- Простите, доктор, я что описалась? - Узнавать об этих подробностях было стыдно, но и не знать - глупо.
- Да, - кивнул доктор, - и неоднократно, но стыдиться тут нечего. Вы же в коме лежали... Мы, признаться, уже и о катетеризации подумывали, а вы вдруг, возьми, да проснись.
- А причина комы?
- Обычно, травма головы. Закрытая черепно-мозговая... И у вас, как будто, не в первый раз. Вот Евграфов вас и похоронил. Но так, как вы, из комы не выходят. И внешне вы, капитан, коматозной больной не выглядите... Ну и еще по мелочам... Одним словом, странная история. Но мы вас тщательно обследуем и попробуем в этом медицинском казусе разобраться.
- А может, ну его? - предложила Лиза. - Жива и, слава Богу. Выписывайте меня, пока я еще кого-нибудь не побила, и я...
- Вы не поняли, капитан, - покачал головой доктор. - Это не мое решение. Это приказ Адмиралтейства. Обследовать тщательно, но быстро!
***
В десять утра приехали Надежда и Клавдия. "Прискакал" бы и Паганель, но ему, как иностранцу, покидать Шлиссельбург в военное время не рекомендовали. Однако от Клавдии Надежда отвертеться не смогла. Она, впрочем, и не пыталась. Причина проста - любовь-морковь, ну а, кроме того, чем дальше, тем больше, себерская дива относилась к Лизе, как к родной. Как к сестре, например. К давней подруге или к любимой женщине. Правду сказать, там всего было намешано. И немало.
Женщины примчались на "Кокореве", но мчаться удавалось не везде: на дорогах блокпосты и пробки из-за прохождения армейских колонн. Тем не менее, добрались. Таких двух поди еще останови! Привезли тюк одежды и две сумки съестного: все тряпки из Лизиного гардероба, какие показались им подходящими к случаю, и деликатесы, до каких смогли добраться в ранние утренние часы по дороге из Шлиссельбурга в Ивангород.
- Ну, вы даете! - возмутилась Лиза. - Вы куда ехать собрались: на голодный остров или в цивилизованный европейский город?!
- Только не ругайся! - увещевала Лизу Надежда, выкладывая на стол "вкусности и разности" себерского хлебосолья. - Тут не так уж и много всего. Только кажется...
Лиза, впрочем, и не собиралась ругаться! Зачем? Она была счастлива. И дело не в еде и одежде. Не в трусах и лифчиках, если на то пошло. Не в копченых угрях и вологодском сыре, а в том, что Надежда и Клавдия преподали ей очередной жизненный урок: пусть их и немного, но в этом мире есть люди, которые дороги Лизе, и кому дорога она. Небезразлична. Где-то так.
Однако ни поесть толком, ни поболтать, ни переодеться Лизе не дали. Набежали эскулапы, и "пошла писать губерния". Для начала ее осмотрел хирург, через час передавший Лизу, словно "переходящее красное знамя", офтальмологу, а уже от того она попала на рентген. После рентгена, Лиза все-таки поймала паузу, чтобы переодеться, но поесть нормально смогла только ближе к вечеру, сдав анализы и побывав у ЛОРа, гинеколога и, на кой-то хрен, у кожника. Невропатолог и психиатр ожидались только назавтра, как, впрочем, и ортопед-травматолог, и еще какой-то профессор из Ниена, занимавшийся чем-то, что называлось нейропсихология.
"Ну, ладно! - решила Лиза. - Оно, может быть, и к лучшему! Пусть осмотрят! Но про боли я никому рассказывать не обязана!"
Тюрдеев - скотина - что-то такое про ее боли знал, и даже снадобье подходящее соорудил, но ничего толком не рассказал, а теперь его об этом и не спросишь. Унес гад тайну с собой в могилу...
