– Ты пытаешься украсть у меня все, что можно, – говорила Эли тоном до жути знакомым. – Но этого ты не получишь.
– О чем ты? – Спенсер зябко ежилась под порывами холодного ветра.
– Да ладно, не прикидывайся, – ехидно протянула Эли, упирая руки в бока. – Ты ведь читала об этом в моем дневнике? Скажешь, нет?
– Я бы никогда не стала читать твой дневник, – огрызнулась Спенсер. – Мне все равно, что ты там пишешь.
– О, еще как не все равно, – сказала Эли, наклонившись к ней, и Спенсер уловила ее мятное дыхание.
– Ты бредишь, – прошипела Спенсер.
– Нет, – отрезала Эли. – Это ты бредишь.
Спенсер накрыло волной обиды и ярости. Она подалась вперед и толкнула Эли в плечо.
Эли выглядела удивленной.
– Подруги не дерутся.
– Что ж, может, мы и не подруги, – ответила Спенсер.
– Думаю, что нет, – согласилась Эли. Она сделала несколько шагов в сторону, но тут же вернулась. И сказала что-то еще. Спенсер видела, как шевелятся губы Эли, потом почувствовала, что и ее собственный рот пришел в движение, но не могла расслышать слов. Она знала только одно: что бы Эли ни сказала, это привело ее в бешенство. Откуда-то издалека донесся короткий треск. Спенсер резко открыла глаза.
– Спенсер, – позвал голос доктора Эванс. – Эй. Спенсер.
Первое, что девушка увидела это табличка на столе. Я знаю только то, что ничего не знаю. Потом в поле зрения появилось лицо доктора Эванс. Она выглядела слегка растерянной, обеспокоенной.
– Ты в порядке? – спросила доктор Эванс.
Спенсер заморгала.
– Не знаю. – Она села и провела ладонью по вспотевшему лбу. Это состояние напомнило девушке пробуждение после наркоза, когда ей удалили аппендикс. Все казалось размытым и бесформенным.
– Скажи мне, что ты видишь в комнате, – попросила доктор Эванс. – Опиши все.
Спенсер огляделась вокруг.
– Коричневый кожаный диван, белый пушистый ковер…
Что сказала Эли? Почему Спенсер не услышала ее? И наяву ли это было?
– Проволочная корзина для мусора, – бормотала она. – Свеча «Анжуйская груша»…
– Хорошо. – Доктор Эванс положила руку на плечо Спенсер. – Сиди здесь. Дыши.
Окно в кабинете теперь было открыто, и Спенсер чувствовала запах свежего асфальта на автостоянке. Слышала, как воркуют два голубка. Когда она наконец встала с дивана и сказала доктору Эванс, что придет на следующей неделе, в голове заметно прояснилось. Девушка проскользнула через приемную, даже не кивнув Мелиссе. Ей хотелось побыстрее вырваться отсюда.
На парковке Спенсер забралась в свою машину и долго сидела в тишине, мысленно перечисляя все, что видит перед собой. Твидовая сумка. Вывеска перед фермерским рынком через дорогу: СВЕЖИЕ ОМАТЫ. Буква «Т» валялась на земле. Голубой грузовичок «Шеви», небрежно припаркованный на стоянке у рынка. Веселый красный скворечник на соседнем дубе. Объявление на двери офисного здания о том, что вход с собаками запрещен, за исключением собак-поводырей. Профиль Мелиссы в окне кабинета доктора Эванс.
На губах Мелиссы застыла нервная улыбка, и она что-то оживленно рассказывала, активно жестикулируя. Когда Спенсер снова посмотрела в сторону рынка, то заметила, что у «Шеви» спущено переднее колесо. А еще кто-то промелькнул за грузовиком. Кошка, наверное.
Спенсер выпрямилась. Это не кошка – это был человек. И он пристально смотрел на нее.
Немигающим взглядом. И вдруг – кто бы это ни был, он или она, – отвел глаза, пригнулся и растворился в тени.
