– Осмотрите пострадавших, – распорядился Хортия уже на грузинском языке.
Костатидос, вообще-то, считал, что в его присутствии корректно было бы говорить на английском. Однако медики, должно быть, его не знали или же владели им недостаточно хорошо для того, чтобы понять распоряжение майора.
По большому счету для полковника Костатидоса люди, не знающие английского, были вообще существами неполноценными. Он никогда не мог понять таких дикарей. Пусть они выучили бы язык даже в ухудшенном, как считал полковник, или классическом, как говорят яйцеголовые умники, английском варианте. Даже с такими познаниями можно общаться с американцами и не потеряться в Соединенных Штатах. А не знать английский, считал полковник, это все равно что не уважать Америку.
Для проверки своего предположения Костатидос задал медикам вопрос:
– Среди вас есть специалист по травмам?
Майор Хортия сначала перевел его слова на грузинский, потом сам же ответил полковнику:
– Травматологов мы не держим. Они нам ни к чему, у нас здесь не спортивный клуб. Но наш фельдшер в молодости работал на «Скорой помощи» и встречался с травмами. Медики сейчас проведут осмотр пострадавших.
– Они не знают английского языка? – спросил полковник.
– Нет, только грузинский и русский.
– Как тогда они вообще могут лечить? Не понимаю!..
– Они лечат не американцев и не англичан, – неожиданно сухо и жестко отреагировал на американскую тупую гордость грузинский майор. – В прошлом году из-за отсутствия рядом медиков я вынужден был отвезти американского офицера к ветеринару. Тот тоже не знал английского, но вылечил человека. Правда, ваш соотечественник сильно обиделся, когда узнал, что его лечил ветеринар. Он посчитал это оскорблением, проявлением расизма.
– Он был афроамериканец?
– Да, американский негр.
Майор, конечно же, знал, что в Соединенных Штатах запрещено использование слово «негр», там рекомендуется говорить «афроамериканец». Но полковнику показалось, что майор Хортия намеренно говорил «негр», чтобы разозлить Костатидоса.
– Мне было бы трудно с вами работать, – так же сухо и жестко ответил полковник, осуждающе покачав головой.
Эти слова, на его взгляд, прозвучали как серьезное предупреждение.
– А у меня, слава богу, и необходимости нет работать с вами. Мне своих забот хватает.
– Вы чем-то сильно заняты?
– Есть основания считать, что границу перешли три русских диверсанта. Они могут оказаться как раз где-то в нашем районе. Вот это уже моя прямая забота, – сказал майор.
– Русские диверсанты?.. Откуда такая информация?
– Русские пограничники обратились к нашим. Они сообщили, что их армейское подразделение преследовало банду на своей территории, при этом потерялись офицер и два солдата. Русские якобы боятся, что они могли заблудиться и перейти на нашу сторону. Это обычный метод прикрытия и оправдания нарушения границы. Если эти трое попадутся, то нас же предупреждали!..
Майор Хортия отошел к капитану Софикошвили и стал разговаривать с ней на своем языке. Демонстративно на грузинском, хотя оба прекрасно владели английским. И намеренно громко.
Судя по жестикуляции мисс Дареджан, она отвечала на вопросы об аварии, хотя самого этого события, конечно, не видела. У майора их было много, они все говорили, а полковник Костатидос остался вроде бы как и не у дел. Это было ему обидно, подрывало его понимание значимости собственной фигуры как представителя не просто ЦРУ США, но и самой этой великой державы.
Полковнику казалось, что, не проявляя к нему должного внимания и уважения, этот начальник службы безопасности секретной лаборатории пренебрегает страной, пославшей сюда своего представителя. Но предпринять что-то Костатидос не мог. Он просто не знал, что можно сделать в такой ситуации.
Майор Хортия принялся за осмотр автомобиля, так и не задав Костатидосу ни одного вопроса, чем сильно уязвил американца. Полковник был старшим по званию среди всех присутствующих. Он представлял здесь интересы такой страны, как США, и считал себя достойным того, чтобы его мнение выслушали. Однако майор этого не понимал или не желал принимать во внимание.
Молодой врач с возрастным фельдшером мельком взглянули на пьяного доктора Норфолка и махнули на него рукой. Потом они вытащили из машины капитана Джадиани, уложили его на носилки и принялись осматривать.
В это время майор Хортия ползал на четвереньках возле лопнувшего колеса. Он отыскивал, поднимал с дороги и разглядывал каждый осколок рассыпавшегося легкосплавного диска, только что не нюхал их по-собачьи. Майор подобрал куски резины и тоже тщательно рассмотрел их. Но эти клочья составляли не более трети всей шины. Остальное разлетелось в разные стороны. Найти хоть что-то, наводящее на мысли о причинах аварии, было сложно.
