§ 3. Конституционно-правовой принцип политического многообразия: концептуально-теоретический аспект
Государственность любой страны представляет собой сложнейший комплекс разнообразных элементов, структур, институтов политической власти, обусловленных неповторимой самобытностью социальных, экономических, политических, культурных условий жизнедеятельности конкретного народа или объединения народов.
Это во многом повлияло на конституционные принципы, выраженные как основополагающие начала в конституциях конкретных государств и, с одной стороны, определяющие содержание общественных отношений, а с другой – являющиеся объектом конституционно-правового регулирования. Конституционные принципы, как было обосновано ранее, могут относиться к конституционному строю государства в целом и к его институтам в частности, к политической системе, правовому статусу гражданина, территориальной организации государств, к экономической системе.
Важно также подчеркнуть, что конституционные принципы подчиняют логически и юридически все содержание конституции конкретного государства и издаваемых в ее развитие законов. В соответствии с Конституцией РФ основы конституционного строя составляют следующие государствообразующие конституционные принципы: народовластие; республиканская форма правления; народный суверенитет; приоритет и нерушимость прав и свобод человека и гражданина; разделение властей; федерализм. Политические цели и задачи решаются различными способами; скажем, государственное строительство может зиждиться на конституционных принципах, лежащих в основе конституционной регламентации, параметров всего законодательного регулирования, критериев оценки принимаемого и действующего законодательства.
Чрезвычайно сложный вопрос – объективная обусловленность правовых явлений и закрепление их в конституционных принципах, которые служат выражением, воплощением и проводником глубинных требований социальной жизни. К числу таких явлений относят, прежде всего, принципы права – истоки и направления права, на которых строится вся правовая система и без которых она не может существовать.
Как было отмечено выше, принципы права не всегда лежат на поверхности общественной жизни, четко сформулированы в правовых нормах, в законодательстве государства. Они могут быть писаными и неписаными, в последнем случае выступают в качестве социальных взаимодействий, не требующих особых юридических обоснований. Так, 15 августа 2003 г. Правительством РФ была утверждена программа социально-экономического развития Российской Федерации на среднесрочную перспективу. В ней по годам было расписано сокращение доли бюджета в валовом внутреннем продукте. Реализация такой концепции лишала страну возможности провести уже намеченные мероприятия, среди которых развитие малого бизнеса, науки и спорта, молодежной политики, реформирование армии и образования. Все эти программы, в принципе, с точки зрения экономической науки, по мнению академика Л. Абалкина, ни в коем случае нельзя осуществлять на средства частных предприятий. Их финансирование – задача бюджета.[105] При принятии бюджета Российской Федерации на 2008–2010 гг. часть подобных рыночных «инноваций» в интересах, не побоюсь сказать, государственной элиты исключена из планов стратегического развития России, и социальные проблемы правомерно рассматриваются с учетом последовательности вложения средств и получения отдачи от них.
О том, что адекватное отражение потребностей в принципах права в общественном развитии во многом зависит от законодателя, писал еще К. Маркс. Критикуя гегелевскую философию права, он отмечал, что «задача законодателя в демократическом обществе состоит не в подмене закона своей волей, а в открытии и формировании действительного закона»[106].
Принцип политического многообразия не относится к самоочевидным истинам. При всей прозрачности его содержательной сущности не все политические режимы считают его необходимым истоком государственного управления, неоднозначно оценивается и его социальное значение для жизнедеятельности человека. В условиях антидемократического социального управления властвующая элита рассматривает принцип политического многообразия как ложный, социально вредный, поскольку он якобы нарушает и подрывает солидарность общества, которая объективно нужна для повышения результативности деятельности людей. Обоснование несостоятельности таких умозаключений не может быть осуществлено в рамках самоочевидности, а возможно только на основе научной аргументации, опирающейся на общественные факты исторической практики.
В современной российской государственности весьма причудливо переплелись многие черты, свойства и функции «правовых принципов» и «принципов действующего права», которые очень близки друг другу по значению, но все же не являются тождественными. Не вдаваясь в подробности анализа их эволюции и развития, мы в первом параграфе обосновали, что это рядом положенные категории. Подход к разведению данных понятий основывался на тонкостях, которые имеют принципиальное значение при определении их функциональной роли.
Правовой принцип политического многообразия позволяет выявить объективное основание плюрализма, которое, как правило, обусловливается экономической структурой общества. По существу, принципы права сами по себе могут выражать юридическое мировоззрение классов, других социальных групп, отдельных физических лиц, различных общностей, государств, не обретая до определенного времени качества нормативности, но они никогда не сливаются по своему содержанию с неюридической политикой (внутрипартийная политика).