Между тем, время приближалось к вечеру, и Лиза смогла, наконец, переодеться. Надела брюки галифе и пилотский китель и даже чувствовать себя стала лучше. Конечно, это был не мундир, но все-таки нечто вполне приемлемое. В байковом халате Лиза ощущала себя пациентом, теперь же она снова стала человеком. Нельзя сказать, что история с переодеванием сильно понравилась медперсоналу, но возражать лекари не посмели, имея в виду Лизин скандальный характер. Только попросили заменить ботинки шлепанцами, но Лиза и сама не возражала: пусть ноги отдохнут.
Наконец, суета поутихла, и не без помощи медперсонала - подругам для полного счастья недоставало пары стульев и кое-какой посуды, - в палате был накрыт стол, и даже бутылка старки прихерена на широком подоконнике за занавеской. Ну, не всухую же пировать, в самом деле!
Сели за стол. Клавдия плеснула понемногу в чайные чашки, и Надежда провозгласила тост:
- За нашу авиатрикс! И пусть сдохнут все завистники!
- Это два тоста, - улыбнулась Клава, - но пью за оба.
- Спасибо! - едва ли не покраснела Лиза. - Принимаю!
Выпили, закусили, разлили по новой. И в этот момент в дверь постучали.
- Быстро! - первой отреагировала Лиза и рывком влила в себя ту малость старки, что плескалась на дне ее чашки.
Подруги поддержали, и только тогда она разрешила стучавшему войти. Дверь открылась, но вместо посетителя в палату вплыл огромный букет чайных роз.
- Господи Всемогущий! - Клавдия от восторга даже встала из-за стола. - Это "Глория Деи", ведь я не сплю?
Лиза присмотрелась. Цветы были огромные, ярко-желтые с розово-красным краем, махровые и обладали таким сильным ароматом, что разом вытеснили из палаты все больничные запахи.
- Браво! - сказала она, вставая. - И нетривиально. Выходите на свет, "Мистер Икс". Родина должна знать своих героев!
Букет - у него, разумеется, имелись ноги, обутые в офицерские ботинки с высокими голенищами, - аккуратно отступил в сторону, и на авансцену вышел полковник Рощин собственной персоной.
- Капитан! - бросил он ладонь к козырьку фуражки с высокой тульей. - Дамы! Полковник Рощин, штабс-капитан Северин, - движение рукой в сторону офицера, шагнувшего из-за его правого плеча, - в роли букета поручик Львов. Честь имею представиться!
- Здравствуйте, полковник! - улыбнулась Лиза. - Рада, что уцелели! И за цветы спасибо! Ограбили оранжерею?
- Ни в коем случае! - Рощин смотрел ей прямо в глаза, странно смотрел. Лизе даже неловко стало. - Военный трофей!
- Господин полковник! - сунулся в палату кто-то невидимый за спиной Рощина. - Все недоразумения улажены! Просили только не шуметь!
- То есть, предлагаете пригласить вас за стол? - усмехнулась Лиза.
- А разве нет? - поднял бровь Рощин.
- Наглость второе счастье, - прокомментировала ситуацию Надежда.
- Не удивляйся! - бросила через плечо Лиза. - Гвардейские пластуны! Вы не представляете, полковник, как вы похожи на моего брата!
"Так значит, Гриня мне уже брат?"
- Прошу прощения, госпожа капитан, - Рощин дал-таки слабину, не назвал ее господином, - ваш брат пластун? В каком полку служит?
- Он командир 3-го пластунского.
- Полковник Берг ваш брат?
- По матери, - уточнила Лиза.
- У вас славная семья, капитан! - уважительно кивнул Рощин. - По последним данным полковник Берг ночным рейдом овладел крепостью Чердынь. Путь на южный Урал открыт!
- О как! - удивилась Лиза. - А что с аэрополем в Покче?
- Я же сказал, капитан, Пермский край наш!
