– Где живете? – коверкая слова, интересуется офицер. При этом купюра достоинством в сто манат перекочевывает к нему в карман.
«Баку и Сумгаит. Оба города на побережье. Далеко. Очень далеко! Гянджа… Бывший Кировабад. Так… Теплее. Один из крупнейших городов западного Азербайджана».
– В Гяндже. В пригороде.
– А здесь что делали?
– Рыбку ловить приезжали. Там уже все водоемы проверили, а на Мингечаурском водохранилище только с лодки ловить можно – с берега не идет.
– Где работаете?
«Так… где мы работаем? Стас что-то рассказывал о промышленности в Гяндже. О парочке заводов, на которых до сих пор трудится много квалифицированных русских специалистов. Что он говорил? Что?..»
– На глиноземном раньше вкалывали, – своевременно выручает Илья (да здравствует его феноменальная память!) А приятель продолжает, отпуская на волю свою недюжинную фантазию: – Теперь на новый алюминиевый завод перебрались – зарплата там чуток побольше. Ну и условия получше – все ж таки англичане с арабами строили.
Листая паспорта других рыбаков, офицер полиции угрюмо молчит.
Младший чин хлопает по рюкзаку Ильи:
– Неплохо вы наловили.
И тут, отвлекая азеров от спрятанных в рюкзаках контейнеров, в разговор вступает Палыч:
– Сазана хотели подергать на блесну-вертушку, да не идет он что-то, зараза! Зато храмуля сама на крючок просится – хорошо натаскали.
– Покажи, – любопытствует молодой страж.
Прапорщик с готовностью раскрывает рюкзачок и достает пару рыбин со словами:
– Мелочь, конечно, – грамм по триста, самые крупные – по полкило. Но и этому рады! Возьмите, мужики, пару килограмм – ушицу на ужин сварганите.
С пяток отборных рыбин тотчас пакуются в целлофановый пакет. Возвратив паспорта, молчаливый коротышка-офицер поворачивается к нам спиной и шагает к машине.
– Мы бы вас подбросили, да нам в другую сторону, – кричит напоследок молодой азербайджанец.
– Ничего, сами как-нибудь, – машу на прощание рукой. – В Агдаше заночуем, а утром – на автобус…
Провожая удалявшийся полицейский автомобиль, Борька вытирает со лба испарину. И тут же получает от меня легкий шлепок по затылку.
– Молодец, Куцый! Спас товарищей своей храмулей!
– Точно – спас. А кто меня занудой у реки обзывал? – растягивается в улыбке его физиономия.
– Что правда, то правда, – застегивает ремешки рюкзака снайпер. – Нынче твоя рыбка сгодилась. Молоток…
«Да и Барков оказался прав, – сбегаю под откос обочины. – Не прошли даром его тренировки – сгодились!»
* * *Всю ночь идем по бесконечным ровным полям. Двигаемся медленно, но зато без опасения нарваться на силовиков или жителей окрестных деревенек. Вокруг удивительная тишина, где-то на горизонте маячат редкие огоньки на столбах возле спящих населенных пунктов, над головами мерцают звезды в бездонной черноте южного неба.
Перед самым рассветом перебираемся по деревянному мостку через речку Турцианчай. Пора подыскивать место для длительного отдыха, но здешние глинистые берега не подходят.
Зато извилистая Кура радует множеством притоков и озер. К ее широкой пойме мы подобрались в половине шестого утра; солнце уже поднялось из-за горизонта слева – со стороны Каспия. Обработанные делянки остались далеко позади, селений рядом не видно. Да и зарослей по берегу – сколько угодно.
Скоро исчезнувший в густом кустарнике Палыч призывно свистит, наткнувшись на крохотную полянку.
– Заросли плотные – без шуму к лагерю не подобраться; до воды рукой подать, – деловито рассуждает бывалый вояка. – А дозор выгоднее поставить там.
– Добро, так и сделаем, – сбрасываю с плеч рюкзак.
Глава четвертая
Азербайджан
7 августа
Просыпаюсь, крепко проспав после дежурства около шести часов. Снилась какая-то жуть про Ирину: будто я оказался в больнице и хожу по лабиринтам темных запутанных коридоров, ищу ее палату. И никак не могу найти. Она зовет – я отчетливо слышу голос, умоляющий, надрывный. А найти не могу…
Глотнув из кружки холодного чая, закуриваю. Вокруг тихо, лишь мелкая листва кустарника мягко шелестит, откликаясь на легкие движения прогретого солнцем воздуха. Да, здесь на равнине, что поднималась над уровнем моря всего-то метров на триста, жарко по сравнению с высокогорьем.