В современной рыночной экономике, к примеру, центральным вопросом, как обозначено в совместном заявлении ведущих российских и американских ученых, является конкуренция. При ее развитии предприятия выступают в качестве авангарда рыночной экономики, способны стимулировать новые инициативы в деле инвестиций, производства и занятости. Дело в том, что потенциальные возможности той или иной формы собственности реализуются не сами по себе, а через посредство сложной системы организационно-экономических отношений и принципов права. Именно с помощью них воплощается в жизнь ресурс собственности в решении социальных задач, так как они более подвижны и динамичны, чем принципы действующего права, весьма многообразны в своих конкретных проявлениях.
Необходимо отметить, что в отечественном обществознании до недавнего времени понятие «политический плюрализм» исследовалось исключительно в контексте критики буржуазных государственно-правовых теорий. При этом ущербность теории политического плюрализма, как правило, обосновывалась тем, что она якобы представляет собой реакционный идеологический миф, с помощью которого пытаются доказать превосходство буржуазной демократии и завуалировать ее классовую сущность, создать впечатление того, что государство является лишь одним из равноправных субъектов политических отношений наряду с множеством других общественных структур.[107] Несостоятельность доктрины «плюралистической демократии», возникшей на рубеже XIX и XX вв., в свою очередь, обосновывалась тем, что она выступает против социалистической демократии, пытается увековечить демократию в ее буржуазном содержании, отрицает практическое господство монополистической буржуазии.[108]
Как известно, в советское время идея политического многообразия не стала нормативно-правовым принципом, ибо в Конституции СССР 1977 г. были официально закреплены противоположные идеи: «Руководящей и направляющей силой советского общества, ядром его политической системы, государственных и общественных организаций является Коммунистическая партия Советского Союза. КПСС существует для народа и служит народу. Вооруженная марксистско-ленинским учением, Коммунистическая партия определяет генеральную перспективу развития общества, линию внутренней и внешней политики СССР, руководит великой созидательной деятельностью советского народа, придает планомерный, научно обоснованный характер его борьбе за победу коммунизма. Все партийные организации действуют в рамках Конституции СССР» (ст. б).[109] В т. 19 данной Конституции одной из важнейших задач было названо установление социальной однородности.
Наша задача заключается в концептуальном анализе принципа политического многообразия, для чего, по нашему мнению, необходимо обратиться к историческому зарубежному опыту. И обусловлено это парадоксальностью ситуации перехода российского общества к модели социально ориентированной и эффективно регулируемой экономики.
В настоящее время хорошо зарекомендовали себя различные модели конституционно-правовых отношений, постоянно обновляющиеся с учетом исторического опыта и сохранившие адекватность условиям страны или группы стран – США и европейских стран, скандинавская модель, китайская, японская и индийская модели, модели, присущие ряду стран исламского мира и Южной Америки. Эти модели несопоставимы друг с другом даже по внешним признакам, поэтому заимствование их элементов не позволит получить ожидаемых результатов. Столь же своеобразной должна быть и российская конституционно-правовая модель, опирающаяся на историю, традиции социальных связей, культуру и систему ценностей ее граждан. Сказанное о специфике моделей социально-политического развития отнюдь не отрицает их общих черт, но позволяет плюралистично отразить в общественных отношениях и социальных связях потенциальные возможности институционально-эволюционной теории политического многообразия, весьма разнообразного в своих конкретных проявлениях.
Мир не только многообразен, но и многоцветен. Он исключает поиск универсальных моделей или их навязывание по заранее расписанному сценарию, или копирование пути, пройденного другими народами. Именно социологический подход помогает видеть социальную природу правовых явлений, их связь с другими общественными явлениями, в том числе экономическими, политическими, идеологическими.[110] Социологическое направление в государственно-правовых исследованиях получило существенное развитие в юридической науке. Поэтому в своем исследовании мы тоже решили обратиться к социологическому подходу.
Отметим, что заслуга введения в научный оборот такого понятия, как «социологическая юриспруденция», принадлежит французскому исследователю, представителю позитивной философии Огюсту Конту[111] В научном труде «Курс позитивной философии» ученый рассматривал позитивизм как среднюю линию между эмпиризмом и мистицизмом. По мнению Конта, наука и философия не могут ставить вопроса о причине явлений, ибо все подлинное и положительное может быть получено как результат специальных наук, их синтетическим объединением[112].