***
Полковник Рощин оказался совсем не таким, каким рисовало его Лизино воображение. Не салдафон, и не дурак. Впрочем, дураки полковниками становятся редко, да и то не в гвардейском спецназе. Пил он, к удивлению Лизы, немного, вел себя сдержанно, говорил интеллигентно. Легко поддерживал беседу и замечательно рассказывал истории. Смешные по большей части. И что любопытно, без мата и скабрезностей.
Теперь, когда они сидели за одним столом, Лиза, наконец, его рассмотрела. Лицо сухое, удлиненное, но скорее интересное, чем наоборот. Глаза внимательные, жесткие, прозрачно голубые. И волосы, постриженные под бокс, оказались не просто светлыми, но и наполовину седыми. Серьезный мужчина. Не мальчик, и цену себе знает. Но на Лизу смотрит так, что даже неловко. Недвусмысленно, хотя и без хамства.
"Однако, не судьба, полковник! У меня уже есть мужчина, и второй мне не нужен. Даже такой, как вы..."
Между тем, допили старку, привезенную Надей и Клавой. Полковник сделал знак, и на столе тут же возникла новая бутылка. Характерной формы, - пузатая, - темного стекла, с этикеткой сплошь покрытой гербовыми печатями и изображениями золотых медалей. "Starka Piastowska".
Лиза взяла бутылку, повернула к себе второй этикеткой.
"Так-так... по старинному рецепту... Ну, это понятно. Ржаные спирты... бочки из-под португальского портвейна... листья яблонь сорта "Розмарин"... Пятьдесят лет?"
- Читаете по-польски, Елизавета Аркадиевна? - полковник наблюдал за ней с интересом, и улыбка блуждала на его губах.
- Понимаю.
- Что скажете?
- Тоже трофей?
- Естественно, - еще шире улыбнулся Рощин. - Когда определитесь с местом службы, пришлю ящик, только дайте знать!
"Тонко! Переписка, то да се... Коготок увяз, и далее по тексту".
- Вы меня балуете! - улыбнулась и она.
- Вы меня балуете! - улыбнулась и она.
- Оставьте! - отмахнулся полковник. - Вам десант жизнью обязан. За такое никакой старкой не расплатишься!
И, заметив, что Лизины подруги не понимают, что здесь сейчас происходит и отчего, стал рассказывать про десант на Роя и Калк. С юмором, не без некоего "полковничьего" шика - типа "настоящего полковника", - и с подходящим к случаю налетом умеренного цинизма. Тем не менее, от его рассказа кровь стыла в жилах. Причем не только у Нади и Клавы, но и у самой Лизы, хотя ей ли не знать всех подробностей того дела!
Страшная это была сказка. Не для детей и уж точно - не на сон грядущий. Кровавая и правдивая от начала до конца. Но вот, что любопытно. Слушая сейчас Рощина, вспоминая рейд на Роя и все прочее, что приключилось с ней в тот кошмарный день, Лиза недоумевала, как она, вообще, со всем этим справилась?
"Как это возможно?" - спрашивала она себя и не находила ответа.
Лиза Берг - в том ее, прежнем мире победившей социальной утопии, - была девушкой довольно-таки смелой. Некоторые даже утверждали - рисковой. Ни разу не авантюристка, не лихачка, но согласитесь, спуск на байдарке по горной реке или путешествие зимой по горному Уралу - занятия не для слабонервных. И все-таки это не война, не полет на крейсере через ожившую зону ПВО, не воздушный бой с превосходящим противником. Все это, наверняка, оказалось бы для Лизы Берг "слишком чересчур" и "сильно выше ее крыши". Однако и Лиза Браге не подходила под образ. Судя по записям в дневнике, она была "гусаром", как и большинство истребителей. Пьянела от риска и не ведала страха, как какой-нибудь гребаный берсерк, но ее "терпелки" хватало ненадолго. Легкая кавалерия - что с них возьмешь?
"А я тогда, кто? И кто эта "я" вообще?"
