– Не могу, у меня очень маленький словарный запас, и вопросы вы очень сложные задаете, – изобразив на лице идиотскую улыбку, ответила я.
Галина Ивановна закатила глаза, издала многострадальный стон и кинулась допрашивать Юрия Семеновича. Он тоже был немногословен.
– Увидел я, что кто-то лежит, вот мы с Аней и подошли...
– Я это слышала, слышала уже сто раз! – крикнула Галина Ивановна и стала обмахиваться плетеной салфеткой.
– Дорогая, успокойся, – пафосно сказал Евгений Романович, поднимая свой центр тяжести от кресла. Он погладил Галину Ивановну по плечу, поцеловал в щеку и добавил: – Успокойся, не нужно так волноваться, Максим с Виктором все уладят.
Я уже очень давно не видела его трезвым, и он никогда не был столь ласков и внимателен к своей подруге.
Через полчаса сюжет стал развиваться более ритмично. Виктор Иванович вместе с Галиной Ивановной уехали на станцию. Максим наконец-то пришел в дом и, мрачно оглядев нас, сказал:
– Как вы уже знаете, произошло убийство, и совершено оно в нескольких метрах от этого дома.
Екатерина Петровна вцепилась в мой локоть. Утешать и поддерживать ее желания не было, и я отвела ее руку в сторону.
– Рядом с телом обнаружено орудие убийства, это приличный камень, булыжник, называйте, как хотите, им и нанесли удар, который привел к летальному исходу. Думаю, это произошло где-то после трех...
«Во сколько я проснулась от холода?.. Я же смотрела на часы... где-то в два ночи, потом шастала по лесу, и парень был еще живой... потом Осиков... думаю, где-то в три он от меня и ушел.
Да что же вы, Арсений Захарович, все под ногами крутитесь в самое неподходящее время! Да и труп этот вам, гражданин Осиков, совсем не чужой... Мне надо к реке, срочно!» Я еле сдержалась, чтобы не сорваться с места.
– Я бы хотел знать, где каждый из вас был в это время? – закончил свою речь Максим.
«Где, где... спала я...»
– Я был у себя, спал, – первым откликнулся Юрий Семенович.
Я вспомнила, как в его каморке загорелся свет... может, просто так, мало ли что человеку нужно... ночью... Чего я придираюсь, просто не спалось человеку или в туалет захотел.
– Во сколько вы легли? – спросил Юрия Семеновича Максим.
– Где-то в десять.
– Я тоже спала, – вскакивая с дивана, сказала Екатерина Петровна, – как дверь закрыла, так и к себе пошла, уж не помню, сколько на часах было, может, пол-одиннадцатого.
«Да уж, дверь закрыть ты не забыла, мымра... я из-за тебя замерзла и в лес этот зачем-то потащилась».
– После ванны я выпил две чашки кофе, почитал газету – люблю быть в курсе последних новостей, знаете ли, – вальяжно начал Евгений Романович, – и тоже отправился спать, было приблизительно полдвенадцатого. Вообще, этот допрос унизителен, не думаете же вы...
– А почему бы мне так не думать? – резко одернул его Максим.
Ответом была тишина.
А потом все посмотрели на меня. И чего смотреть?.. Знаю, знаю... женщина я одинокая, слабо контролируемая, так что грех на меня не подумать.
– Я спать легла в одиннадцать часов.
Обойдетесь без подробностей.
– И до утра ты не просыпалась? – спросил Максим.
– А почему вы этот вопрос задаете только мне?
Это дискриминация, мои дорогие, настоящая дискриминация! Если я подам в суд, то присяжные примут мою сторону.
– Ответь, пожалуйста, на вопрос, – мягко попросил Максим.
«Врать или не врать, врать или не врать? Ах, этот вечный выбор!»
– Просыпалась два раза, в печку подкладывала дрова – вот такие у меня суровые ночи.
Я метнула недобрый взгляд в сторону Екатерины Петровны.
– Ты слышала что-нибудь?
– Да, стук своих зубов.
– Не подходила ли ты к окну, не заметила ли чего странного, подозрительного? – продолжал спрашивать Максим, не обращая внимания на мой сарказм.
– Нет, я только до печки и обратно, у меня в постели было столько дел, что отложить я их никак не могла.
Евгений Романович хохотнул.
– Я прошу всех не покидать территорию участка. С каждым из вас я еще поговорю в отдельности, – строго сказал Максим.
– Как это не покидать территорию, я хочу навестить родных! – заявила я.
– Нет.
– Что значит – нет?! У меня там мама, папа и две сестры!
