Бен попробовал вызвать своего адвоката.
Он все еще пытался сделать это, когда машина села посреди двора, и его сигналы оказались заблокированными высокими стенами. Он попробовал выйти из такси, но дверца не открывалась… Бен нисколько не удивился, когда почувствовал, что теряет сознание…
Глава 8
Джилл утешала себя мыслью, что Бен отправился по другому следу и забыл ее предупредить. Впрочем, в глубине души она этому не очень верила. Своим успехом Бен был обязан повышенному вниманию к мелочам человеческого поведения. Он помнил дни рождения всех своих друзей и скорее зажулил бы карточный долг, чем забыл послать знакомой вежливую записочку с благодарностью за внимание. Куда бы он ни ушел, как бы ни было это срочно, он обязательно нашел бы пару минут, чтобы позвонить ей по телефону.
Он должен был подать ей хоть какой-нибудь знак! В обеденный перерыв она позвонила ему в офис и поговорила с помощником Бена, заведующим его канцелярией — Осбертом Килгалленом. Тот продолжал уверять, что Бен никакой записки ей не оставил и в офис не заходил с тех пор, как она звонила утром.
— Бен не сказал, когда вернется?
— Нет. Но у нас всегда есть в запасе заранее подготовленный материал, чтобы заполнить место в газете, если произойдет нечто непредвиденное.
— Ну хорошо… А откуда он вам звонил? Или, может быть, я слишком любопытна?
— Нисколько, мисс Бордмен. Он не звонил. Это был телестат, посланный из Паоли-Флет в Филадельфии.
Джилл пришлось этим довольствоваться. Она пообедала в столовой для медсестер, почти не замечая, что ест. Не может быть, говорила она сама себе, чтобы все пошло наперекосяк. Она волнуется так, будто влюблена в этого идиота.
— Эй! Бордмен! Проснись!
Джилл взглянула и увидела Молли Уилрайт — диетсестру их отделения, которая рассматривала ее широко раскрытыми глазами.
— Извини…
— Я спросила: с каких это пор ваш этаж кладет в боксы для богачей нищих больных, лечащихся на деньги филантропов?
— У нас таких нет.
— Разве К-12 не на твоем этаже?
— К-12? Нет там никаких нищих. Там лежит богатая старуха с такими деньгами, что может нанять доктора, который следил бы за каждым ее вздохом.
— Вот еще! Должно быть, она получила свое наследство только что. Она пролежала в палате для неимущих больных из дома престарелых все последние семнадцать месяцев.
— Должно быть, какая-то ошибка.
— Только не моя. На моей кухне ошибок не бывает. У нее очень хитроумная диета — без жиров, с добавкой множества успокаивающих и ряда других препаратов. Поверь мне, милочка, назначения на диету столь индивидуальны, что могут служить неплохой заменой отпечатков пальцев. — Мисс Уилрайт встала. — Мне пора бежать, цыпочки!
— О чем это трепалась Молли? — спросила одна из сестер.
— А, ерунда! Она все напутала!
Джилл пришло в голову, что она сможет узнать о «Человеке с Марса», наведя справки во всех кухнях центра, но тут же выкинула это из головы, так как потребовалось бы несколько дней, чтобы обойти их все. Медицинский центр Бетесда был военно-морским госпиталем в те времена, когда войны еще велись на океанах, и даже тогда был огромен. Когда его передали в ведомство здравоохранения, образования и социальной помощи, он разросся еще больше. Теперь он принадлежал Федерации и по размерам превосходил небольшой город.
И все-таки в случае с миссис Банкерсон было нечто странное. Больница принимала всех пациентов — частных, оплачиваемых государством или филантропическими организациями. В коридоре Джилл обычно лежали «государственные» больные, а боксы предназначались для сенаторов и других правительственных шишек. Частные пациенты здесь были редки.
Конечно, миссис Банкерсон могли поместить сюда временно, если та часть центра, которая обычно предназначалась для платных частных больных, была переполнена и там не оказалось мест. Да, вероятно, так оно и было.
После ленча Джилл была так загружена приемом новых больных, что у нее не было ни минутки, чтобы подумать о собственных делах. Вскоре ей понадобилась кровать с автономным энергоснабжением. Проще всего было позвонить и заказать ее, но склад находился в подвале в четверти мили отсюда, а кровать была нужна немедленно. Она припомнила, что видела такую кровать в боксе К-12; она стояла там в гостиной. Джилл даже вспомнила, что запретила морским пехотинцам сидеть на ней. Очевидно, эту кровать переставили в гостиную из спальни, когда там устанавливали гидравлическую. Может, она и сейчас стоит там? Если так, Джилл сможет ее взять немедленно.
