В итоге, отец с сыном, не сговариваясь двинулись по Никольской, в сторону Лубянски, смущенно поглядывая друг на друга. Оба в общем-то понимали, что подобная брезгливость в 19-м веке смешна – но тем не менее, решили поискать, в Москве 1886-го года не столь экстремальный образчик фаст-фуда "а-ля-рюс".
Искомое нашлось быстро – на углу Никольской и Лубянской площади имело место нечто вроде то ли кофейни, то ли кондитерской… в общем, вполне респектабельное заведение, где не зазорно было появиться приличному мужчине с сыном. В самом деле – не в трактир же им идти?
Вход в кофейню представлял из себя изящное крылечко, украшенное ажурной железной решеткой. Над крылечком красовался полотняный навес в широкую бело-синюю полосу, отделанный витым шнуром с тяжелыми кистями. Справа от наполовину застекленных дверей висела вывеска "ЖОРЖЪ COFFEUR" , Варшава, Киев, Санкт-Петербург". Видимо, наши герои набрели на далекого предка сети "Кофе-Хаус".
Еще в магазине готового платья , Ваня попросил завернуть в бумагу футболку и бундесверовскую куртку, облачившись в приобретенную здесь то ли гимнастерку, то ли рубаху из плотной ткани (приказчик в лавке назвал ее "коломянка") серого цвета, с посеребренными пуговицами. Джинсы Иван решил оставить – благо, они были черными без каких-то бросающихся в глаза этикеток. Обувь, правда, подкачала: хотя положенные к форме ботинки на шнурках и были приобретены согласно совету приказчика лавки, но Ваня предпочел остаться в кроссовках. Гимназическую рубаху перетягивал ремень – Ваня ткнул пальцем в первый попавшийся, проигнорировав праздный, с его точки зрения, вопрос о том, в какой гимназии он учится. Примеряя обнову, Ваня привычно не стал застегивать три верхние пуговицы и решительно пресек попытку приказчика помчь ему. Воротник был жестким, он наверняка натер бы шею и мешал дышать; впрочем, проверять этого Ваня не собирался.
Надо призаться, что Ваня себе понравился в новой одежде. В 21-м веке мальчик не носил ремень поверх куртки; однако реконструкционные выезды приучили его к такой манере носить одежду – и Ваня прекрасно знал, что от перетянутого ремня внешне он выигрывает. Одно плохо – до карманов теперь было не добраться. Ну да ничего – готовясь к вылазке в 19 век, Иван прицепил на пояс сплавовскую тактическую сумку и чехольчик для "викторинокса" – и сейчас не перевесил эти полезные приспособления на гимназический ремень. Внешний вид лихого странника во времени дополняла шотландская шапочка. Так что, Ваня был вполне доволен своим новым образом. И, похоже, не он один – при входе в кофейню, они с отцом столкнулись с дамой в сопровождении миловидной барышни лет 14-ти, в гимназическом платье с белым фартуком и забавной белой пелеринкой на плечах. В барышне Ваня немедленно узнал одну из учениц гимназии, которую им пришлось вчера посетить. Гимназистка явно так же запомнила его и, похоже, не осталась равнодушной к его новому обличью – во всяком случае, во взгляде, которым она окинула экипировку Вани, можно было уловить одобрение. Чрезвычайно гордый собой, Ваня уселся за столик рядом с отцом.
