Юля снимала квартиру, которую превратила в небольшой лупанарий. Имелась у нее, как водится и «крыша», но от мелких неприятностей она не уберегала — не дергать же занятую по горло братву по пустякам.
Так, однажды к Юле напросился постоянный солидный клиент с любовницей — лещистой красавицей-смуглянкой лет семнадцати. Перед визитом он, позвонив из «вольво» по мобильнику, извинился за временное отсутствие трех передних зубов, которые сегодня же вставят, и деликатно попросил Юлю к его приезду попить побольше жидкости. Что она и выполнила, выдув пару бутылок «Нарзана».
«Тройничок» прошел с редким единодушием и взаимопониманием всех без исключения участников. А затем Юля, прекрасно зная об особых запросах клиента (не зря же она тратилась на «Нарзан»!), удалилась с ним в ванную. Брюнетка, естественно, увязалась за ними. И стала свидетельницей следующей сценки.
Извращенный господин улегся на спину в пустую ванну, Юля присела над ним на корточки и приказала: «Разевай свою грязную пасть, кабан вонючий!» И пенистая (не от слова ли «пенис»?) струя ударила в разбитое корыто любителя остренького.
Смуглянка, творившая чудеса в постели, подобного исполнить не смогла бы по чисто физиологической причине. Да ей никто и не предлагал. Этот вольнодумец почему-то предпочитал лишь Юлькин источник, а потому «попить побольше жидкости» собственную диву не просил.
Как показало дальнейшее, это обидело ее страшно, и свой гнев она неожиданно обратила на стрелочницу Юльку, с полгода донимая бывшую партнершу по группешнику телефонными звонками с угрозами и матерной руганью.
Юля пожаловалась было клиенту, но тот ответил, что с дурехой этой он уже расстался и повлиять на нее никак не может. Смуглянке, вероятно, так и не довелось пописать в рот своему благодетелю, тем самым, быть может, осуществив свою заветную мечту.
«Зачем пишут юмористику — не понимаю, ведь и так все смешно…» — заметил смешливый юноша Осип Мандельштам. Как с ним не согласиться?…
Да, Юлька умела к себе притягивать. Должно быть, потому, что дело свое искренне любила.
Мой знакомый фотограф-сладострастник П. нес ей, как пропойца в кабак, последний рубль. Лишь бы подвергнуться изощренным ласкам. Правда, Юля жаловалась, что, как и подобает истинному пропойце, фотомастер стал частенько заявляться пьяным вдрызг. И даже как-то раз, запершись в туалете, крепко уснул на унитазе сном полового праведника. Да так, что его пробуждение выросло в серьезную проблему.
Именно Юльку я избрал для «ответного жеста».
14
Ранним вечером я позвонил девушке и без предисловий заявил:
— Хочу прийти к тебе с другом. Во что это встанет?
Она назвала сумму раза в полтора выше обычной и хихикнула: «Даже если не встанет».
А затем поинтересовалась:
— А вы между собой не того?… Никогда не видела, как мужики…
— И не увидишь! — прервал я ее. — Скоро будем.
Из самолюбия Генка, конечно, не мог отказаться, хотя желания идти к проститутке у него отнюдь не наблюдалось.
— Сколько ей лет? — спросил он, когда мы поднимались в «гнездо порока».
— Двадцать.
— Старая… — резюмировал он.
Юля открыла нам дверь и, несколько опешив, в свою очередь поинтересовалась возрастом младшего клиента, обратившись ко мне, как к ответственному заказчику — мол, сколько же ему?
— До фига! — мрачно встрял Геннадий.
— Пятнадцать, — подтвердил я.
Юлька еще раз оценивающе оглядела юношу и скомандовала:
— Ну, мальчики, в душ!
Она и сама через минуту присоединилась к нам — чтобы, по-видимому, осуществить контроль помыва. Генке, конечно, было уделено особе внимание. Ее рука мягко прошлась по его груди, животу, еще ниже… С какой тщательностью и осторожностью заботливая девушка оттянула кожицу! Гена, тем не менее, вздрогнул и поморщился — процедура далась ему с трудом. Головка, открывшаяся под крайней плотью, была слегка воспаленной — с гигиеной хлопчик дружил не очень-то.