19. Это лучше, чем метка «ударь меня»
В четверг после обеда Ханна плелась вместе с классом через школьный двор к флагштоку. В школе проводились пожарные учения, и теперь учитель химии мистер Персиваль собирался всех пересчитать, чтобы убедиться, что никто из его подопечных не сбежал. Выдался еще один чудовищно жаркий октябрьский день, солнце нещадно жгло ей макушку. Ханна вдруг услышала, как у нее за спиной перешептываются десятиклассницы.
– Ты слышала, что она клептоманка? – прошипела Ноэлла Фрейзер, высокая блондинка с каскадом локонов.
– Я знаю, – немедленно откликнулась Анна Уолтон, миниатюрная брюнетка с огромными сиськами. – Говорят, она организовала крупную кражу в «Тиффани». А потом угнала и разбила в хлам машину мистера Эккарда.
Ханна оцепенела. Обычно ее нисколько не волновали пересуды каких-то убогих десятиклассниц, но сейчас она чувствовала, что эти сплетни начинают ее нервировать. Девушка сделала вид, будто заинтересовалась маленькими сосенками, только что посаженными садовниками.
– Я слышала, будто бы она чуть ли не каждый день бывает в полицейском участке, – тем временем продолжала Ноэлла.
– А ты знаешь, что Мона вычеркнула ее из списка гостей? – прошептала Анна. – Они разругались в пух и прах, потому что Ханна унизила ее этой выходкой с самолетом.
– Мона уже месяца два как хотела бросить ее, – со знанием дела заявила Ноэлла. – Ханна становится настоящим лузером.
Ну это уже слишком. Ханна резко обернулась.
– И где вы этого наслушались?
Анна и Ноэлла обменялись ухмылками. И неспешно спустились вниз по склону холма, не удостоив ее ответом.
Ханна закрыла глаза и прислонилась к металлическому флагштоку, пытаясь не замечать того, что все вокруг смотрят только на нее. Прошли сутки после катастрофического фиаско со скайрайтингом[59], и неприятности нарастали снежным комом. Вчера вечером Ханна отправила с десяток сообщений на сотовый телефон Моны… но та не перезвонила. И сегодня о ней судачат все, кому не лень распространяя странные, сомнительные вещи.
Она вспомнила слова «Э». А Мона? Она тебе тоже не подруга. Так что опасайся удара в спину.
Ханна обвела взглядом толпу на школьном дворе. Две девчушки в форме чирлидеров показывали пантомиму приветствия. Возле эвкалипта мальчишки устроили «дуэль на блейзерах» – хлестали друг друга форменными пиджаками. Брат Арии, Майк, сосредоточенно играл на «Пи-эс-пи»[60]. Наконец она отыскала глазами белокурую головку Моны. Со скучающим, надменным выражением лица девушка направлялась обратно в главное здание школы через одну из боковых дверей. Ханна одернула блейзер, сжала и разжала кулаки и пулей понеслась к своей лучшей подруге.
Подбежав к Моне, она похлопала ее по худому плечу. Мона обернулась.
– О. Это ты, – произнесла она монотонным голосом, каким обычно приветствовала лузеров, недостойных ее компании.
– Это ты распространяешь обо мне гадости? – перешла в атаку Ханна, уперев руки в бока и стараясь не отставать от Моны, которая проскользнула в боковую дверь и стремительно двинулась вперед по коридору к художественной студии.
Мона поправила на плече сумку от «Дуни энд Бурк» мандаринового цвета.
– Ничего такого, что не было бы правдой.
У Ханны отвисла челюсть. Она почувствовала себя Вайлом И. Койотом из старого мультика «Безумные мелодии», который так любила в детстве – хитрый койот все бегал и бегал по краю обрыва, но, как только посмотрел вниз и увидел под собой пустоту, упал.
– Так ты думаешь, что я лузер? – возмущенно взвизгнула она.