Яша хорошо видел, как мужчина с мальчиком скрылись в дверях кофейни. Он ходил за ними целых полтора часа, как приклеенный– только богу Израилеву известно, что за интерес нашел в этой парочке дядя Ройзман! Покинув лавку часовщика, двое отправились в Верхние Городские ряды и посетили заведение купца Серебрянникова, торгующее готовым платьем. Яша знал курносого, веснушчатого парня, служащего при этой лавке – и, конечно, расспросил его о посетителях, пока те расплачивались. Оказалось, что отец с сыном закупили целый гардероб; причем, как поведал Яше мальчишка, оказались "тюрями" – ушлый серебрянниковский приказчик насчитал им не менее 10-ти рублей лишку. Из лавки они вышли, нагруженные свертками и переодетые в только что купленное платье, и направились в сторону Лубянки – где и обосновались в кофейне Жоржа. И,судя по всему, надолго – так что посланец часовщика беззаботно присвистывая, бродил мимо лотков, приценивался ко всякой мелочи – и, время от времени, бросал взгляды на двери кофейни, за которыми скрылись его подопечные.
Глава тринадцатая
– А чего же еще вы хотели? Это ж Вика-Глист! – втолковывал собеседникам Николка.
– Как-как? Глист? И за что же вы его так? – усмехнувшись, переспросил Олег Иванович. – Впрочем, я, каджется, догадываюсь! –
– Вот именно! – подтвердил Николка. – Он тощий, лезет всюду, куда не просят, и, вообще, один вред от него. Уж на что наш латинист зверь, но по сравнению с этим – просто ангел. Мало того, что папина гимназия от него стонет – так он еще и взял манеру по скверам и кофейням людей отлавливать! Его во всех гимназиях Москвы ненавидит! –
– А что, у вас, человеку уже и в кофейню зайти нельзя? А где еще вам запрещено появляться? – возмущенно спросил Иван.
Николка задумался. – Где еще? Ну…. Про кофейни вы уже знаете…. В трактирах и ресторанах –ну, это и так ясно. В бильярдных нельзя, в клубах. Да, и вот еще! – вспомнил мальчик. – В театры не всегда дозволяют – есть список пьес, на которые ходить можно, а если соберешься на что-то еще – надо испрашивать разрешения у гимназического надзирателя. И на ипподром нельзя – за это строго наказывают. –
– Ну и порядочки, – хмыкнул Иван. – Туда нельзя, сюда запрещено…. начинаю понимать большевиков. Тут кто хочешь взбунтуется. –
– Прости, кого? – озадаченно переспросил Николка, а Олег Иванович укоризненно покачал головой, глядя на веселящегося отпрыска. – Нет, дядь Олег, я, правда, не понял…. –
Верно говорят – совместные приключения сплачивают. Прошло всего два дня, а от прежней натянутости и опасений Николеньки не осталось и следа. Он ощущал себя хозяином, принимающим чудаковатых гостей-неумех, приехавших в город из глухой провинции – и считал своим долгом оберегать их от возможных неприятностей, подстерегающих чужеземцев на улицах Москвы. Но увы – он не справился с этой ответственной задачей. Только вчера сел в лужу, не подумав о том, как пришельцы из будущего будут добираться от гимназии на Маросейке до дома на Гороховской. И вот, на следущий же день – снова оставил несмышленышей без присмотра. Не растолковал самых простых вещей – и на тебе, двух часов не прошло, как они попали в неприятности! А кто виноват? Конечно, он, Николенька Овчинников, больше некому.
История, и правда, вышла неприятная. Стоило Ване с Олегом Ивановичем сделать заказ, как за несколько столиков от них разыгралась безобразая сцена. К даме с гимназисткой, с которыми они столкнулись у входа в кафе, подошел тощий, сутулый господин в казенном мундире. Лицо его имело выражение до чрезвычайности важное, хотя и несколько кисловатое –что, впрочем, никак не компенсировало его внешней несолидности. Означенный господин весьма раздраженным тоном, постоянно срываясь на крик, начал выговаривать гимназистке и ее мамаше за нарушение неких, не вполне понятных гимназических правил.