Матвеев сидит в дозоре. Супрун, подложив под голову тощий рюкзак, мерно посапывает; Борька лежит на спине и таращится в голубое небо.
– Выспался?
Тот кривится. Верно, душу бередят воспоминания. Потом садится, просит сигарету. И задумчиво так говорит:
– Знаешь… я ведь вам с Илюхой при встрече не все рассказал.
Настораживаюсь:
– Ты о чем?
– О причинах развода с Машкой.
«Фу-ух», – незаметно выдыхаю набранный в легкие воздух. Причина развода не могла повлиять на ход выполнения поставленной задачи. Но, видно, для товарища данная тема имела не последнее значение: привычная веселость с беззаботностью исчезли, взгляд наполнен тоской и отчаянием.
В гарнизоне наши семьи жили по соседству, часто захаживали в гости друг к другу, и я не имею права отмахнуться, сказать: забудь, все равно в разводе.
– Ну, рассказывай, если это не слишком большая тайна.
– Да какая тайна, если о ее похождениях знал весь квартал! Скурвилась она, Аркаша, – потирая ладонью лоб, вздыхает Куценко. – По полной программе скурвилась, пока я по Америкам мыкался и лучшую долю для семьи искал.
– Что значит «скурвилась»?
– А то и значит. Водку-то я после возвращения не в одиночку глушил – с Машкиного согласия водил домой дружков. Она же и на стол собирала, и за выпивкой бегала, и наравне с нами пила. И на пьяные выходки ее глаза закрывал, лишь бы не скандалила…
Он замолчал. Затянувшись в последний раз, зло швыряет окурок в сторону.
– И что же за выходки?
– А-а!.. Мужики приходят в гости, так она к каждому на шею кидается – точно всю жизнь знала и страсть как соскучилась. Те видят такое дело, и тоже с ней без церемоний: кто при встрече взасос целует – не оторвешь; кто во время пьянки обнимет; кто мимоходом по ляжке шлепнет. При мне-то, конечно, никто не усердствовал, но все равно неприятно.
«Да, распустил ты ее, дружище! Представляю, чем все это закончилось».
– Закончились эти попойки тем, что челюсть одному свернул, – словно угадывает мои мысли Борька. – Упорхнула она как-то на кухню – закуски настрогать, а я следом до ветру отправился. Иду, значит, по коридору в сортир, смотрю: жена у стола сало на деревяшке кромсает. При этом почему-то рожу к потолку подняла и глазки закатила. Ближе подрулил и обомлел: два корешка моих, что раньше покурить вышли, Машкину анатомию изучают. Один грудь щупает, второй халатик задрал и лапищу в трусы запускает. Ну, тут я и не выдержал!
Качаю головой. Борька, конечно, в житейских вопросах умом не блистал, но и Машка – не подарок.
– После устроенного мной мордобоя домашние попойки прекратились, – печально продолжает Куценко. – И начался другой кошмар – хоть святых выноси! С полгода от нее жизни не было – сплошные придирки, ссоры, скандалы… И вдруг разом все кончилось: подобрела, успокоилась. Но стала вечерами пропадать, а возвращалась среди ночи навеселе и какая-то… помятая, что ли, измученная. Спрашиваю: где была? Отвечает: у подруги сидела. Или у родственников (а их у нее целая прорва!) гостевала. Думал, черт с ней – нагуляется, перебесится, успокоится. Дочь ведь надо растить! На жилье нормальное зарабатывать! И все-таки однажды не выдержал – проследил, где она время проводит…
Решаю перевести разговор на другое, чтоб не дошло до пикантных подробностей:
– И как же решили с дочерью – неужели оставил с ней?
– А что я мог сделать?! Просил судью не отдавать ее – вдруг заразит ребенка какой-нибудь гадостью! Судья (такая же сука!) ехидненько так спросила: «А у тебя имеются веские основания, чтоб отнимать у матери дочь?» Мать, называется! Промолчал, конечно, не стал про Машкины похождения рассказывать. Вот такая приключилась у нас история…
Да уж. Поздновато ты, Борька, женился – добрые и работящие жены давно сняты с производства.
Выуживаю из рюкзака заветную фляжку со спиртом (выпросил у Баркова, сославшись на давнюю традицию спецназа), наливаю немного в алюминиевую кружку, подаю товарищу:
– Выпей. Тебе надо расслабиться и хорошенько поспать.
Тот молча проглатывает спирт, утирает рукавом выступившие слезы, берет трясущимися пальцами предложенную сигарету.
– Покури и постарайся заснуть. Сон и время лечат все.
– А ты? – выдыхает он дым.
Смотрю на часы.