Мона подняла бровь.
– Как я уже сказала, ничего такого, что не было бы правдой.
Ханна так и застыла на месте посреди снующей толпы. Мона дошла до конца коридора и остановилась возле группы девушек. Поначалу все они казались на одно лицо – дорогие сумки, блестящие волосы, тощие ноги с автозагаром, – но когда туман перед глазами рассеялся, Ханна увидела, что Мона стоит с Наоми и Райли, и они шепчутся.
Ханна чувствовала, что сейчас расплачется. Пошатываясь, она добрела до туалета и закрылась в кабинке рядом со Старым Верным Другом – печально известным унитазом, который извергал фонтаны воды, окатывая с ног до головы того, кто имел глупость им воспользоваться. В мужском туалете тоже имелся такой фонтанирующий унитаз. Уже много лет сантехники пытались починить и тот и другой, но, поскольку не могли выяснить причину этих странностей, Старые Верные Друзья стали легендой роузвудской школы и засадой для новичков. Все старались держаться от них подальше.
Разве что… Несведущая Мона пополнила список жертв унитаза вскоре после того, как подружилась с Ханной. Она написала Ханне отчаянное сообщение, и прямо во время урока Ханна бросилась к ней на выручку, захватив из своего шкафчика в раздевалке запасную форменную юбку и блузку. Ханна помнила, как запихивала насквозь промокшую одежду Моны в полиэтиленовый пакет из супермаркета «Фреш Филдс», а потом вышла из кабинки, чтобы не смущать Мону, которая стеснялась переодеваться при посторонних.
Как Мона могла забыть такое?
Как по команде Старый Верный Друг взорвался, выстрелив голубой столб воды. Ханна вскрикнула и прижалась к противоположной стене своей кабинки. Несколько тяжелых капель ударили по спине, и Ханна, съежившись, вдруг разрыдалась. Она выплескивала боль от того, что Мона больше не нуждается в ней. И что Эли убита. И что отец до сих пор не позвонил. Почему это происходит с ней? Что она такого сделала, чтобы заслужить этот кошмар?
Старый Верный Друг приутих и лишь булькал, когда общая дверь туалета распахнулась. Ханна сделала несколько частых вздохов, чтобы успокоиться и не выдать себя. Кто-то подошел к умывальнику, и Ханна выглянула из-под двери. Она увидела пару растоптанных черных мужских мокасин.
– Эй? – произнес мальчишеский голос. – Есть… есть здесь кто-нибудь?
Ханна зажала рот рукой. Что парень может делать в женском туалете?
Если только… Нет. Она не могла перепутать.
– Ханна? – Мокасины остановились прямо перед ее кабинкой.
Ханна узнала голос. Она выглянула в дверную щель. Это был Лукас, парень из ресторана «Рив Гош». Она разглядела кончик его носа, длинную прядь белокурых волос. Даже значок «ИГРАЙ В ФУТБОЛ ЗА РОУЗВУД!» на лацкане пиджака.
– Как ты узнал, что это я?
– Я видел, как ты сюда вошла, – пояснил он. – Ты ведь знаешь, что это мужской туалет?
Ханна смущенно шмыгнула носом. Она скинула намокший блейзер, неловко выбралась из кабинки, подошла к умывальнику и с силой нажала на дозатор. Мыло пахло миндалем – Ханна ненавидела этот запах.
Взгляд Лукаса упал на Старого Верного Друга.
– Эта штука опять извергалась?
– Да. – И тут Ханна не выдержала. Она сгорбилась над раковиной и снова дала волю слезам.
Лукас замер на мгновение, а потом положил руку ей на спину. Ханна чувствовала, как ладонь слегка подрагивает.
– Это всего лишь Старый Верный Друг. Он извергается каждый час. Ты же знаешь.
– Дело не в этом. – Ханна схватила шершавое бумажное полотенце и высморкалась. – Моя лучшая подруга ненавидит меня. И заставляет всех остальных тоже меня ненавидеть.
