Сейчас он пришел в Союз, как он настойчиво внушал себе, лишь по собственной воле, на свой страх и риск, движимый сугубо личным желанием разоблачить ненавистного им Долматова. Владику очень хотелось восстановить себя в собственных глазах. Потому он гнал соблазнительную мысль о том, что за разоблачение Долматова можно будет сорвать немалый куш и с жандармерии, а если скрепя сердце прибегнуть к услугам Терского, то и с немца Хюгеля, которого Долматов тоже очень интересует. Закрывал Владик глаза и на то, что именно жандармское управление снарядило его и назначило пункт перехода и возвращения: пост сержанта Селима Мавджуди.
Сержант проводил его до границы и долго смотрел ему вслед со странной надеждой.
Границу он перешел легко, наутро сел в мягкий вагон поезда и к вечеру другого дня вышел на мощенную булыжником привокзальную площадь в Ташкенте.
Владик вышел у большого базара и смешался с толпой. Нашел баню, вымылся, сбрил бороду, усы, переоделся в полувоенное. Затем выбрал пустынное место на берегу арыка. Связал рукава у белой сорочки, в которой переходил границу, сунул внутрь сорочки светлые брюки, набил ее камнями и утопил.
В маленькой гостинице он предъявил документы на имя Синицына В. М., инструктора конного спорта из Ашхабада, получил место в комнате, заставленной стоящими впритык кроватями; рядом с другими командированными, людьми озабоченными и молчаливыми, поужинал в скромном буфете, распил в одиночестве четвертинку русской водки и лег спать.
На рассвете он отправился на улицу Жуковского, хорошо знакомую ему, без труда нашел третий Саларский проезд и постучал в окно приветливого особнячка с крылечком-нишей.
Было ровно шесть утра. Дворник с аккуратно подбритой бородой, в кальсонах и калошах на босу ногу подметал тротуар. Он взял ведро и начал выплескивать воду на булыжники, встретился взглядом с Владиком и правой рукой обозначил движение к сердцу. Владик потоптался и постучал еще раз по стеклу.
— Сейчас, — ответил заспанный высокий голос.
Рыхлая женщина в ярком атласном халате выглянула на улицу из окна, зевнула и посмотрела на Владика.
— Наследник делит наследство, — произнес Владик, побледнев.
Она молчала и смотрела сквозь него. Положение было глупейшее.
— Что вы сказали, я не расслышала.
— Наследник делит наследство, — повторил Владик фразу, которая показалась ему до ужаса нелепой, и добавил совсем уже потерянно: — В начале осени...
— Я вас не понимаю — сказала женщина, — я сейчас оденусь и выйду, — и скрылась в комнате.
На минуту Владик оцепенел. Ему почудилось, что женщина сняла телефонную трубку и назвала какой-то номер. Ноги готовы были сорваться с места, но Владик пересилил себя. Он достал портсигар и закурил. Дворник двигался прямо на Владика: высокий, костистый, с ведром в руке, тогда Владик не выдержал и пошел прочь из переулка. Панический страх окончательно охватил его, едва он очутился на людной улице. «Бежать, — единственная мысль завладела им. — Не медля ни минуты. Черт с ним, с этим Долматовым, своя шкура дороже!»
Владик поспешно рассчитался в гостинице, сел в первый поезд, который уходил на юг, и благополучно прибыл в Ашхабад. В ночь он перешел границу в месте, хорошо известном ему и по всем приметам счастливом, и на рассвете подошел к посту сержанта Селима Мавджуди.
Сержант встретил Владика с нетерпением, напоминающим волнение любовника.
— Скоро ты вернулся, — сказал он. — Сходил хорошо? — Он с вожделением посмотрел на внутренний карман. Френч у Владика был расстегнут.
— Тебе что за дело? — грубо ответил Владик. — Дай-ка лучше воды. Хоть ополоснусь чуток, а то облип всякой дрянью.
— Вода есть у нас, — благожелательно откликнулся сержант, словно не заметив грубости. — Много воды есть. Недавно три бочки привезли. Хотите, господин Синяев, можете искупаться?