Все, что подобрал, майор сначала аккуратно укладывал в полиэтиленовые пакеты, которых в его машине было, как оказалось, множество. Потом он опускал их в большой пластиковый мешок, обычно используемый для мусора. Визуальная экспертиза при удачном стечении обстоятельств могла бы дать какой-то результат, но дотошное исследование этих материалов в криминалистической лаборатории наверняка позволит выяснить куда больше.
Мисс Дареджан записывала в тетрадь все, что говорил ей Хортия. Как определил майор, от момента потери колеса до столкновения со скалой машина проехала по дороге двадцать три метра восемьдесят сантиметров. Так показала лазерная рулетка майора. Место, где лопнуло колесо, Хортия определил по следам торможения.
Впрочем, он учел и то обстоятельство, что с момента возникновения аварийной ситуации до начала торможения машина ехала на высокой скорости. Водителю требовалось какое-то время, чтобы перебросить ногу с педали газа на тормоз. Майор не имел возможности произвести точный подсчет и к измеренному расстоянию произвольно добавил три с половиной метра.
В итоге Хортия вышел на самое начало поворота дороги. Там он нашел новые следы торможения, но они оказались едва заметными. Так водители сбрасывают скорость перед поворотом.
Значит, колесо лопнуло в момент, когда капитан Джадиани начал притормаживать, собираясь войти в вираж. Майор Хортия прекрасно знал, как лихо ездил Гиви. Если скорость была велика, то до места столкновения со скалой еще следовало бы суметь проехать без одного переднего колеса. Нужно было иметь большое водительское мастерство, чтобы сразу не врезаться в камень. Чем дальше ехал Джадиани, тем сильнее гасилась его скорость. Само столкновение со скалой было уже не таким значительным, каким сперва показалось майору.
Подумав, Хортия вернулся к разбитой машине и попытался открыть помятый капот. Его заклинило, и усилиям рук он не поддавался. Тогда майор сходил к своей машине, вытащил из багажника монтировку и с ее помощью все же сумел поднять капот «Фольксвагена».
Повреждения были не слишком сильными. Радиатор, конечно, превратился в груду металлолома, но двигатель совсем не выглядел разрушенным.
– Дареджан, попробуйте завести машину. Ключи на месте. Я их видел, – попросил Хортия.
Капитан Софикошвили села на освободившееся водительское место и попыталась запустить двигатель автомобиля. Однако из этой затеи ничего не получилось.
– Вы выключали зажигание у этой машины, когда подъехали сюда? – спросил майор.
– Нет. Мотор был заглушен.
– Понятно. Сработал аварийный отсекатель топлива. Где он здесь? Вы эту машину знаете?
– Не настолько хорошо, чтобы ответить на ваш вопрос.
Майор Хортия склонился над двигателем и скоро отыскал этот самый отсекатель.
– Вот он. Сколько секунд полагается держать кнопку нажатой? Кажется, пятнадцать.
– Не знаю. Не встречалась с такими ситуациями.
– На всякий случай подержу двадцать. – Хортия что-то нажал и не отпускал руку.
Полковник Костатидос не понял ни единого слова из разговора майора с капитаном. Ему хотелось бы услышать доклад младших по званию, но он не выдержал.
Американец спросил сам, не забыв добавить в свой голос нотку презрения:
– Что там произошло? Нашли что-нибудь?
– Нужно, господин полковник, учить язык страны, в которую вы едете по служебной необходимости. Не всегда бывает возможность спросить. При знании языка вы могли бы многое понять, даже не задавая никаких вопросов. Мы проверяем жизнеспособность машины.
– Вы разве начальник транспортного отдела? Это его дело.
– Извините, господин полковник, я сам решаю, что мне следует делать.
Это прозвучало почти как: «Тебя не спрашивают!». С соответствующими интонациями.
– Вы не любите американцев? – спросил полковник напрямую. – Что же такое плохое мы вам сделали? Откуда такие чувства?
– У меня одинаково нет причин любить их или ненавидеть. Я сотрудничаю с ними, когда возникает такая необходимость. Этого достаточно. А мое отношение к американцам сложилось в семье. Мой дед сначала встретился с вашими соотечественниками на Эльбе, когда закончилась Вторая мировая война, потом дрался с ними в Корее. Мой отец воевал с американцами во Вьетнаме. Я слышал мало хорошего о вашей нации. С самого детства.