– Что? Да не может быть. Не сходи с ума.
– Может, еще как может! – Визг Ханны эхом отскочил от кафельных стен. – Мона теперь тусуется с девчонками, которых мы раньше терпеть не могли, она сплетничает про меня, а все потому, что сначала я пропустила годовщину нашей дружбы, потом самолет начертил на небе «кал у Моны» вместо «бал у Моны», и она отменила мое приглашение на день рождения, а ведь я – ее лучшая подруга!
Ханна выпалила все это скороговоркой, на одном дыхании, начисто забыв, где находится и к кому обращается. Замолкнув, она уставилась на Лукаса, внезапно разозлившись от того, что он оказался рядом и слышал все это.
Из-за очень высокого роста Лукасу приходилось сутулиться, чтобы не удариться головой о потолок.
– Я мог бы начать распускать слухи о ней. Скажем о том, что она страдает заболеванием, из-за которого ничего не может с собой поделать и тайком жует козявки, когда на нее никто не смотрит?
Ханна не смогла сдержать улыбку. Конечно, это противно… но зато смешно… и прикольно.
– Неплохо.
– Ну, мое предложение остается в силе. – Лукас сохранял серьезное выражение лица. В зловеще-зеленоватом освещении он даже казался симпатичным. – Но, послушай! Я знаю, чем можно поднять тебе настроение.
Ханна недоверчиво посмотрела на него. Неужели Лукас и впрямь решил, что, раз он застукал ее в туалете, отныне они друзья? И все-таки ей стало любопытно.
– Чем же?
– Не могу сказать. Это большой секрет. Завтра утром я заеду за тобой.
Ханна выстрелила в него предупреждающим взглядом.
– Это что, типа свидание?
Лукас поднял руки в знак капитуляции.
– Нет, ни в коем случае. Исключительно по-дружески.
Ханна сглотнула. Друг ей сейчас действительно необходим. Крайне необходим.
– Ладно, – сказала она тихо, слишком усталая, чтобы спорить. Потом, вздохнув, выскочила из мужского туалета и поспешила на следующий урок. Как ни странно, она чувствовала себя чуточку лучше.
Свернув за угол в крыло иностранных языков, Ханна остановилась, чтобы надеть блейзер, и нащупала что-то, прилипшее к нему сзади. Это был смятый листок бумаги. Пожалей меня, прочла она надпись, сделанную острым красивым почерком.
Девушка оглянулась на проходивших мимо школьников, но никто не обращал на нее внимания. Как давно она ходит с этой запиской на спине? И кто мог это сделать? Да кто угодно. Во время учебной пожарной тревоги она находилась в гуще толпы. Все там были.
Ханна снова посмотрела на листок, повертела его в руках. На обратной стороне обнаружился текст, напечатанный на машинке. Сердце у нее снова упало.
Ханна: Помнишь, ты встретила Мону в дверях клиники пластической хирургии «Билл Бич»? Да здравствует липосакция!! Но, тсс! Ты узнала это не от меня. – Э
20. Жизнь имитирует искусство
В четверг в обеденный перерыв Ария зашла в административное крыло школы. Здесь располагались кабинеты всех учителей, и зачастую во время ланча сюда приходили школьники на консультации или просто за советом.
Ария остановилась у закрытой двери кабинета Эзры, которая теперь выглядела иначе. Эзра прикрепил к ней белую маркерную доску, и она пестрела сообщениями от учеников. Мистер Фитц, хотела поговорить о моем докладе по Фицджеральду. Зайду после уроков. Келли. В самом низу кто-то оставил цитату из «Гамлета»: «Злодей, злодей, смеющийся, проклятый изверг!» Под доской прилепили карикатуру из газеты «Нью-Йоркер» с изображением собаки на кушетке у психотерапевта. На дверной ручке болталась табличка «НЕ БЕСПОКОИТЬ» из местной гостиницы; Эзра перевернул ее другой стороной: «ПОЖАЛУЙСТА, ПРИБЕРИТЕСЬ В КОМНАТЕ».