Из речи носителя пенсне Ваня уяснил, что, во первых, этот, так некстати появившийся казенный чин, мало того, что знает девочку, так еще и преподает в гимназии, где она учится; а во вторых, появляться в местах, подобных этой кофейне, гимназисткам, похоже, запрещено – хотя бы и с родителями . Так что девочка явно нарушила правила, и теперь ей были грозят неприятности. Причем, было ясно, что мать гимназистки тоже напугана происходящим, и не смеет возразить мундироносцу– что уж говорить о самой девочке! А гимназический чин, учуяв беспомощность жертв, разошелся не на шутку: покраснел, принялся резко жестикулировать, что в сочетании с его нелепой "цыплячьей" внешностью, производило эффект скорее, комический, нежели устрашающий. К тому же, какой-то момент рздраженный господин выдал "петуха" – и тут Ваня, не сдержавшись, громко хихикнул. Скандалист, услышав возмутительный звук, немедленно повернулся – и узрел новую жертву. Барышня с матерью были немедленно преданы забвению, и казенный чин , с грозным "А это что такое?" двинулся к столику Олега Ивановича и Вани. Подойдя, он уставился на сидящих тяжелым взглядом.
Олег Иванович, не вполне понимая, что от них, собственно, требуется, любезно улыбнулся. Ваня, старательно согнав с лица ухмылку, столь же лубезно кивнул. Но приветливые жесты не оказали на господина никакого действия – он еще сильнее покраснел, на шее задергалась какая-то жила. Чиновник сверлил гневным взглядом Ваню и его отца, явно чего-то ожидая; и Олег Иванович, желая разрешить неловкую ситуацию, осторожно осведомился: "Я могу вам чем-то помочь, любезный?
Господина словно прорвало: "Я вам не "любезный", а надворный советник, потрудитесь обращаться ко мне соответственно классному чину и с должным почтением, милостивый государь! И извольте немедленно сделать внушение вашему сыну по поводу неподобающего поведения! Пусть он НЕМЕДЛЕННО объяснит, почему позволяет себе появляться в неподобающем мест, в столь возмутительном виде!"
Господина словно прорвало: "Я вам не "любезный", а надворный советник, потрудитесь обращаться ко мне соответственно классному чину и с должным почтением, милостивый государь! И извольте немедленно сделать внушение вашему сыну по поводу неподобающего поведения! Пусть он НЕМЕДЛЕННО объяснит, почему позволяет себе появляться в неподобающем мест, в столь возмутительном виде!"
С лица Олега Ивановичатца мигом исчезла вежливо-доброжелательная улыбка. Иван знал, что отец, хоть порой и позволяет себе вспылить, все же обычно держит себя в руках; но предсказать какую форму примет его реакция на хамский выпад типа в мундире, мльчик не брался. И тут краем глаза он поймал взгляд барышни-гимназистки, избавленной от внимания вспыльчивого господина. Взгляд ее был понимающим и…. сочувственным – девочка явно жалела Ваню. Разумеется, снести этого он не мог. Слегка подмигнув гимназистке (что явно озадачило барышню, не ожидавшего такого от "попавшего в беду" мальчика), Ваня заявил: "А знаете, батюшка – будь мы в Анканзасе, этого мистера давно бы уже пристрелили."
Услышав реплику Вани, возмущенный господин дернулся, будто его кольнули шилом, и поперхнулся очередной гневной тирадой. Глаза девочки вспыхнули неподдельным восхищением, а ее мама – как, в прочем, и Олег Иванович, не ожидавший от сына подобной выходки, – потрясено уставилась на Ваню.
А скандалист, тем временем, обрел дар речи: "Как ты смеешь… скверный мальчишка… в какой гимназии…"
Отец Вани, наконец, сориентировался в происходящем: "Вот что, мистер, please, не судите строго моего сына – мы с ним недавно приехали в вашу страну и еще не вполне освоились с туземными обычаями. Вот, прошу вас – надеюсь ,вы будете снисходительны к неопытным путешественникам." – и протянул возмущенному гимназическому чиновнику визитную карточку, точно такую же как та, что оставил у часовщика.