Три дня назад она вела бой. Страх отступил. Чувства притупились, кроме тех, разумеется, что потребны в бою. И Лиза "работала", потому что война для офицера - это, прежде всего, работа. Тяжелая, грязная и смертельно опасная, но профессионал всего лишь делает, что должно, и получается это у него, как надо. Оттого и профессионал. Ни рефлексий, ни лишних мыслей, ничего, что способно помешать ему, делать дело. В данном случае, ей.
- О чем задумались, Елизавета Аркадиевна? - Рощин сидел вполоборота и смотрел ей в глаза с таким выражением, словно хотел о чем-то спросить, но не решался. И это был совсем не тот вопрос, который он задал вслух, но и не тот, который хотела бы услышать Лиза.
- Да, вот, - усмехнулась Лиза, - ударилась в философию. Задумалась о душе... - она смутилась, сообразив, как прозвучали ее слова, и как они могут быть истолкованы. - Не в религиозном смысле. Просто о душе, и о том, кто мы есть на самом деле.
Ну, так все и обстояло. Она думала о душе. И вопрос, ответа на который у нее не было, формулировался так: чья душа поселилась в теле Елизаветы фон дер Браге? И кто этот кто-то, ведущий сейчас этот безмолвный диалог с самим собой?
- Давайте перейдем на "ты", - предложила она после короткой паузы. - Только без брудершафта. Я Лиза.
- Я Вадим, - кивнул Рощин, принимая правила игры. - Будем знакомы!
И он поднял свою чашку, как поднял бы рюмку или бокал.
- За знакомство! - поддержала Лиза, и все выпили.
***
С утра ее снова взяли в оборот.
- Кости в местах переломов болят? - Ортопед крутил Лизу так и эдак, заставлял нагибаться во все стороны, мял пальцами суставы и делал записи в истории болезни, распухавшей буквально на глазах.
- Ноют, - пожала плечами Лиза. - Иногда. Особенно к непогоде.
- Боли сильные? - гнул свое ортопед.
- Не боли, - возражала Лиза. - Ноет - не значит болит.
- Где сильнее?
- Нигде. Ноет иногда правое плечо и левое бедро.
Она боялась попасться на откровенном вранье, и поэтому допускала "некоторые возможности". Другое дело, верил ли ей доктор Петросельский, и если верил, то чему и насколько. Было бы любопытно заглянуть в его записи, но вряд ли удастся.
Петросельский промурыжил ее битый час, но, если Лиза думала, что это ужас, она ошибалась. Настоящим ужасом, летящим на крыльях ночи, оказался профессор Кипнис. Этот крупный мужик с гривой седых волос, гипнотическим взглядом черных глаз и завораживающим драматическим баритоном, умел, как говорят на севере, вынуть кишки, прополоскать и вставить их обратно.
- Тэкс, - психиатр постучал карандашом по костяшкам пальцев левой руки и шевельнул крыльями крупного носа. - Ночь не спали, я прав?
- Почему же! - изобразила святую невинность Лиза. - Спала, только мало.
- Выпили много?
- Да, нет, не думаю.
- А сколько для вас много? - не унимался Кипнис.
- Для меня много - это много, - усмехнулась Лиза.
- Вы не ответили на мой вопрос.
- Отчего же? Я сказала: много!
- А в цифрах?
- Затрудняюсь ответить.
- Что же здесь сложного? - поднял бровь профессор. - Это меньше литра или больше?
- Когда как.
- Спасибо, - кивнул психиатр, - так и запишем.
- Записывайте, - пожала плечами Лиза.
- А вчера?
- Что, извините?
- Вчера много выпили?
- Нормально.
- Пол-литра, меньше, больше?
- Грамм четыреста, я думаю.
- Четыреста грамм, - кивнул профессор. - Ну, и как? Проняло?
- Расслабилась, - призналась Лиза. - Но не опьянела. Чушь не несла, со стула не падала. В уборную сходила, обратно вернулась. Все путем.
- В постель к себе никого не пустили?
