Социологическая юриспруденция акцентирует внимание главным образом не на том, что есть право, а на том, как право действует. В дальнейшем социологическое направление в государственно-правовых исследованиях получило существенное развитие в современной, в том числе и в отечественной, юридической науке. Нельзя не отметить, что среди видных ученых, внесших существенный вклад в разработку юридической социологии, есть и наши соотечественники – В. Н. Кудрявцев, А. П. Казимирчук, В. В. Лапаева, В. Л. Щегорцев и др.[120]
XX век достиг высокой эффективности в управлении политическими событиями, политическими ситуациями и информационными потоками. Поэтому технология управления политическими процессами позиционирует себя как определенный внутренний алгоритм соответствующей деятельности политического субъекта, программирующий его наиболее эффективные действия в сфере политического управления. Данный алгоритм есть результат рационализации решения определенной проблемы, найденный в течение конкретного исторического пути методом проб и ошибок. Закрепление и вычленение в этом алгоритме результативных способов осуществления той или иной акции дают политическому субъекту возможность использовать приобретенный опыт другого субъекта, а также расширяют возможности рационального решения аналогичных задач в схожих условиях. Исходя из этого, мы в праве утверждать: сущностью применяемых политическими субъектами знаний, способов деятельности, направленных на оптимальное и эффективное воплощение стоящих перед ними конкретных целей в сфере государственной власти, является принцип политического многообразия, адаптированный к специфике социальной реальности. Это позволяет, с одной стороны, субъектам политической деятельности достигать намеченных социально-политических целей; с другой стороны, идею политического многообразия сделать принципом юридического мировоззрения, руководящим началом действующего права.
Сказанное в полной мере относится не столько к оптимизации политического многообразия, сколько к осмыслению его теории, возникшей как самостоятельная область научного знания в начале XX века. Представители этой теории (Г. Ласки, М. Даль и др.) предприняли попытку моделирования общественных отношений, построенных на принципе политического многообразия. По мнению авторов, в соответствии с такой моделью в реализации политической власти в стране наряду с правительством принимают участие многочисленные общественные объединения, создаваемые на основе единых интересов (профессиональных, материальных, религиозных, возрастных), которые используются в качестве механизма давления на органы государственной власти и удовлетворения своих потребностей. В результате происходит своеобразное фрагментирование политической власти, «диффузия» ее суверенитета между множеством субъектов политических отношений, что, собственно, и составляет суть политического плюрализма или «плюралистической демократии»[121].
Концепция правового плюрализма возникла в западной юридической антропологии в 70‑х гг. XX в. Она быстро завоевала много сторонников как среди этнологов, так и среди юристов и политиков.
Появилась международная Комиссия по обычному праву и правовому плюрализму (Commission on Folk Law and Legal Pluralism), объединяющая в своих рядах теоретиков права, этнологов и практикующих юристов. Издается Бюллетень (Newsletter), распространяющийся по всему миру, в последние годы его читателями стали граждане России и других бывших социалистических стран. Быстро растет число публикаций и периодических изданий, посвященных этой проблематике. Наиболее влиятельным научным журналом по юридической антропологии стал Журнал правового плюрализма (Journal of Legal Pluralism), созданный в 1981 г. на базе Журнала африканских правовых исследований (Journal of African Law Studies). Каждые два года проводятся международные конференции. XI Международный конгресс был посвящен правовому плюрализму – «Обычное право и правовой плюрализм в меняющихся обществах», который проходил в Москве в августе 1997 г.
Из множества толкований правового плюрализма наиболее популярным является определение, которое в 1988 г. дала С. Мерри. Исходя из подходов Дж. Гриффитса, Л. Посписила и С. Ф. Мур, она толкует правовой плюрализм как «ситуацию, когда две или более юридические системы сосуществуют в одном социальном поле».[122] Ни один из ведущих специалистов по юридической антропологии, склоняющихся к этой концепции или сомневающихся в ней, не подвергал данное определение критике. Согласно интерпретации Гриффитса, данной им в 1986 г., «правовой плюрализм есть… положение вещей в любом социальном поле, при котором поведение соответствует более чем одному правопорядку». Причем правовой плюрализм может быть явно выраженным (по терминологии Гриффитса – «сильным») или скрытым, когда одна система права, например, европейское позитивное право, основанное на римской традиции, подавляет другие (последний случай Гриффите называет «слабым» правовым плюрализмом).[123]
Реальность такова: несмотря на тенденциозный идеологический подход к теории и практике политического многообразия (плюрализма), использовавшийся длительное время в отечественной политико-правовой науке, сегодня в нашей стране появилось немало работ, авторы которых предпринимают попытку рассмотреть особенности политического плюрализма как атрибут демократической политической системы[124].