– У меня одинаково нет причин любить их или ненавидеть. Я сотрудничаю с ними, когда возникает такая необходимость. Этого достаточно. А мое отношение к американцам сложилось в семье. Мой дед сначала встретился с вашими соотечественниками на Эльбе, когда закончилась Вторая мировая война, потом дрался с ними в Корее. Мой отец воевал с американцами во Вьетнаме. Я слышал мало хорошего о вашей нации. С самого детства.
– Вы, я вижу, абсолютно просоветский человек.
– Я только гражданин Грузии. Это для меня все. Но в слове «советский» я не вижу ничего плохого. Пусть будет даже «просоветский». Такая формулировка не звучит для меня оскорбительно. Дато, что с капитаном?
Вопрос был обращен к молодому врачу, присевшему вместе с фельдшером рядом с носилками. Доктор как раз снимал тонометр с руки Гиви.
– У него катастрофически низкое давление, – ответил медик.
– У Норфолка измерял?
– Не успел еще.
– Сделай. Только спирта доктору не давай. Нам с ним сегодня вечером работать.
Майор, уже не обращая внимания на полковника Костатидоса, не желая продолжать разговор с ним, убрал руку от двигателя и кивнул капитану Софикошвили. Дареджан попробовала завести машину, и на сей раз это получилось без проблем.
Доктора Норфолка будили долго, опять с применением нашатырного спирта. Его еле-еле уговорили измерить давление. Результат удивил врача.
– Господин майор, я не понимаю ситуацию, – заявил он.
– Что ты не понимаешь, Дато?
– И у капитана Джадиани, и у доктора Норфолка необычайно низкое давление. Этого быть не должно. У Норфолка оно вообще просто обязано сильно повыситься в таком вот состоянии.
– Что это может значить? – настороженно спросил Хортия.
– Это может значить, что не работает тонометр, – за врача сделала вывод капитан Софикошвили. – Приборы ненадежные. У моей мамы их три, и все показывают по-разному. Поэтому она целыми днями только тем и занимается, что измеряет давление.
– Давайте на вас проверим, – предложил врач.
– Давайте, – согласилась Дареджан, закатывая рукав своей офицерской куртки.
Врач измерил давление и проговорил:
– Не сильно, не критически, но повышенное. Это неудивительно. Вы же перенервничали. А у них пониженное, у обоих сразу. – Врач кивнул на жертвы аварии. – Это несмотря на то, что они в сознании или даже без такового должны испытывать стрессовое состояние. Или постстрессовое. Обычно это повышает давление.
– Ваши предположения?.. – спросил майор Хортия.
– Такое может быть после сильной дозы снотворного.
– Кто мог им дать снотворное?
– Вы меня об этом спрашиваете, господин майор?
– Меня интересуют ваши предположения. Нужно взять кровь на анализ. Есть такая возможность? Даст ли это что-то? Кровь покажет наличие снотворного?
– Кровь – да, покажет. Я могу ее взять, но не здесь, а на базе. Хотя даже и там нет возможностей для проведения лабораторного исследования.
– Капитан Макаридзе едет, – сообщил фельдшер.
Издалека доносился звук двигателя тяжелого грузовика. Возможно, даже не одного.
– Он должен был в село за автокраном заехать, – заявил майор Хортия. – Дареджан, в вашей машине можно расположить наших пострадавших?
– Если аккуратно, то можно. Положить их надо так, чтобы коробки с материалом не помяли. Впрочем, упаковка прочная, армированная. Можно уложить, думаю. Правда, у меня в грузовом отсеке пол металлический. Комфорта не обещаю.
– Доктор Норфолк потерпит, а Джадиани все равно без сознания. Ему только под голову что-нибудь подложите, и все. Готовьте машину, мы Гиви загрузим, а Норфолк сам устроится.
Глава 6
– Нам нужно подойти к лаборатории так, чтобы видеть как можно больше и оставаться незамеченными. Американцы наверняка наставили здесь кучу приборов контроля, – сказал старший лейтенант Станиславский. – Для нас это самое опасное место. Именно про него я говорил, когда предполагал возможность нашего провала. Поэтому я вижу единственный вариант. Вы остаетесь под прикрытием скал. Я должен буду находиться в зоне вашей видимости и вести наблюдение. Вы обязаны меня прикрывать. Надо искать такое место.
– У вас, товарищ старший лейтенант, бинокль есть. Издали смотреть будем, – предложил я, не очень зная ситуацию с системами контроля охраняемой территории, поскольку никогда прежде с этим дела не имел. – Если мощности бинокля не хватит, то можно мой прицел использовать. Он посильнее любого бинокля. Заберемся повыше и будем наблюдать.