Чиновник судорожно сцапал кремовую картонку и уставился на нее, явно не понимая ни слова в английском тексте. А Олег Иванович, заметивший быстрый обмен взглядами между сыном и хорошенькой барышней за соседним столиком, в свою очередь плутовато подмигнул Ване и продолжил: "Но, должен отметить – мой сын в чем-то чертовски прав. В тех краях, где он вырос и впервые нацепил на пояс "кольт", пулю можно словить и не за такое."
Теперь пришла очередь Вани бороться со смехом. А вот господин в пенсне ошалел окончательно. Ситуация была нерядовой: странно ведущий себя, но, тем не менее, приличный мужчина и мальчишка, злостно нарушающий установленную гимназическую форму одежды, откровенно издевались над ним, да еще и в присутствии ученицы гимназии, где он служил! Злосчастный преподаватель ( как объяснил потом Николенька – латинист женской гимназии, Суходолов Викентий Аристофанович ), ясно представил, какие злорадные шепотки поползут завтра среди его учениц.
Он, наконец, разобрал надпись на визитке, и теперь лихорадочно пытался понять, как выйти из отвратительной ситуации. Не продолжать же безобразную сцену, раз уж эти двое оказались иностранцами, да еще из Америки! Конфликт с такими личностями мог выйти простому учителю гимназии боком – случись что, и полиция и начальство встанут на сторону иностранцев. Тут и до неприятностей по службе недалеко…..
И разгневанный латинист сдал назад.
– Да, милостивый государь, я понимаю….. но, все же, сделайте внушение своему сыну, что не подобает появляться на улице в гимназической форме, не имея на это соответствующего права, да еще и проявлять неуважение… –
– Простите, мистер, мы видели, какую одежду носят дети в вашем городке – и приобрели в магазине такую же, чтобы малый не слишком выделялся. А знаю я этих сопляков – враз предъявят претензии чужаку за то, что тот без спросу завернул на их ранчо. Но менеджер в магазине не предупредил нас, что это есть uniform, а не костюм для civilians… –
Олег Иванович нарочно уснащал язык киношными американизмами, работая на образ приезжего из дикой Америки. А Ваня довольно взирал то на ошалелого гимназического цербера, то на миловидную барышню, прикидывая, однако, что придется выслушать от отца по поводу неуместной шутки…
Что ж – инцидент был исчерпан, и незадачливый педагог счел за лучшее покинуть поле боя. Ваня с отцом допили кофе с бисквитом, причем Ваня все продолжал переглядываться с давешней гимназисткой. Покидая заведение, он даже слегка поклонился ей, удостоившись милой улыбки и пунцовых щечек – барышне явно польсили эти знаки внимания.
– В общем, я понял: этот ваш Глист не мог до нас не домотаться. По подлости своей, глистовой натуры. Опять же – служба такая. – заключил Ваня. – Обидно, конечно, глупо подставились… –
Олег Иванович поморщился, однако согласился с сыном. Он был смущен – надо же, сам поучал Ивана насчет внимания к деталям, и вдруг – такой прокол! Да еще и после позорной сцены в часовой лавке! А всего-то надо было – посидеть лишние полтора часа в интернете, поискать материалы, касающиеся и наручных часов и правил поведения учащихся гимназий. Ведь не может быть, что таких сведений не нашлось! Нет, как хотите, а эта промашка, как и гнусный инцидент с часовщиком Ройзманом, целиком на его совести.
А Ваня, тем временем, продолжал допытваться:
– Ну ладно, с воротником я понял : вас заставляют, как зольдатиков, пуговицы до верху застегивать, а кто не спрятался – я не виноват. Так? – Николка мотнул головой, подтверждая правоту товарища.