Большинство ученых, исследующих различные аспекты политического плюрализма, исходят из того, что именно этот тип политических отношений выступает антиподом тоталитарному режиму. По образному выражению политолога А. Сабова, политический плюрализм – демократическая узда против любых диктатур, будь то административных, партийных или военных.[125] По мнению Л. С. Явича, «без углубления демократии в области политики, без политического плюрализма, в том числе плюрализма мнений, убеждений, без общественно-политических течений, союзов единомышленников, движений и фронтов нельзя надлежащим образом решить экономические проблемы».[126] С точки зрения В. И. Козодоя, при отсутствии политического плюрализма выборы превращаются в фарс, парламент – в министерство по производству законов[127]. В значительной степени просчеты в логике действий правительств, издержки в принимаемых ими законодательных актах и экономических прогнозах являются следствием стереотипизированных действий, содержащих определенные требования к условиям и результатам социально-политической практики. Не бывает случайных научных результатов, как и не может быть не продуманных общественно-политических отношений, иначе у страны не будет ясности в определении своего будущего. Весьма опасно полагаться на стереотипизированный алгоритм, ибо, как справедливо отмечает А. Н. Харитонов, «теоретическая модель демократической политической системы обладает не менее мощным деструктивным потенциалом по сравнению с политической системой тоталитарного типа»[128].
Выделяются частный и публичный аспекты политического плюрализма. В этом контексте отмечается, что «плюрализм имеет как индивидуально-личностный аспект, когда обеспечивает свободу граждан, уважение их духовного, мировоззренческого и культурного выбора, так и общественно-государственный, когда направлен на реализацию многопартийности, цивилизованное решение конфликтных ситуаций между участниками политического процесса, недопущение монополизма и унификации в социально-политической сфере»[129].
Более того, многие авторы рассматривают личность в качестве не только одного из объектов, но и главного субъекта общественных отношений, основанных на политическом многообразии, подчеркивая при этом, что эту роль личность приобретает и выполняет именно через совокупность закрепленных за ней прав и свобод.[130]
Рассуждать о правах и свободах вообще и о несоблюдении их в России бесперспективно, как и говорить об идеологической составляющей политического многообразия вообще, имея в виду исполнение им своеобразной роли идейной основы и организационных форм устройства политических отношений. Идеологию не может сформировать отдельный человек, но ее может разработать и внедрить в сознание народа одна из структур общества. Создание условий для идеологического многообразия в контексте развития образования и культуры является прерогативой государства. Неслучайно М. В. Баглай утверждает, что идеологическое многообразие «означает право каждого человека, политической партии и общественной организации свободно разрабатывать, исповедовать и пропагандировать идеи, теории концепции об экономическом, социальном, политическом устройстве человеческого общества, предлагать практические рекомендации властям и обществу, публично защищать свои взгляды и воззрения и т. д.».[131]
Нельзя, однако, не отметить, что информационное поле современной политической жизни во многом формируется средствами массовой информации, научно-доказательный уровень которых весьма сомнителен, а идеологическая ангажированность очевидна. Другие источники объективной политической информации во многом уступают СМИ, особенно электронным, тем не менее, без этой информации современный политический анализ невозможен, поскольку именно через нее политики и стоящие за ними силы оказывают свое влияние на общество, общественное мнение и общественное сознание.
Разумеется, политика была, есть и будет объектом теоретических исследований. Результаты данной деятельности находят свое отражение в теоретической литературе, учебниках, учебных пособиях, статьях, диссертациях, кроме того, политическое поведение отслеживается социологами. Все это нередко оценивается как вклад в политическую науку, к выводам которой якобы должны прислушиваться действующие политические партии, общественные объединения, политики и которые должны влиять на политическое образование и политическую культуру населения. Но ничего подобного не происходит: некоторые авторы предрекают катастрофу вузовской политической науки, ссылаясь на примеры «радикального непрофессионализма» преподавателей и исследователей; жесткой критике подвергаются государственные образовательные стандарты по политологии, которые якобы не соответствуют современному уровню мировой политической науки; отдельные «ученые» откровенно встали на позиции защиты интересов политических временщиков. Поэтому, с нашей точки зрения, для развития политической науки и формирования политической культуры населения необходимо концентрированное ее изучение, сфокусированное на познании политических реалий.
