дополнением. Действительно, мой учёный собрат, мы продвигаемся вперёд необыкновенно успешно.
Когда мы достигли холла, Торндайк остановился у каморки консьержа и приветливо поклонился.
— Я только что заходил повидать мистера Барлоу, — сказал он. — Он, кажется, ушёл довольно рано.
— Да, сэр, — ответил мужчина. — Около половины девятого.
— Но ведь это очень рано, а пришёл он, по-видимому, ещё раньше?
— Полагаю, так — улыбнулся мужчина, — но я пришёл как раз тогда, когда он уходил.
— Был ли с ним багаж?
— Да, сэр. Два чемодана, квадратный и длинный, узкий, приблизительно пяти футов длиной. Я помог ему снести их вниз к экипажу.
— Наверное, четырёхколёсный экипаж
— Да, сэр.
— Мистер Барлоу здесь не очень давно, не так ли? — спросил Торндайк.
— Нет. Он прибыл приблизительно шесть недель назад.
— Хорошо, мне придётся зайти в другой раз. До свидания, — Торндайк вышел из здания и направился прямо к стоянке кэбов на соседней улице. Здесь он в течение минуты или двух о чём-то беседовал с владельцем четырёхколёсного экипажа, которого, в конце концов, нанял отвезти нас к магазину на Нью-Оксфорд-стрит. Отпустив кэбмена с благодарностью и полусовереном, он исчез в магазине, оставив меня разглядывать токарные станки, дрели и металлические бруски, выставленные на витрине. Затем он появился с маленьким пакетом и в ответ на мой вопросительный взгляд пояснил: «Полоса инструментальной стали и металлическая заготовка для Полтона».