— Что-то ты очень добрый и разговорчивый нынче, — сказал Владик, но снял френч и брюки и кинул одежду на единственную табуретку.
— Мехти! — зычно позвал сержант, и в дежурку не сразу вошел кривоногий солдат в больших, не по ноге, ботинках. — Возьми кувшин и слей господину.
С трудом ступая босыми ногами по раскаленному песку, Владик пошел вслед за ковыляющим солдатом к бочке, стоявшей в тени, но по дороге спохватился и вернулся в дежурку. Произошло то, что он предполагал: сержант Селим Мавджуди рылся в его брюках. Френч он, очевидно, уже успел прощупать. На усатом лице сержанта отражались то надежда, то жестокое разочарование. Он не слышал Владика, подошедшего босиком.
— Ага! — сказал с порога Владик. — Так вот почему ты нынче так любезен, скотина! — Он приблизился к опешившему сержанту и вкатил ему звонкую пощечину. Схватил свою одежду и пошел к двери.
— Стой! — Селим Мавджуди загородил собой вход.
— Прочь с дороги, мразь! — Владик нащупал в кармане браунинг.
Сержант не отступал.
— Врешь! Долмат правду сказал. Где деньги? Где спрятал их, говори! — Сержант застыл на пороге наподобие распятия. Рассерженный вконец, Владик схватил его за плечи и отшвырнул от двери.
Селим Мавджуди упал, стукнувшись грудью о стол. Владик вышел, отряхнулся и не спеша направился к дороге.
Из дежурки выскочил Селим Мавджуди.
— Мехти! Задержать нарушителя! — голос Селима Мавджуди загремел медью.
Маленький солдатик схватил винтовку.
— Стой, стрелять буду! — проговорил он, как заклинание, и в ту же секунду спустил курок.
Это был единственный случай, когда солдат-первогодок Мехти попал в цель.
Владик остановился, повернулся, посмотрел недоумевающе на солдата, опустившегося на одно колено, на сержанта, все еще разъяренного, и рухнул лицом в горячий песок.
В два часа и восемнадцать минут по местному времени Хюгель включил передатчик.
Сообщения, которые он передавал, можно было скорее всего принять за позывные любителей-коротковолновиков, которые уже в те годы начали нащупывать друга друга в эфире.
Все было надежно продумано, и Хюгель мог не тревожиться. Вот только Долматов беспокоил его. Но ни разу в то время, когда Хюгель вел свои передачи, — агентурой это было установлено точно, — Долматова не было на радиоскладе, а дома приемника у него не имелось. Он бывал частенько у Антоновых, но и у них не было ни аппаратов, ни антенны. «Почему же так тянет Долматова к этому дому?» — раздумывал Гельмут Хюгель — доктор искусств, очи и уши фашистской разведки в далекой от Германии, забытой богом стране, единственные достоинства которой — нефть и граница с Советской Россией, достоинства, правда, немалые, почему игра и стоила свеч.
Остановиться на мысли о том, что у Долматова с Асей тривиальный роман, Хюгель не мог, и не только потому, что ему мешало уязвленное мужское самолюбие. Если Долматов разведчик — а Хюгель в этом не сомневался — он — в сражении, а настоящему солдату в бою не до амуров. Что ж тогда? Выведать у Аси о прошлогодней акции на границе, участником которой был и Шахрух Исмаили? Но советским органам об этом известно досконально, да и разведчик, отправляясь сюда, должен был получить полную информацию обо всем. «Он хочет быть рядом с моим домом», — рассудил в конце концов Хюгель, но не очень обеспокоился: дом его был надежной крепостью, охраняемой и запорами, и слугой-курдом, и свирепыми псами.
Секундная стрелка сделала последний круг. Хюгель отправил в эфир свои позывные и начал передавать текст особой важности и потому зашифрованный с особой тщательностью.
«Двадцатого сентября на рассвете — начало операции «Протест». Линию перейдет толпа курдов и узбеков. Хозяева сами заинтересованы в том, чтобы шашлык был с кровью. Гостей ждет горячий прием. Успех гарантирован. Позаботьтесь об огласке. Макс».