Больше всего там по мне скучал Осиков... так мне казалось.
Максим сдвинул брови.
– Я что, не могу предупредить их о том, что по лесу шастает маньяк и убивает всех подряд?
– Позднее мы с тобой вместе пойдем к реке, – ответил Максим.
Ох, не нравится мне его строгость... Зачем вместе... не надо вместе.
– Спасибо, конечно, но я не боюсь, не стоит меня провожать.
– Очень я за тебя волнуюсь, – едко сказал Максим, поднимаясь по лестнице, – и переезжай обратно в дом, одна ты там больше жить не будешь.
Как это? А бриллианты?
Мой гениальный план рушился, точно небоскреб. Я столько приложила сил, чтобы оказаться в домике на законных основаниях, я так мечтала уже сегодня устроить там настоящие поиски сокровищ, и все напрасно! Нет. Нет. Нет!!!
– Я буду жить в своем милом шалаше. Вы не вправе меня оттуда выселить.
– Приедет Воронцов и скажет тебе то же самое.
– Я подожду его.
Умом я понимала, что надежды нет, никто меня там в такой ситуации не оставит, но до приезда Воронцова я могла многое успеть... Я быстренько набросала в голове новый план – надо бежать, бежать в дом и рыть там землю. Что я и сделала, как только Максим скрылся на втором этаже.
Ступеньки, дверь – и я оказалась в центре своего мира.
– Дорогие вещи, мебель и прочая атрибутика цивилизованной жизни, у вас есть минута на то, чтобы добровольно сдать мне присвоенные вами ценности, – сказала я, скидывая туфли на затоптанный коврик.
В ответ тишина – желающих помочь следствию не нашлось.
Я пошла старым, проверенным путем. Взяла ложку и упала с ней на пол, прислонила ухо к облупленному дереву и стала терпеливо простукивать каждую дощечку.
– Мне даже жаль, Максим, что вы меня сейчас не видите, – улыбаясь, сказала я, – вот была бы у вас пища для размышлений и масса впечатлений на всю оставшуюся жизнь.
Тук-тук. Тук-тук.
– Если я сойду с ума, то кого это удивит?
Тук-тук. Тук-тук. Я чувствовала себя профессионалом, вскрывающим сейф со сложным кодовым замком. Тук-тук. Тук-тук. Везде раздавался один и тот же звук, но я продолжала стучать.
Тук-тук. Тук-тук.
Я бросилась к шкафу и вывалила все на пол. Зачем я это сделала, там же было пусто, пока я не разложила свои вещи? Глупо.
– Что бы тут еще разворотить? – задумчиво пробубнила я себе под нос и подошла к окну. Прикоснувшись лбом к холодному стеклу, я попыталась немного успокоиться. Да, времени осталось мало, но нельзя метаться и падать духом. – Должно же мне повезти, пусть мне повезет именно сейчас! Пожалуйста!
Я медленно опустила взгляд на свои ноги. Кроссовки уже старые... Взгляд пополз вверх, а затем правее – картина, которую я поправляла во время генеральной уборки, опять покосилась. Да и не картина это – выцветший рисунок из какого-то журнала за стеклом, размером чуть больше альбомного листа. Стекло треснуло, давно уже треснуло, а мухи засидели всю прошлую красоту.
Из-под криво висевшей картины выглядывали деревяшки немного другого оттенка, чем основная стена. Я сделала шаг, еще один и дотронулась до рамки. Сердце заохало и затихло – за картиной оказалась дверца вделанного в стену маленького шкафчика.
На лестнице раздался скрип, я вздрогнула, поправила картину и повернулась лицом к двери. Какая жалость, мне не хватило несколько секунд, чтобы открыть шкафчик и узнать, что там лежит.
– Это я, – сказал Максим, заходя ко мне в гости.
– Очень рада.
Максим посмотрел на тот бардак, который я учинила за последние полчаса, и его правая бровь удивленно поползла вверх.
– Собираю вещи на всякий случай, вдруг Виктор Иванович будет так жесток, что лишит меня этого пристанища, – объяснила я.
– Я уверен, что он будет жесток, – ухмыльнулся Максим.
– Вы что-то хотели?
– Да, есть у меня один вопрос к тебе.
Мысли были заняты шкафчиком. «Задавай же скорее свой вопрос и уходи, у меня с минуты на минуту должна произойти встреча с долгожданным богатством!»
Максим полез в карман. Я представила, как снимаю картину.
Он внимательно посмотрел на меня. Я мысленно открыла дверцу.
Он вынул руку из кармана. Я как будто нашла коробку и открыла ее...