Гостиная была заперта, и обнаружилось, что отмычка Джилл к замку не подходит. Сделав пометку, чтобы напомнить службе ремонта о неисправности, она отправилась в дежурную комнату бокса, намереваясь выяснить судьбу кровати у доктора, наблюдающего за миссис Банкерсон.
Врач был тот же самый — доктор Браш. Он был не интерн, не местный, а приглашенный, как он сам сказал, доктором Гарнером. Браш поднял глаза, как только Джилл открыла дверь.
— Мисс Бордмен! Именно вы-то мне и нужны!
— Так почему же вы мне не позвонили? А как ваша больная?
— С ней все в порядке, — ответил он, взглянув на экран, — а вот со мной — нет!
— Что случилось?
— Да дела-то всего минут на пять. Сестра, вы можете мне уделить несколько минуток? Ну и, естественно, не болтать об этом?
— Думаю, да. Разрешите мне воспользоваться вашим телефоном, я только скажу моей помощнице, где буду.
— Ни в коем случае, — ответил он резко. — Вы просто закройте дверь, когда я уйду, и не открывайте ее до тех пор, пока я не простучу по филенке несколько тактов из «Бриться и стричься». Ну же, будьте славной девочкой.
— Ладно, сэр, — сказала она с некоторым сомнением. — Я что-нибудь должна сделать для вашей больной?
— Нет, нет. Вы только следите за экраном. Ни в коем случае не тревожьте ее.
— Хорошо. Но на случай, если что-нибудь произойдет, где будете вы? В комнате отдыха врачей?
— Мне надо в мужскую уборную в конце коридора. А теперь помолчите, пожалуйста, мне нужно… срочно…
Он выбежал, и Джилл заперла за ним дверь. Потом она посмотрела на больную через окошечко и окинула взглядом многочисленные циферблаты. Дисплей показывал, что пульс ровен, дыхание спокойно, все прочее в норме. Джилл никак не могла понять, зачем здесь понадобилось круглосуточное дежурство, которое организуется возле больных, находящихся при смерти.
Потом она решила взглянуть, есть ли в дальней комнате та кровать. Хотя это и не соответствовало инструкциям доктора Браша… впрочем, не побеспокоит же она пациентку, она знает, как надо ходить по палате, чтобы не разбудить больного. Кроме того, из своей практики Джилл знала: то, что остается докторам неизвестным, ничуть не мешает им спать спокойно. Поэтому она открыла дверь и вошла в палату.
Беглого взгляда оказалось достаточно, чтобы убедиться, что миссис Банкерсон спит типичным сном полного маразматика. Дверь была закрыта, но Джилл воспользовалась своей отмычкой. Там она увидела, что нужная ей кровать стоит на месте. И тут же ей показалось, что комната занята: в кресле, положив на колени книжку с картинками, сидел «Человек с Марса».
Смит поднял голову, и на лице его расплылась восхищенная детская улыбка.
У Джилл голова пошла кругом. Валентайн Смит тут? Быть того не может! Его же выписали. Так написано в журнале!
Затем отдельные детали стали складываться в единый ряд… фальсифицированная передача «Человек с Марса» по стерео… старуха при смерти, присутствие которой скрывает тот факт, что в боксе есть еще один пациент… Дверь, не поддающаяся ключу… и кошмарное видение «мясного фургона» — каталки, которая вывезет отсюда когда-нибудь ночью под простыней не одно тело, а два!
Все это промелькнуло в ее мозгу вместе с чувством страха и с ощущением близкой беды, которая грозит всем, проникшим в эту страшную тайну.
Смит неуклюже вылез из кресла, протянул ей обе руки и сказал:
— Мой брат по воде!
— Хелло!.. Э-э-э… Как вы?
— Я хорошо. Рад. — Он добавил еще что-то на странном, как будто кашляющем языке, замолчал, а потом заговорил, тщательно подбирая слова: — Ты здесь, мой брат. Тебя не было. Теперь ты здесь… Я пью тебя жадно.
Джилл чувствовала, как ее разрывают эмоции. От одних ее сердце таяло, другие жгли его ледяным ужасом, Смит ничего не замечал. Он сказал:
— Видишь? Я хожу. Становлюсь сильным. — Он сделал несколько шагов и остановился — торжествуя, задыхаясь и улыбаясь.
Джилл заставила себя ответить ему улыбкой.
— Значит, мы продвигаемся, не так ли? Вам надо как следует окрепнуть, вот что! А я должна бежать… я заскочила на минутку… только поздороваться…
Джилл заставила себя ответить ему улыбкой.