– Что бинокль, что оптический прицел – лучший способ себя обнаружить, – возразил младший сержант Чубо. – Даже простые очки могут выдать. Индикаторы оптических систем работают на отражение от стекол. Они сразу засекают такие вещи и поднимают тревогу.
– В том-то и беда, – согласился старший лейтенант. – Мы ведь даже не знаем, какие приборы установлены по периметру лаборатории. Наши информаторы не смогли это выяснить. Они у нас надежные, но допуска к системам охраны этой конторы не имеют. Потому будем исходить из варианта, предложенного мною.
– Исходить следует из того, что нам необходимо увидеть, – возразил младший сержант. – Лабораторию мы и на макете посмотрим. 3D-изображение – что может быть лучше! Это даже удобнее, чем визуальный контроль.
– Нам необходимо видеть людей, которые посещают лабораторию, определять и различать их. Это могут быть американские специалисты, грузинские военные и ученые, бандиты, пришедшие с нашей стороны. Этого 3D-изображение нам не покажет. Потому подготовимся к самому худшему. Чтобы не сделать провал, который вполне возможен, катастрофическим, следует принять кое-какие меры. Волконогов, стреляные гильзы еще не закопал?
– Не успел. Сейчас закопаю.
– И не только их. Весь магазин со шприцами, наполненными снотворным, тоже зарой. Нам он, надеюсь, больше не понадобится. Но, на всякий случай, место запомни. Если все обойдется, откопаешь и возьмем с собой. Сколько патронов осталось?
– Восемь. Я только два отстрелял.
– А боевых?
– Один истратил. Девятнадцать осталось в основном магазине, двадцать в запасном. Еще есть два по десять патронов.
– Боевые оставь. Только из основного магазина штук шесть патронов сбрось, чтобы была видимость, будто мы принимали участие в боевой операции. На своей, понятно, территории.
– Понял, товарищ старший лейтенант.
Я подготовил лопатку, попробовал, как она наточена, отошел в сторону и присмотрел каменистую низинку в полусотне метров от того места, где мы остановились. Она располагалась посреди склона. Впечатление было такое, что когда-то на этом месте лежал большой камень, но потом свалился отсюда. Именно такой валун, вполне подходящей величины, виднелся внизу, под склоном. На его место закатились несколько камней, не крупных в сравнении с ним. Хотя в действительности они были не такими уж и мелкими. Самые объемные весили, наверное, с центнер.
Зарыть стреляные гильзы и короткий магазин от «Винтореза» было делом несложным. Я копал не сам склон, а землю под камнем. Все сделал, сверху присыпал мелкой галькой и даже разровнял прикладом следы своих пальцев, вбивая камешки в почву. Место я, конечно, запомнил. С памятью у меня все в порядке с самого детства. Не знаю, как ночью или с завязанными глазами, но днем, в светлое время, я это место нашел бы без проблем, хотя особых примет оно не имело. Разве что сама низинка и громадный камень-валун, лежавший внизу, выделялись на общем фоне.
Когда я уже возвращался к старшему лейтенанту с младшим сержантом, мне в голову пришла идея. Сначала она мелькнула слабым импульсом, не имеющим конкретного содержания. Мне просто вспомнился разговор с майором Варфоломеевым в компьютерном классе учебного корпуса бригады, и возникла мысль.
Майор тогда предупредил меня о расширенных возможностях программы «Оператор». Нет, он даже не предупреждал, а рассказывал об этом с некоей гордостью, словно сам был в числе ее авторов. Но процесс освоения этих возможностей не самый простой. Поэтому мне, подготавливаемому на скорую руку, этого не преподавали.
Каждая попытка попробовать систему в работе обходилась казне в кругленькую сумму. Тренажеры, способные заменить космические коммуникационные системы, еще не были созданы. Однако в идеале программа уже могла работать с телекамерами спутников в режиме онлайн. Варфоломеев тогда сказал еще, что есть и куда более простые программы, но там задействована спутниковая группировка ГРУ. «Оператор» же работает в более крупной, общей, развернутой системе ГЛОНАСС и в режиме онлайн пока только тестируется.
Мысль пришла и не желала уходить. Я вернулся к своим, сел на склон рядом с младшим сержантом Чубо, напротив командира взвода, и задумался. Пытался уловить мысль, витающую в голове, но еще расплывчатую, не конкретную.
– Жалко было со снотворным расставаться? – спросил Станиславский.