… Мы сидели с ним в обнимку на диване. Юлька, стоя на коленях на полу, обрабатывала нас, варьируя методы — то втягивала в рот либо только член, либо весь «генитальный комплекс» одного из нас разом, то ухитрялась охватить оба члена одновременно, то покусывала кожистые мешочки.
Генкина физиономия стала пунцовой. «Первое свидание» — и сразу на групповичок угодил, да еще в руки опытной «женщины для утех». Не у каждого в судьбе выпадает такое!
Наконец наша добрая хозяюшка извлекла из ящика серванта презерватив и начала напяливать его на Генку. Изделие было очевидно велико. Использовать его казалось бессмысленным — оно запросто могло остаться в недрах.
— Да что ты, Юлька, дурью маешься?! — вспылил я. — Только ребенка мне мучаешь!
— У меня железное правило: без резинки — ни-ни! — огрызнулась она.
— Так нарушь его! Ты у мальца первая, а сама, надеюсь, чиста, как слеза младенца!
И, не дожидаясь дальнейших возражений, я установил ее тело на четвереньки, поставил Генку позади и собственноручно соединил парочку — ее, уже вовсю сочащуюся, и его, дрожащего мелкой дрожью, но тем не менее прекрасно эрегированного. Так-то, дружок! Это тебе не ухмылочки постороннего наблюдателя…
Убедившись, что все в порядке, я переместился и уселся перед Юлей, подсунув подушку под спину. Она сделала язык желобком и подложила его мне под уздечку, прошлась нежным наждачком. Я сжал ее груди и скомандовал Генке:
— Возьми эту ебливую сучку за задницу и двигайся!
Впрочем, мои указания были излишними — Юлька сама отлично знала, как надо дергаться. И мы втроем погрузились в «пучину разврата». Точнее, с разгону вперлись в нее на Юльке, как на горячей кобылке.
Так под моим руководством и с Юлькиной неоценимой помощью друг Гена лишился девственности. Хотя, что ею считать?…
«Менаж», которого год назад страстно жаждала женщина-змея из ресторана и даже готова была выложить за него кругленькую сумму, состоялся. Только оплатил развлечение я; Юльке было немного любопытно, но в целом она выполнила рутинную работу; а Гену, как всегда, не поймешь. Во всяком случае, твердого «нет», как когда-то, он не заявил.
— Понравилось? — спросил я, когда мы по окончании оргии вышли на улицу.
— Нормально… — ответил он.
Ранние осенние сумерки уже скрадывали силуэты блочных параллелепипедов. Я предложил новоиспеченному самцу:
— Хочешь, пойдем пива попить?
Он молча кивнул.
В баре я внимательно взглянул на него и подумал: он уже наверняка похоронил то, что с ним произошло получасом раньше. Гений безразличия, Рембо безмятежности! Мне бы такие замечательные свойства характера. Мы допили пиво и вышли на воздух.
Волоча ножку, бочком к нам подкатился ослабленный человечек. Запах перегара исходил от него послойно. Очи блуждали, гниловатый рот подергивался. Но, приободрясь, незнакомец собрался с мыслями и задал свой онтологический вопрос бытия:
— Мужики, щас утро или вечер?
— Вечер, — без колебаний ответил я.
Человек удовлетворенно кивнул, будто и не ожидал другого ответа. Действительно, утро наше уже далече… И запойный пешеход снова заколбасился по своим неотложным делам захмелиться.
Генка не приостановился для беседы с заплутавшим во времени гражданином, а, напротив, ускорил шаг и ушел вперед. Когда я догнал его, он поспешно и тихо спросил:
— Ну, насмотрелся на моего папаньку?…
15
В своем повествовании я остановился лишь на узловых событиях, отказываясь от описания многочисленных эпизодов, не гальванизируя в памяти нюансов. Незачем перекармливать воспаленное воображение слабеющих рукоблудов. Оно, подобно пучеглазой цихлазоме, тычется в аквариумное стекло, силясь различить за ним нечто . Но, как и рыба, совершенно неспособно существовать вне своего искусственного мирка.