— Значит, мы продвигаемся, не так ли? Вам надо как следует окрепнуть, вот что! А я должна бежать… я заскочила на минутку… только поздороваться…
Его лицо выразило глубокое разочарование.
— Не уходи!..
— Но мне пора…
Он был опечален, и в голосе его задрожали трагические нотки:
— Я причинил тебе боль. И не знаю как.
— Боль? Нет, нет, ничего подобного. Просто я должна уйти… и немедленно.
Его лицо стало безжизненным. Он сказал, скорее утверждая, чем спрашивая:
— Ты возьмешь меня с собой, мой брат?
— Что? Но я не могу… и надо бежать… Послушайте, никому не говорите, что я тут была, ладно?
— Не сказать, что мой собрат по воде был здесь?
— Да. Не говорить никому… я… хм… вернусь. Будьте хорошим мальчиком, ждите меня и не говорите никому.
Смит, усвоив сказанное, вновь обрел безмятежность взора.
— Я буду ждать. Я никому не скажу.
— Отлично!
Джилл думала о том, как трудно ей будет выполнить свое обещание. Она уже поняла, что «сломанный» замок был вовсе не испорчен, и ее взор перешел на дверь, ведущую в коридор. Она тут же поняла, почему не могла войти — на двери стоял засов. Как то было принято в больнице, двери в уборную и ванную закрывались на задвижку изнутри, но в случае необходимости могли быть открыты и снаружи специальной отмычкой, так что больным не грозила никакая беда. А этот засов наглухо изолировал Смита от внешнего мира, так как имел такую конструкцию, которая фактически в госпиталях запрещалась, ибо дверь не могли открыть даже сотрудники со специальной отмычкой.
Джилл отодвинула засов.
— Ждите. Я вернусь.
— Я буду ждать.
Когда она вернулась в соседнюю комнату, то услышала тук-тук-тик-ток — сигнал, о котором говорил доктор Браш. Она подошла к двери и открыла ее.
Он вбежал, зло выкрикнув:
— Где вы были, сестра?! Я стучал трижды! — И подозрительно взглянул на внутреннюю дверь.
— Я увидела, что ваша пациентка повернулась во сне, — быстро нашлась Джилл, — и поправила ей подушку.
— Черт возьми, я же приказал вам сидеть в этой комнате и не отходить от стола.
Джилл вдруг догадалась, что этот человек чего-то боится. Тогда она перешла в контратаку.
— Доктор, — сказала она холодно, — я не ответственна за вашу пациентку. Но поскольку вы мне ее доверили, я сделала то, что считала нужным. Если вас это не устраивает, позовем администратора отделения.
— Что? Нет, нет, давайте забудем об этом.
— Нет, сэр. Такая пожилая больная могла бы задохнуться в гидравлической постели. Может, и есть сестры, которые позволяют взваливать на себя последствия небрежности докторов, но я не из их числа. Давайте вызовем администратора.
— Зачем? Послушайте, мисс Бордмен, я сказал, не подумав. Прошу у вас извинения.
— Хорошо, доктор, — сказала она сухо. — Вам еще угодно что-нибудь?
— Нет, спасибо. Благодарю, что подменили. Только… Знаете ли, мне не хотелось бы никаких разговоров об этом…
— Я не скажу.
Можно поручиться, что не скажу! Но что же мне делать? Ах, если бы Бен был в городе! Она прошла к своей конторке и притворилась, будто просматривает бумаги. Внезапно она вспомнила, что надо позвонить насчет кровати, которая была так нужна. Затем отослала куда-то свою помощницу с поручением и села подумать.
Где же Бен? Если бы до него можно было добраться, она освободилась бы минут на десять, позвонила и переложила бы бремя на его широкие плечи. Но Бен, черт бы его побрал, где-то шлялся и бросил ее на произвол судьбы.
А может, и нет? Подозрение, которое уже давно грызло ее подсознание, выбилось, наконец, наружу. Бен не уехал бы из города, не дав ей знать о том, что вышло из его попытки увидеть «Человека с Марса». Как его товарищ по заговору, она имела право знать это, а Бен всегда соблюдал правила игры.
Она вдруг снова как бы услышала его слова: «Если дела пойдут наперекосяк, ты мой единственный козырь… Детка, если ты не получишь от меня весточки, действуй самостоятельно».
Она не вспоминала об этом до сих пор потому, что не верила, будто с Беном может случиться что-то плохое. Теперь же она вспомнила. В жизни каждого человека наступает такой момент, когда ему или ей приходится поставить на кон свою жизнь, свое состояние и свою честь, даже если все шансы против него.