Хюгель дождался подтверждения о приеме, выключил передатчик, потянулся и посмотрел в окно. Осенняя тьма залила город, но зоркие глаза Хюгеля все же заметили фигуру, пробиравшуюся к дому, где жили Антоновы.
Час назад звонила мадам Ланжу и условной фразой сообщила, что Долматов спит у себя. В такую позднюю пору он из дому вообще не выходил.
Человек был в белой мусульманской одежде. Он застыл на минуту, и Хюгель вздрогнул от неожиданности, узнав Аскар-Нияза.
Раздался легкий стук: рама ударилась о стену. Тень скользнула в дом.
Хюгель хотел остановить себя, но вспыхнувшее любопытство, и не только профессиональное, было свыше его сил. В мгновение ока взобрался он наверх вслед за Аскар-Ниязом, оперся о подоконник и заглянул внутрь.
Это была студия Алексея Львовича. Аскар-Нияз возился у двери, ведущей из студии в спальню Аси. Хюгель тихонько опустился на пол.
Дверь не поддавалась. Аскар-Нияз отступил от нее на миг и замер, почуяв кого-то. Ярко вспыхнул свет. Хюгель увидел посреди студии разгневанного Алексея Львовича Антонова, а у двери оцепеневшего Аскар-Нияза. В руке у Алексея Львовича был браунинг. Он направил его на Хюгеля.
— Ни с места! — твердо произнес Антонов.
Из вороха мыслей, завертевшихся в его голове, Хюгель выбрал самую важную.
— Простите, — сказал он, — я действую из лучших побуждений. Я заметил, что посторонний забрался к вам в дом, и как сосед я счел своим долгом...
— Руки вверх, — велел Антонов.
Хюгель подчинился.
— Это всего-навсего вы, поручик! — Хюгель посмотрел на Аскар-Нияза и попытался вернуть голосу светский тон. — Боже мой! А я-то думал... Значит, ничего страшного. — Хюгель повернул лицо к Алексею Львовичу. — Я полагаю, господин Антонов, вы напрасно волнуетесь. Молодые люди, то есть поручик и ваша уважаемая дочь, выяснят свои отношения без нашего участия. А нам, очевидно, лучше всего удалиться. Вы не возражаете? — он попятился к выходу.
— Ни с места! — не повышая голоса, повторил Антонов. Он был трезв и весьма решителен. Хюгель понял это и мысленно ругнул себя: выйти из дома без оружия! И вообще — впутаться в такую глупую историю... Такого с ним никогда не случалось. И вдруг весь ужас свершившегося раскрылся перед ним: если разразится скандал, а до этого недалеко, — все пропало. Аскар-Нияз, сын и наследник святого, представитель возмущенных мусульман, пойман в спальне у русской потаскухи ее отцом! Насмарку вся тщательная подготовка, все, что было достигнуто ценой огромных усилий! Мусульмане не пойдут за таким вождем. А он же только что сообщил в Берлин, что успех гарантирован. Нет, воистину никогда нельзя верить азиатам!
Хюгель лихорадочно соображал, забыв, что находится в глупейшем положении: в пижаме и босиком под дулом пистолета, с поднятыми руками.
И тут заговорил Аскар-Нияз. Он с трудом вышел из оцепенения, будто пробуждался от кошмарного сна.
— Я виноват, Алексей Львович, — сказал он глухо. — Я скомпрометировал Асю Алексеевну, но, верьте, я не хотел этого. Я ищу одного человека. Дома у себя его нет.
— В спальне у моей дочери? Вы отдаете себе отчет в том, что говорите, милостивый государь?
Дверь из Асиной комнаты приоткрылась. Хюгелю показалось, что мелькнул Асин встревоженный взгляд. Сейчас неизбежно раздастся крик.
И тут Хюгеля осенило. Если сын святого, Аскар-Нияз, будет убит русским и в русском доме, это вызовет уже не бурю, а ураган! Мертвый Аскар-Нияз сейчас стоит гораздо больше живого.