Несмотря на то, что часть политологических заключений и рекомендаций с полным основанием может быть отнесена к субъективным аналитическим выводам, в рамках которых реальные факты осмысливаются на основе определенных политических принципов под прикрытием политического многообразия, все чаще звучат идеи «институциональной экспансии», предполагающие укрепление статуса политологии и защиту политических исследований.[132] Возможно, именно это способствовало акцентуации идеологического аспекта в структуре политического многообразия. К примеру, Л. Е. Тиунова, раскрывая сущность политического плюрализма, приоритет отдает идеологии и подчеркивает, что плюрализм политических убеждений, свобода мысли и слова, организационно-политические формы деятельности союзов единомышленников, наличие политических движений, развивающихся в рамках конституции и правопорядка, ставят преграду экстремистской деятельности, насильственному изменению конституционного строя[133]. В этой связи хотелось бы, используя слова Ч. Миллса, предостеречь ученых от попытки превратить методы в методологию анализа и прогноза.[134]
Конечно, сами факты и тем более их источники и отражение несут в себе элемент субъективности, даже статистические данные могут содержать ошибки, они могут быть неправильно обработаны или сфальсифицированы. Если учесть, что понятие «политическое многообразие» имеет два основных значения для политической практики – общетеоретическое и конкретное, – то необходимо обратить внимание на его правовой характер. Политический плюрализм, подчеркивает Ю. А. Тихомиров, «означает состязательность на основе закона, отказ от насилия, взаимоуважение и альтернативные варианты».[135]
Раскрытие юридической природы политического многообразия как принципа правового регулирования является важнейшим аспектом его исследования на теоретико-правовом уровне. Под юридической природой принято понимать правовую характеристику данного явления, выражающую его специфику, место и функции среди других правовых явлений.[136] В этом контексте исследованию принципа права уделяется явно недостаточное внимание, о чем свидетельствует как научная, так и учебная литература. Существуют, пожалуй, лишь два монографических исследования принципов права[137]. Во многих, в том числе вполне солидных учебниках по теории права, принципам права вообще не нашлось места.[138] В других они лишь перечисляются, но не раскрываются в содержательном плане.[139] В этой связи мы солидарны с Л. С. Явичем: до сих пор остается актуальным вопрос о содержании принципов права, ведь исследования в этом направлении страдают «неполнотой, непоследовательностью и известной степенью априорности»[140].
Сложившаяся ситуация, как справедливо отмечает Ю. К. Толстой, во многом объясняется тем, что результаты исследования принципов права в отечественной юриспруденции традиционно предвосхищались идеологическими постулатами, которые «выветривали» их правовое содержание. В результате принципы права если и выполняли в обществе какую-либо роль, то скорее роль политической идеологии, с помощью которой подлинное положение дел в той или иной отрасли права, и особенно в правоприменительной практике, тщательно маскировалось. При таком подходе действие принципов права не прослеживалось до конца, а их исследование не выходило за пределы порочного круга[141].
То, что принципы права не выполняли своей функциональной роли, можно объяснить и недостаточным научным обоснованием их содержательной сущности. Об этом мы писали ранее. В гуманитарных науках в рамках общей теории той или иной отрасли знаний (в нашем случае – юриспруденции) чаще всего обращается внимание на объект, связь с практикой, специфические особенности взаимодействия с другими науками и формами общественного сознания.
Пожалуй, главным для методологии теории и практики применения принципов права, с нашей точки зрения, является их научный и дисциплинарный статус, так как они играют фундаментальную, определяющую роль в механизме правового регулирования общественных отношений. В этом качестве научно обоснованные правовые принципы являются идейной основой максимального использования творческих возможностей права и правового регулирования, служат, можно сказать, идейной пружиной механизма правового регулирования.[142] Они аккумулируют в себе истоки, отправные идеи бытия права, которые выражают важнейшие закономерности и устои определенной общественно-экономической формации; являются однопорядковыми с сущностью права и составляют его главное содержание; обладают универсальностью, высшей императивностью и общезначимостью; соответствуют объективной необходимости упрочения господствующего способа производства.[143]