– Палыча пора менять. Не мучай себя сомнениями – ты поступил правильно. Как говаривал один мой знакомый: ежи – к ежам, а лисы – к лисам. Ложись, Боря, отдыхай…
– Выпей. Тебе надо расслабиться и хорошенько поспать.
Тот молча проглатывает спирт, утирает рукавом выступившие слезы, берет трясущимися пальцами предложенную сигарету.
– Покури и постарайся заснуть. Сон и время лечат все.
– А ты? – выдыхает он дым.
Смотрю на часы.
– Палыча пора менять. Не мучай себя сомнениями – ты поступил правильно. Как говаривал один мой знакомый: ежи – к ежам, а лисы – к лисам. Ложись, Боря, отдыхай…
* * *Матвеев сидит чуть дальше от выбранной мной позиции – на краю кустарника, где редкая поросль едва прикрывала его суховатую фигуру.
Присаживаюсь рядом:
– Что-нибудь случилось?
– Случиться – не случилось, но вроде как движок автомобильный где-то ноет. Не пойму… – приглушенно говорит он, прислушиваясь к ветру.
Встаю в полный рост и осматриваю равнину, по которой топали на рассвете. Когда-то река прошлась здесь своим руслом, оставив многочисленные «шрамы»: плавные глубокие изгибы, почти пересохшие полукольца, мелкие болотца. Какие-то из этих естественных препятствий мы обходили; какие-то преодолевали напрямки, по колено увязая в черной стоячей воде. Нагретый воздух у земли струится вверх, размывая линию горизонта; выше этой трепетавшей полоски в голубоватой дымке виднеются горные пики Малого Кавказа…
Я внимательно изучаю весь сектор и не вижу ничего подозрительного.
«И Палычу пора отоспаться. В его возрасте такие нагрузки – не шутка». Тяну руку к «Винторезу». Однако тот, закинув винтовку на плечо, шепчет:
– Ты, Аркаша, подежурь со своим «маузером», а я пойду прогуляюсь.
– Здесь равнина, Серега, человека за пять верст видать.
– Знаю. По старому руслу прошвырнусь, что от самой реки кружит. Там меня никто не приметит – отойду с километр, поглазею и вернусь…
Учить старого охотника осторожности – только портить.
«Пускай проветрится – хуже от того не станет, – думаю, глядя ему вслед. – Палыч у нас универсал: и за снайпера, и за криминалиста, и за начальника разведки, и за радиолокационную станцию. И даже воздух нюхает не хуже служебной собаки…»
* * *Солнце палит со всей беспощадной дури. Нет, Азербайджан – это не горная Чечня и не Краснодарский край. Там все ж чуток повольготней, полегче организму. Даже посередине лета. А в здешней равнине – жуткое пекло!
Снайпер пластается в приямке на склоне старого русла, бывшего когда-то берегом, и старается не замечать стекавшие по лицу капли пота. «Винтарь» лежит рядышком, готовый к стрельбе, но воевать Матвеев не намерен. Пока он просто наблюдает за тем, что происходит в трехстах метрах.
Прошагав с километр по извилистому углублению, он заглядывает в многочисленные ответвления, в чудом сохранившиеся водоемы, соседствующие с пересохшим руслом. Чутко прислушивается, иногда поднимается по обрывистому склону и глазеет по сторонам.
В полях перекликаются птицы, пахнет тухлой водой, пылью и сухой травой; ветерок стихает, отчего жара становится невыносимой…
Не заметив ни единой души, не встретив ничего подозрительного, Палыч собирается повернуть к лагерю. «Самое время испить зеленого чайку и в тень – на боковую», – думается ему. И вдруг он сгибается пополам и ныряет за ближайший бугор – сделав впереди последний зигзаг, русло венчается обширной котловиной, и цепкий взгляд снайпера своевременно выхватывает стоящий в центре котловины светлый внедорожник и несколько мужских фигур.
– Оп-па! – Прапорщик выбирает пригодное для наблюдения местечко. – Это кто ж к нам в гости пожаловал? А мы, понимаешь, расслабились, чаи гоняем, спим!
Он быстро прикидывает, каким макаром эти господа добрались до русла. «За котловиной раскинулись возделанные поля, по которым мы топали на рассвете. Вдоль полей, кажись, шла грунтовка. Похоже, по ней они и приехали».
Поначалу снайпер спокойно рассматривает в прицел мужчину, болтающегося возле капота белого автомобиля. Потом его лоб покрывают глубокие морщины, когда в поле зрения появляется второй парень с «калашниковым» в руках. В голове зарождается нехорошая догадка…
Ползком он меняет позицию, чтобы осмотреть закрытый краем склона сектор.
В котловине больше никого. Только белый вездеход и двое мужчин.
– С этой армией мы, в случае чего, справимся! – выплевывает прапорщик сухую травинку и вновь поднимает окуляр прицела.