Джилл Бордмен получила вызов судьбы и приняла его в три часа сорок семь минут пополудни.
После ухода Джилл «Человек с Марса» снова уселся в свое кресло. Он не поднял свою книжку с картинками, а просто ждал, можно было бы сказать — ждал покорно, если бы это человеческое определение подходило к характеру марсиан. Он хранил в себе тихое ощущение счастья, ибо его брат обещал вернуться. Он приготовился ждать, ждать и ждать, не шевеля ни одной мышцей, ждать, ничего не делая, ждать, если потребуется, долгие годы.
Смит не имел ни малейшего представления о том, сколько времени прошло с тех пор, как они впервые разделили воду с этим братом. И не только потому, что место, в котором он находился, было так искривлено во времени и пространстве, что он не грокк последовательности смены звуков и образов, но еще и потому, что культура Гнезда время воспринимала иначе, чем люди. Различия лежали не в большей или меньшей продолжительности жизни марсиан и людей, если считать ее в земных годах, но в самой основе концепции Времени.
«Сейчас позднее, чем ты думаешь», — эту мысль нельзя было выразить на марсианском языке, равно как и «поспешишь — людей насмешишь», хотя и по разным причинам: первая мысль была невообразима по существу, вторая же являлась частью марсианского Бытия, а потому произносить ее было столь же бессмысленно, как сказать рыбе, чтобы она искупалась. А вот фраза «так было вначале, так есть сейчас, так пребудет вечно» настолько соответствовала духу марсиан, что ее перевести было проще, чем выражение «два плюс два — четыре», которое, кстати говоря, вовсе не было трюизмом на Марсе.
Смит ждал.
Пришел Браш, поглядел на него. Смит не шевелился, и Браш вышел. Когда Смит услышал, как поворачивается ключ в замке наружной двери; он вспомнил, что уже слышал такой звук перед первым появлением его брата по воде, поэтому он изменил обмен веществ, готовясь к тому, что последовательность событий может повториться снова. Он очень удивился, когда дверь отворилась и сквозь нее проскользнула Джилл, ибо не знал, что это дверь. Но тут же грокк, что это она, и он целиком отдался радостному ощущению полноты, возникающему лишь в присутствии согнездников, братьев по воде и (при некоторых обстоятельствах) в присутствии Старейших.
Его радость чуть-чуть затуманивалась пониманием, что брат по воде эту радость не вполне разделяет, — брат казался гораздо более растерянным, чем это можно было предположить… Так мог быть растерян лишь тот, кого предназначили к телесной смерти за содеянную ошибку или небрежность. Но Смит знал уже, что эти существа способны были переносить эмоции, которые непереносимы для марсиан, и не умирать.
Его брат Махмуд по пять раз в день переносил душевную агонию, но не только не умер, но даже считал эту агонию совершенно необходимой для жизни. Его брат капитан Ван Тромп время от времени испытывал жуткие непредсказуемые спазмы, каждый из которых, по представлению Смита, должен был привести его к неминуемой смерти во плоти и покончить с ним навсегда, но, тем не менее, насколько он мог судить, этот брат был по сию пору жив и бодр. Поэтому Смит не обратил особого внимания на волнение Джилл.
Джилл отдала ему сверток.
— Наденьте это. Быстро.
Смит взял сверток и стал ждать. Джилл поглядела на него и сказала:
— О Боже! Ладно, снимайте свои шмотки, я помогу вам.
Ей, однако, пришлось раздеть его и одеть заново. На нем были больничный халат, пижама и тапочки, но не потому, что ему в них было хорошо, а потому, что так приказали. С этой одеждой он уже приучился справляться, но гораздо медленнее, чем хотелось бы Джилл. Она мгновенно раздела его донага. Джилл была медичка, а Смиту никогда и слышать не приходилось о запретах, налагаемых стыдливостью, да он ничего и не понял бы, даже если бы ему рассказали о них. Поэтому им обоим ничего не мешало. Смит пришел в восторг от искусственной кожи, которую Джилл натянула ему на ноги. Она не дала ему времени приласкать эту кожу и закрепила чулки скотчем из-за отсутствия пояса с резинками. Форма сестры милосердия, в которую она обрядила Смита, была позаимствована у значительно более крупной женщины, чем сама Джилл, под предлогом, что ее кузену нужен маскарадный костюм. Джилл набросила на Смита застегивающуюся на шее пелеринку медсестры, которая должна была скрыть некоторые половые особенности Смита; во всяком случае, Джилл рассчитывала на это. С туфлями было труднее: они не подходили по размеру, а кроме того, Смит при земной силе тяжести даже босиком-то передвигался с трудом.