– Насчет подсумков тоже все ясно – не положено, нет у вас таких девайсов в употреблении, а значит – нефиг выпендриваться. Хорошо, учтем на будущее. Но чем ему тебе джинсы-то не понравились? Черные, лейблов ярких нет, молния даже не видна. А что сшиты не по фасону– ну так, не так уж сильно они и отличаются…. –
–А вот и сильно. – не согласился Николка. – Ты просто привык к своим… как их.. джинсам, да? – и не замечаешь. А со стороны, ты поверь, они совсем по другому выглядят. Да, дядя Олег? Вот скажите ему! – обратился мальчик за поддержкой. –
– Ох, да не трави ты душу, Нико?л…. – Олегу Ивановичу было неловко, но не согласиться с гимназистом он не мог. – Сам ведь видел: ну НЕ ТАК он выглядит! Хоть и нацепил на себя эту рубаху гимназическую, а все равно – выделяется, как эльф в занавеске… то есть прости, как белая ворона. Нет, чтобы сразу надеть на себя все, что в магазине куплено… –
– Вот видишь? – попрекнул Николка Ваню. – Но главное – они же другого цвета! Сам вот посмотри – рубашка у тебя серая, а джинсы-то эти самые – черные!
– Ну так и что? – не понял Иван. – Не голубые же, или,с кажем, оранжевые? Черные – и черные, вполне себе комильфо. –
– А вот и нет!– строго ответил гимназист. – Это только старшеклассники могут брюки и рубаху разного цвета носить, чтобы.. как это дядя говорит? Фрондировать, да! Но вот у нас в гимназии этоне проходит, у нас за отступление от формы знаешь как наказывают? – и Николка от избытка чувств помотал головой, отгоняя какое-то неприятное воспомнинание.
– Ну ладно, ладно, уяснил. Будем ходить по уши в фельдграу, как и положено по вашему уставу. Остается еще и ранец, как у тебя, завести – и все, клоуны приехали. – сдался Иван. Он, конечно, понимал, что в чужом времени надо соблюдать осторожность; и перво-наперво правильно выбирать внешний вид. Но… он и не предполагал, НАСКОЛЬКО неудобна в 1886 году что одежда, что школьные ранцы. Мальчик, привыкший к легкому, спортивному стилю, к джинсам, ветровкам и компактным рюкзачкам, воспринимал моды конца 19-го века, как личное оскорбление.
– А ты тоже хорош. – попенял сыну Олег Иванович, который все не мог отойти от своего прокола. – Кто, скажи на милость, тянул тебя за язык, что ты начал ковбоя разыгрывать? Тоже мне, Билли Кид!
В общем, денек выдался веселым. Хотя – и весьма плодотворным. Мы возвращались домой, имея в кармане более чем солидную, по меркам 1886 года, сумму. Отец прикинул: если ограничиться съемом квартиры у дяди Николки, и повседневными расходами, то вырученных денег, даже с учетом потраченного, хватит месяца на три.
Вот, приблизительно, чтоб вы примерно представляли, здешние цены:
Хлеб – около 3-х копеек за фунт, мясо – до десяти копеек, в зависимости от качества. Хлеба вообще здесь едят очень много, с нашим 2014-м годом не сравнить. Дома я, помнится, и в обед-то нечасто кусок хлеба брал; а здесь, первое, что я увидел за семейным столом у Овчинниковых – так это мельхиоровую хлебницу, доверху наполнеенную неслабыми ломтями. Причем хлеб ели со всеми блюдами, несмотря на обилие на столе вкуснейшей выпечки.
Но вернеся к ценам. Фунт масла – около 30-ти копеек, сахара – гривенник. Кстати, заметили, что я уже успел перейти на фунты? О привычных килограммах, метры и литрах здесь и понятия не имеют – в ходу всяческие "золотники", "аршины" , "сажени", ну и конечно, фунты с пудами. Причем, фунты оказались не те, что известны мне по английским и американским фильмам. В русском фунте 409 граммов, и равняется он 32-м лотам, или, 96 золотникам. А так же – он составляет одну сороковую часть пуда. Вам уже надоело? А представьте, каково здешним жителям постоянно держать в голове десяток эдаких головоломок!