- Это же госпиталь, профессор! - возмутилась Лиза.
- Но причина не в этом, - возразил психиатр. - А в чем?
- У меня есть мужчина, - призналась Лиза. - В Шлиссельбурге.
- Вы ведь уже были замужем?
- Была, но неудачно.
- Бил? - поинтересовался профессор.
- Это вряд ли, - усмехнулась в ответ Лиза.
- Пил?
- Умеренно.
- Изменял?
- Этим все и кончилось.
- Когда это случилось? - поинтересовался психиатр, заглядывая Лизе в глаза.
- Пять лет назад.
"Можно подумать, это тайна за семью печатями! У меня же в личном деле все записано!"
- Пять лет... - задумчиво произнес Кипнис. - Мужчины или женщины?
- Что, простите? - снова не поняла его Лиза.
- Каковы ваши половые предпочтения? - объяснил свой вопрос профессор.
"Вот же гад!"
- Предпочитаю мужчин, но могу и с женщинами!
Зачем она это сказала? Какого рожна? Бог весть.
- Вот как? Любопытно.
- Послушайте, профессор, - не выдержала Лиза, - ну какое вам дело, с кем я сплю? Да хоть с Тузиком! Вам-то что?!
- С Тузиком противозаконно, - улыбнулся Кипнис. - Не горячитесь, пожалуйста, госпожа капитан! Я всего лишь выполняю свою работу.
- Исполняйте! - вздохнула Лиза. - Я закурю?
- Курите, пожалуйста! - он пододвинул ей пепельницу и что-то чиркнул в свой блокнот.
- Итак, - продолжил Кипнис, когда Лиза, наконец, закурила. - Мы остановились на женщинах.
- Разве? - удивилась Лиза.
- А разве нет? Сколько их было?
- Вы уверены, что эта информация останется между нами? - насторожилась Лиза.
- Разумеется! - обнадежил ее Кипнис. - Во-первых, я врач. А во-вторых, я это не записываю. Итак?
- Одна до замужества и еще две - после.
- Продолжительные отношения?
- До того, как я вышла замуж, продолжительные. Остальное - эпизоды.
- А мужчины?
- Не скажу, что много, - усмехнулась Лиза, - но, правду сказать, несколько.
- Больше десяти или меньше?
- Вот же вы какой настырный!
- Такая работа, - развел руками Кипнис.
- Наверное, больше. Но я отказываюсь считать их по пальцам!
- Как скажете! - не стал спорить психиатр. - Поговорим о ваших снах...
- А что с ними не так?
- Не знаю, но хочу узнать...
Глава 8. Командир Браге, апрель-май 1932 года
Если честно, Лиза успела забыть, "как хорошо" ей жилось в госпитале. Она, вообще, как выяснилось, стала легко забывать "неактуальные" периоды своей жизни: тридцать лет в СССР, несколько месяцев в госпитале, в котором однажды очнулась от комы, пару недель отношений с Тюрдеевым. К счастью, не амнезия. Простое забвение. Но нынешние обстоятельства заставили ее вспомнить много такого, о чем она предпочла бы забыть.
Лиза открыла окно, села на подоконник, опершись спиной на одну стену и, упираясь согнутыми в коленях ногами - в другую. Достала пачку папирос - на этот раз привычные "Норд" - и закурила. Выдохнула в сияние апрельского утра сизое облачко табачного дыма и в очередной раз послала по известному адресу "всю эту маету". Она торчала в госпитале уже шестой день. Если не считать, разумеется, того времени, когда пребывала в отключке. У нее ничего не болело, и вообще, Лиза чувствовала себя совершенно здоровой. Но врачи, напуганные большим флотским начальством, буквально землю рыли, пытаясь хоть что-нибудь эдакое, но найти. И хотя поиски эти, судя по всему, оставались до сих пор безуспешными, Лизу все равно никуда из госпиталя не отпускали. А между тем, за его стенами продолжалась война.