– Ты не знаешь, кому это может принадлежать? – спросил Максим, протягивая мне кусочек бежевой ткани.
– Ты не знаешь, кому это может принадлежать? – спросил Максим, протягивая мне кусочек бежевой ткани.
Я думаю, мы с вами уже поняли, что это такое... и догадались, где он это нашел.
Да-да! Это был кусочек от моего пледа!
Изобразив на лице серьезную работу мыслей, я почесала затылок.
– Екатерина Петровна сказала, что это очень похоже на плед, который раньше был в твоей комнате.
Я повертела кусочек в руках.
– Похоже, а что, он порвался?
– Как раз хотел тебя об этом спросить.
Максим, пройдя мимо меня, направился к кровати. Взял плед, встряхнул его и аккуратно разложил поверх пододеяльника.
«Да что на него смотреть, что его изучать... Я все расскажу – знаете, уважаемый следователь, я как-то ночью ползла на четвереньках, укутавшись этим пледом, потому что где-то неподалеку прогуливался нынешний труп, и вот случайно зацепилась за корягу...» Честно и доходчиво...
– Как ты это объяснишь? – спросил Максим, показывая оборванный край пледа.
– Надо бы заштопать.
– Вот этот кусок твоего пледа я нашел в двух метрах от трупа, позволю себе повториться – как ты можешь это объяснить?
– А очень просто, – ответила я, гневно сверкая глазами, – Екатерина Петровна пожалела для меня хорошее покрывало и, как последней Золушке, дала ободранный плед! Жадная она! А какую жизнь вел плед до меня, где он шатался и где он рвался... Извините, но я за это ответственности не несу.
– Мы с тобой поговорим об этом чуть позже, – сказал Максим, подходя к двери, – пока же ты можешь попробовать придумать что-нибудь более правдоподобное, время у тебя есть.
Он ушел.
Он ушел, а я бросилась к картине. «Сейчас достану бриллианты, и хватит с меня, подписку о невыезде я не давала, да и доказать мое участие во всем этом кошмаре невозможно, хотя бы потому, что я никого не убивала – в Москву, в Москву!»
– Конечно, я не сбегу сейчас, – пробормотала я, снимая картину, – но, когда наши бриллианты будут далеко – а я их отправлю с девчонками в Москву, то я буду чувствовать себя спокойнее, а там посмотрю по обстановке. Меня не в чем обвинять, мне нечего бояться.
Маленькая дверца без ручки – я поддела ее ножом и улыбнулась.
Открыла – никакого углубления не было, узенькие полочки с пузырьками. Лекарства. Это аптечка...
Взяв картину двумя руками, я подняла ее над головой и со всего размаха бросила на пол. Раздался приличный грохот и звон стекла.
Этого просто не может быть!!! Опять мимо.
Около минуты я рычала и пинала ногами вещи и осколки, а потом взяла веник и совок и стала подметать.
Глава 25
Такое впечатление, что у меня теперь будет только два занятия – оправдываться и подозревать
Воронцов и Галина Ивановна привезли гостей, если их можно было так назвать. Два мрачных мужика в потертых кожаных куртках спокойно осматривали место преступления. Они крутились возле мертвого Служакова, что-то записывали, что-то говорили и даже пару раз щелкнули фотоаппаратом.
Фотоаппарат в такой глуши! Невероятно!
Целый час Максим с ними разговаривал в кабинете у Воронцова, потом приехал грузовик. Как переносили тело, я смотреть не стала, вернее, не было возможности...
Екатерина Петровна на нервной почве совсем спятила, и заключалось это в том, что она посадила меня лепить пироги. Сама же причитала и пила то валерьянку, то валокордин. Пахло от нее соответственно.
Пироги почему-то не лепились: капуста вываливалась, а тесто липло не только к моим рукам, но и к животу, а также ко всему, к чему я прикасалась.
– Уезжают, кажется, – глядя в окно, сказала Екатерина Петровна.
– Все?
– Мужики эти и мертвый...
Екатерина Петровна перекрестилась. Глядя на это, я скривилась – сама добродетель, посмотрите только на нее!
– А Максим с Воронцовым?
– Остались.
Тут-то Екатерина Петровна сделала главную ошибку в своей жизни – она оторвалась наконец-то от окна и увидела то, что я так старательно налепила. Одна ее рука потянулась опять же к валокордину, вторая к уже пустому пузырьку с валерьянкой. Интересно, что ее сегодня шокировало больше – труп или мои великолепные пироги?
– Что это? – застонала она.
– Как что? – отходя немного от стола, чтобы лучше видеть результат своего труда, спросила я. – Вы же велели пироги сотворить, ну так примите и распишитесь.