«Как медленно ползет ужасная улитка — время», — сказал Генрих Гейне. Вероятно, в его век так оно и было. Но нынче…
Я просматривал заметки в своем тайном секс-дневничке. Они зашифрованы и темны для непосвященных. А за калейдоскопическим мельканием условных обозначений встают они, они…
И маргиналка Танечка с пухлыми губами порнозвезды, не по своей воле совершившая феноменальный полет с девятого этажа. Феноменален он был тем, что, учитывая высоту, остался почти безнаказанным для Танечки — так, пара переломов, сотрясение всего, что еще можно было сотрясти в ее головке. Уже через шесть месяцев Танечка вернулась в строй и по-прежнему исправно несла трудовые секс-вахты.
И главный бухгалтер крупной фирмы Елена Федоровна. После напряженнейшего дня, заполненного дебетами-кредитами, она как никто раскрепощалась в постели, пускаясь во все тяжкие.
И голубоглазая русалка Олечка, имеющая неординарные мазохистские наклонности.
И голубоглазая русалка Олечка, имеющая неординарные мазохистские наклонности.
И стрип-танцовщица Вика, горячая почитательница фаллоимитаторов.
И некая приезжая девица из Архангельска, похожая не снеговика — глубоко посаженые угольки глаз, нос морковкой.
И прочие, прочие… Порой все они казались мне умалишенными. Как, вероятно, и я — им.
И ежемесячно среди этих иероглифов находилось место для буквы Г. Последняя запись с этой буквой гласила: «15–16 авг. Г. З пет. Черта!» Да, черта уже была подведена…
А однажды появилась та, которая отсрочила ад. И больше не понадобились никакие секс-дневнички с их иероглифами. Это было хоть и недолгое, но счастье. И я понял, что прежде искал его там, где найти невозможно. Но я ни о чем не жалею, потому что…
Потому что однажды из-за дальних домов по всему горизонту, от края до края, наплывала лиловая тьма. Она упаковала во мрак октябрьские красно-желтые деревья на противоположном берегу пруда, кустарник, полуразрушенный каменный спуск к воде.
Наконец, гигантская туча закрыла солнце. Небо теперь являло странную двойственную картину: сжимающаяся, подобно шагреневой коже, прозрачная голубизна и агрессивная, прущая, всеохватная тьма. А разделяла их яркая золотая полоса, результат последних усилий солнца.
И тут я понял, что не нужны мне ни безмятежная голубизна, ни фиолетовый мрак. А нужна лишь эта недолговечная полоска, уже бледная, исчезающая. Я увидел то, что хотел, — этого достаточно. И пусть земля вновь станет безвидна и пуста.
16
Не так давно я случайно встретил в автобусе Надю. Она ехала со своим ребенком и родственницей — симпатичной толстухой Катькой. Катька меня заметила и зашептала на ухо Наде. Та улыбнулась тенью прежней улыбки и отвернулась, чтобы не здороваться. Нормальная молодая женщина.
Генке удавалось косить от армии два года. Его прихватили во время милицейско-военкоматовской облавы на овощебазе, где он подрабатывал на разгрузке вагонов. Служит недалеко от города.
В одно из первых увольнений он мне позвонил. Мы поехали купаться на плотину, где когда-то познакомились. Был водосброс, и вода ревела, как тогда.
Я смотрел на него со стороны и видел обыкновенного угловатого оловянного солдатика. Он научился смотреть в глаза. А я разучился.
Вспомнилась автобусная встреча с его сестрой. Они теперь совсем не похожи на действующих лиц того видения, которое настигло и ослепило меня несколько лет тому назад над ревущей водой.
Петербург, 2001 г.
© 2007, Институт соитологии