Толстый ствол плавно перемещается в горизонтальной плоскости. Матово-черная сталь винтовки не отражает солнечного света, рукоятка и цевье отлично сидят в ладонях. Хорошая, добротно сработанная вещица. По мощности патрона и прицельной дальности с привычной «эсвэдэшкой» не сравнить, но у «Винтореза» свои изюминки: ни грохота, ни пламени при выстрелах; компактнее и легче на целый килограмм. А на дистанции до четырехсот метров прошивает бронежилеты не хуже «старшей сестрицы».
На мужчинах, коих осматривает сквозь оптику снайпер, бронежилетов нет. Да и открывать пальбу он пока не торопится. Просто хочет узнать побольше: сколько человек, хорошо ли вооружены, что намерены делать. А выяснив это – рвануть к зарослям и предупредить товарищей.
– Негусто. Всего двое, – облизывает он пересохшие губы. – А где же другие? Машинка-то белая – приметная – она же и маячила на грунтовке вдоль склона. Но там были и черные. И народу высыпало из машин человек двенадцать. Не могло ж остальных посечь осколками мины!..
Внезапно слух улавливает шорох слева. Будто чьи-то торопливые шаги.
Отложив винтовку, Матвеев карабкается выше, зыркает по сторонам…
Никого. Показалось.
Вернувшись, поднимает «Винторез». По старой привычке облизывает большой палец и поправляет регулятор прицела.
В этот миг опять доносится подозрительный звук. Теперь он отчетливее и весьма походит на приближавшийся топот.
Обернувшись, Палыч даже не успевает удивиться – расстояние до бежавших к нему трех незнакомцев слишком мало.
Мысли не мешают – их в голове просто нет. Ему все равно, кто эти люди – натовцы или местные азеры. Его не интересует, чего они хотят.
Тело машинально поворачивается на правый бок, левая рука вскидывает винтовку, указательный палец правой ладони привычно давит на спусковой крючок. «Винторез» послушно издает звонкий хлопок и… кувыркается вниз по склону после удара ногой одного из молодчиков.
Борьбы не получается – силы неравны. Винтовочная пуля опрокидывает ближайшего мужчину, а двое других дружно наваливаются на пожилого вояку.
Удар, второй, третий…
И через полминуты все кончено – Матвеева волокут к белому внедорожнику, стоящему в центре обширной котловины. Голова безвольно прыгает на неровном кочковатом грунте и оставляет кровавый след на скудной выжженной растительности…
* * *Через час я забеспокоился – обычные «прогулки» снайпера вокруг лагеря укладывались минут в тридцать-сорок.
После короткого свиста из кустов появляется Илья.
– Что случилось?
– Прячьте в зарослях шмотки, берите оружие.
– Палыч? – догадывается Супрун.
– Да. Идем его искать…
Вскоре мы налегке пробираемся к старому руслу, где я в последний раз видел спину Матвеева. Двое, чуть пригнувшись, шагают левым склоном, третий – правым. Каждый держит готовый к стрельбе пистолет…
Еще в тире секретной базы Каспийска нам дали отличную возможность опробовать несколько типов личного оружия. Все четверо давненько уволились из вооруженных сил и данных образцов в деле не видели. От «бердыша» и «пернача» отказались сразу – слишком тяжелы и громоздки при относительно слабом патроне. Отстреляли по три-четыре магазина из «Грача», «викинга», «ГШ-18» и «СПС». Первые два были близнецами, с той лишь разницей, что в конструкции «викинга» использовались полимеры – он меньше весил и поудобнее сидел в руке. «ГШ» сразу понравился: легкий, удобный, созданный под мощный патрон. Об «СПС» (самозарядный пистолет Сердюкова, он же «гюрза», или СР-1 «Вектор») доводилось слышать множество хвалебных отзывов. И тренировочная стрельба доказала их правомерность. Снаряженная машинка казалась тяжеловатой – немногим больше килограмма, зато точно лупила по грудной мишени с дистанции в сто метров. А с семидесяти уверенно прошивала бронежилеты третьего класса. Из двух пистолетов все-таки выбрали «гюрзу», после того как инструктор обмолвился: «ГШ» более восприимчив к пыли и грязи…»
Метров через пятьсот я даю знак остановиться и разворачиваю на коленке подробную карту.
– Русло кончается большой котловиной, – скребу небритый подбородок. – За ней дорога и сплошные плантации.
– Предлагаю разделиться, – шепчет Илья. – Ты иди руслом, а мы нырнем в стороны. Вон погляди, сколько там промоин и рукавов.
– Хорошо. Дальше сотни метров от русла не отходите – связи-то, кроме свиста, никакой…