Вопросами позитивизма, положившими начало социологии государства и права, занимались такие видные ученые, как Б. Констан, Г. Еллинек, Р. Иеринг, Ф. Ницше, А. Токвиль, И. С. Нарский и др.[113]
Необходимо отметить, что широкое использование этого социологического направления в государственно-правовой науке явно наложило свой отпечаток на оценку сущности правовых принципов, данную в свое время еще Ф. Энгельсом: «…отражение объективных потребностей общественного развития в правовых принципах происходит помимо сознания действующего; юрист воображает, что оперирует априорными положениями, а это всего лишь отражения экономических отношений»[114]. Выделяя классовый характер права, Ф. Энгельс утверждает, что при одних исторических условиях право предстает, как «резкое, несмягченное, неискаженное выражение господства одного класса…»[115].
Предельно четко мысль о социальной обусловленности законов выразил французский мыслитель XVIII в. Поль Гольбах: «…гражданские законы могут лишь применять законы природы и толковать их таким образом, чтобы это в наибольшей степени соответствовало благу данного общества», а в случае, если гражданский закон «мешает нам делать то, что требуют или разрешают нам природа, разум, благо общества, он несправедлив и тираничен, и его создатели превышают власть»[116].
Важную роль в развенчании европоцентристского позитивистского взгляда на общество и право сыграли полевые исследования, у истока которых еще в 10‑20‑е гг. XX столетия стоял один из основателей современной западной социальной антропологии Б. Малиновский. Чрезвычайно сильное влияние на развитие юридической антропологии оказала его работа «Преступление и обычай в обществе дикарей», впервые опубликованная в 1926 г. и выдержавшая около десяти переизданий. На материалах Тробриандских островов в Меланезии он показал, как местному обществу без европейского права и государства удавалось поддержать правопорядок при помощи взаимных обязательств (reciprocity) и целого ряда иных юридически не формализованных норм. Причем нередко меланезийцам это удавалось лучше, чем современным европейцам. Возможно, такой вывод был предопределен недостаточной глубиной «первого взгляда», либо Б. Малиновский недооценил роль колониального государства в Меланезии[117].
Для выработки методологии юридической антропологии большое значение имела работа А. Р. Редклиф-Брауна «Общественные и частные деликты в первобытном праве», впервые изданная в 1933 г. Как и Малиновский, Редклиф-Браун пытался найти ответы на вопросы, до сих пор волнующие исследователей. Каким образом управляются общества без государства и формальных юридических институтов – судей, судов, полиции, адвокатов, разработанных законодательств, конституций? Как узнать, какие правовые нормы действовали и сегодня действуют там? А если эти нормы известны, то почему им подчиняются, конечно, если это действительно так? В отличие от Малиновского, упор в этой и других своих работах Редклиф-Браун делал не на управляемых, а на управляющих – на правовой и социальной элите общества. Немалый вклад в разработку проблематики обычного права, впоследствии ставшей главным объектом изучения сторонников правового плюрализма, внесли М. Глакмэн, Т. О. Элиас и другие исследователи Африки.
Исследование обычного права в колониальном контексте подвело западных ученых к кредо правового плюрализма: государство не имеет монополии на право. Существуют как государственные, так и негосударственные правовые и общественные системы. Более того, они могут сосуществовать в одном и том же социальном пространстве, или полуавтономном «социальном поле» (socialfield) – если оперировать понятием, предложенным С. Ф. Мур и принятым большей частью сторонников теории правового плюрализма.[118]
Однако, несмотря на все противоречия и допущения, социологическое направление в государственно-правовой науке продолжало свое развитие, и в результате было сформировано целое научное направление, основателем которого считается австрийский ученый Евгений Эрлих. В предисловии к своей книге «Основы социологии права», вышедшей в 1913 г., он написал, что право коренится не в текстах законов, а в жизни: «Центр тяжести развития права в наше время, как и во все времена, – не в законодательстве, не в юриспруденции, не в судебной практике, а в самом обществе»[119].
Это направление, в противоположность догматической (формальной) юриспруденции, предполагало рассматривать в качестве источника права не государство, а общественные отношения и изучать право эмпирически, во взаимосвязи с другими социальными явлениями. В рамках этого направления и в русле государственно-правовой науки исследуются складывающиеся правовые отношения, эффективность права, правосознание, правовая культура и другие аспекты права, требующие применение социологических методов научного познания. Концепция Е. Эрлиха получила название «концепция свободного права», поскольку для нее стал характерным «свободный подход к праву», который, согласно автору, можно обнаружить в практике судебного разбирательства, где имеет место свобода судейского усмотрения.
Социологическая юриспруденция акцентирует внимание главным образом не на том, что есть право, а на том, как право действует. В дальнейшем социологическое направление в государственно-правовых исследованиях получило существенное развитие в современной, в том числе и в отечественной, юридической науке. Нельзя не отметить, что среди видных ученых, внесших существенный вклад в разработку юридической социологии, есть и наши соотечественники – В. Н. Кудрявцев, А. П. Казимирчук, В. В. Лапаева, В. Л. Щегорцев и др.[120]