Ария осторожно постучала.
– Войдите, – раздался его голос из-за двери.
Девушка ожидала увидеть Эзру с кем-то из учеников – из обрывков разговоров, подслушанных в классе, она сделала вывод, что в обед он всегда занят. Но он оказался один, с коробкой «Хэппи мил»[61] на столе. В комнате пахло «макнаггетсами»[62].
– Ария! – воскликнул Эзра, вскидывая брови. – Вот так сюрприз. Присаживайся.
Она плюхнулась на диван, обитый колючим твидом, – такой же, как в кабинете директора школы. Кивнула на пакет с едой.
– «Хэппи мил»?
Он смущенно улыбнулся.
– Я люблю игрушки. – Эзра взял со стола машинку из какого-то детского фильма. – Хочешь «макнаггетс»? – Он протянул ей почти полную коробку. – С соусом барбекю.
Она отмахнулась.
– Я не ем мясо.
– Ах, да. – Он сунул в рот горсть картошки, не отрываясь от нее взглядом. – Совсем забыл.
Ария испытала щемящее чувство близости в сочетании с неловкостью. Эзра отвел глаза, вероятно, чувствуя то же самое. Она оглядела его стол, заваленный стопками бумаг, кучей книг, и в этом хламе нашлось место даже японскому мини-садику камней.
– Что ж… – Эзра вытер рот салфеткой, не замечая выражения лица Арии. – Чем могу помочь?
Ария облокотилась на валик дивана.
– Я хотела попросить отсрочку по эссе на тему «Алой буквы», которое надо сдавать завтра.
Эзра отставил стакан с газировкой.
– В самом деле? Я удивлен. Ты никогда не задерживаешь работы.
– Я знаю, – пробормотала она смущенно. Но дом Эккардов совсем не располагал к учебе, начиная даже с того, что в нем царила пугающая тишина – Ария привыкла заниматься под звуки музыки, работающего телевизора и трескотни Майка по телефону в соседней комнате. Еще труднее было сосредоточиться, когда она чувствовала, будто за ней… наблюдают. – Но это совсем ненадолго, – продолжила девушка. – Мне нужен всего лишь этот уик-энд.
Эзра почесал затылок.
– Что ж… я еще не устанавливал правила отсрочки. Ладно, договорились. Но только на этот раз. В дальнейшем буду снижать баллы.
Она заправила волосы за уши.
– Я не собираюсь превращать это в привычку.
– Вот и хорошо. А что такое – тебе не нравится книга? Или ты еще не начинала читать?
– Я дочитала сегодня. Но мне она противна. Я ненавижу Эстер Прин.
– Почему?
Девушка затеребила пряжку на замшевых балетках цвета слоновой кости от «Урбан Аутфиттерс».
– Она предполагает, что ее муж пропал без вести, и тут же заводит роман, – пробормотала Ария.
Эзра подался вперед, опершись на локоть, и смотрел на нее добродушно-насмешливо, будто его забавляли ее рассуждения.
– Но ее муж тоже не очень хороший человек. Вот что усложняет интригу.
Ария оглядела деревянные полки, которые буквально ломились от книг. «Война и мир». «Радуга земного тяготения»[63]. Обширная коллекция поэтических сборников Э. Э. Каммингса[64] и Рильке[65] и не один, а даже два экземпляра «За закрытыми дверями»[66]. И несколько томов Эдгара Аллана По, рассказы которого до сих пор не освоил Шон. Все книги выглядели потрепанными и зачитанными.
– Но я не могла видеть дальше того, что сделала Эстер, – тихо сказала Ария. – Она изменила мужу.
– Мы, наверное, должны сочувствовать ей в борьбе с обществом, которое клеймит ее позором. Восхищаться ее стремлением отстаивать собственную личность и не позволять кому-либо решать ее судьбу.