– Но это никакие не пироги! – закричала Екатерина Петровна.
– Ну не знаю, какого рожна вам надо, – обиделась я, – до вас, знаете ли, никто не жаловался.
Возможно, потому, что до Екатерины Петровны никто моих пирогов не видел и не ел.
Меня спас Максим. Собственно, не меня, а Екатерину Петровну, так как еще немного – и от общения со мной у нее точно бы случился инфаркт.
– Собирайся, пойдем, – сказал он мне, заглядывая на кухню.
– Это куда? – поинтересовалась я.
Любопытство, знаете ли.
– К реке.
Максим исчез, я задумалась.
– Что стоишь, иди отсюда, чтобы глаза мои тебя не видели, – прикрикнула вредная Дюймовка.
– Хитрая вы женщина, Екатерина Петровна, я вот сейчас уйду, а вы пирожки испечете и, поди, всем скажете, что это вы сами такую красоту приготовили.
Ответа дожидаться я не стала, ушла.
Максим ждал меня на улице. Черная куртка застегнута, ботинки начищены, побрит. Сразу видно – человек на работе.
Полпути мы прошли молча, но потом я все же не выдержала.
– А вы меня зачем с собой взяли?
– Я спокоен только тогда, когда ты у меня на глазах.
Обидно мне это недоверие.
– Я, между прочим, самый главный положительный персонаж, а вы вечно меня подозреваете.
– Ну, раз ты у нас такой положительный персонаж, то давай-ка рассказывай, как часть твоего пледа оказалась в лесу, и очень тебя прошу, избавь меня сразу от всех безумных версий.
– Хорошо, я скажу правду.
– Даже не верится, – развел руками Максим.
– Да вы поймите, что я испугалась, только из-за этого и не рассказала сразу, как все было... Вечно вы давите на меня своим недоверием, а потом удивляетесь, почему я молчу или что-то недоговариваю.
– Внимательно тебя слушаю, – перебил мою обвинительную тираду Максим. Судя по голосу, не верил он мне ни секунды. Прав, что тут скажешь, опять прав, даже не обижаюсь на него за это.
Я улыбнулась, но так, чтобы он не заметил – тихонечко улыбнулась, про себя.
– Была я той ночью в лесу.
Максим резко остановился и посмотрел на меня. Что, не ожидали, товарищ следователь, что я расскажу что-нибудь путное? Просто у меня выхода нет – если хочешь, чтобы тебе поверили, надо рассказать хотя бы тридцать процентов правды. Вот такие вот дела.
– Я бы сразу во всем призналась, – охотно начала я, – так вы все не так воспринимаете, да и все же человека убили, вот я и запаниковала, что вы на меня подумаете...
– Ближе к делу.
Вдохнула побольше свежего воздуха, выпрямила спину, голову подняла чуть выше. Ох, и люблю же я говорить правду!
– Я искала кота деда Остапа, – выпалила я.
Лицо Максима вытянулось, и я возликовала.
– Что?!
– В деревне живет замечательный человек, мы с ним дружим, зовут его дед Остап, у него недавно сбежал кот, серый такой. А они очень дружны были, собственно, для старика это единственная отрада в жизни, деревня-то давно пустует, поболтать не с кем...
Верит он мне или нет, я понять не могла.
– Так вот, – продолжила я, – мне послышалось, что кто-то мяукает, ну, думаю, повезло, найду сейчас кота и порадую завтра старика. Накрылась я пледом, чтобы теплее было, и на улицу... Походила, поискала на участке, нет нигде. Решила, что кот в лес побежал, я и потащилась туда, но там было темно и холодно, походила минут пять и вернулась к себе.
Вот такой интересный и насыщенный подробностями рассказ. Ваш ход, Максим.
– Хочу тебя сразу предупредить, что я сейчас же пойду в деревню и проверю все твои слова.
«И о чем он только думает, ну неужели я бы это все ему рассказала, не имея гарантий за спиной? Идите и узнавайте, победа будет за мной.
Конечно, я немного рискую. Максим будет спрашивать не только обо мне, но и о многом другом. Дед Остап расскажет про Служакова – это пусть, это ничуть меня не смущает, но есть еще и Осиков, да и я интересовалась неопрятным парнем... Но тут я почти спокойна. Интуиция подсказывает, что дед Остап промолчит и ничего Максиму о том, что Осиков искал этого человека, не скажет. Не скажет, потому что побоится, что раз это связано как-то со мной, то и не стоит говорить об этом. Дед Остап – особый человек, он чувствует все и меня не подведет».