Хюгель начал незаметно приближаться к Аскар-Ниязу. «Если толкнуть его на Антонова, старик непроизвольно выстрелит. Не попадет — можно будет закончить самому...»
Миг наступил. Хюгель отклонился, по-гимнастически выбросил ногу в сторону Аскар-Нияза и уже достал его, но упал сам, сбитый резким ударом под колено сзади и стукнулся головой о тумбу, на которой стояла накрытая чехлом скульптура.
Не сразу Хюгель пришел в себя, а очнувшись, увидел всех остальных и Долматова.
Алексей Львович уже спрятал свой браунинг. Испуганная Ася держала за локоть Андрея. Аскар-Нияз прислонился к стене, откинувшись и прикрыв глаза ладонью.
— А... — произнес Андрей, заметив, что Хюгель шевелится, — вы пришли в себя, майн герр. — Он повернулся к Аскар-Ниязу и сказал ему: — Мы оставим вас вдвоем, поручик... У вас найдется, очевидно, о чем поговорить с герром Хюгелем с глазу на глаз.
Прошло несколько минут, и в гостиную, где сидели в немом ожидании Антоновы и Андрей, пошатываясь вошел Аскар-Нияз.
— Вы родились в сорочке, Долматов, — с трудом произнес Аскар-Нияз. Он вытер нож о полу своей рубахи и добавил: — Я ведь пришел, чтобы убить вас...
— О боже! — простонал Алексей Львович.
— Что же это такое? — проговорила Ася.
Теперь приказывал Андрей.
— Найдите для поручика костюм! — велел он Алексею Львовичу.
Андрей был решителен и собран. Он шагнул в студию, зажег карманный фонарь и осветил труп Хюгеля. Немец лежал, раскинув ноги. Аскар-Нияз убил его мастерски, крови почти не было видно. Хюгель даже вскрикнуть не успел. Андрей погасил фонарь.
— Ася! — сказал он. — Делать нечего: без вашей помощи нам сейчас не обойтись. Надо идти в дом Хюгеля. Кто там есть?
— Я думаю, только собаки.
— Они вас помнят?
— Наверное, — сказала Ася.
— Заприте их понадежнее.
— Ворота на замке, — сказала Ася. Решительность Андрея передалась ей. — Я отыщу калитку. Я помню, где-то у кривого дерева в тайничке — ключи.
— Торопитесь! Я жду. И старайтесь не шуметь.
Андрей напряженно прислушивался к каждому звуку, который доносился с той стороны, где был дом Хюгеля — умного, расчетливого немца. Все ходы Хюгель взвесил наперед. Он бы и выиграл, если бы двигал пешки по доске, расчерченной на аккуратные квадраты...
Свирепое ворчание донеслось снизу и смолкло. Андрей облегченно вздохнул. Вот еще один проигрыш немца — Ася. Она была для него лишь второстепенной фигурой, и он утратил интерес к ней, едва она была снята с доски. А она человек, она живая.
— Что делать... с трупом? — спросил Алексей Львович, с трудом выговорив последнее слово.
— Принесите перчатки поручику и мне, — велел Андрей.
— Что вы задумали? — спросил Аскар-Нияз.
— Будем действовать вместе, поручик. Одному мне не справиться.
— Да, — согласился Аскар-Нияз, тяжело наклонив голову. — В доме у Антоновых его оставлять нельзя. Они и так настрадались, бедные, из-за нас... из-за меня. — Он заметил в поставце у Алексея Львовича графинчик, налил стакан и опрокинул в рот.
Легкие шаги послышались на лестнице. Поспешно вошла Ася. Она была бледна, но двигалась спокойно.
— Я сделала, Андрей Дмитриевич, все, как вы велели, — сказала она. — И ворота открыла.
Андрей кивнул.
— Надевайте перчатки, — велел он Аскар-Ниязу. — Мы возьмем труп и перетащим в автомобиль.
— Мудро! — Аскар-Нияз пьяненько усмехнулся.
Хюгель сидел теперь в своей машине, уронив голову на грудь. Со стороны могло показаться, что он пьян. Аскар-Нияз снял перчатки и с брезгливостью заткнул их за пояс своих полотняных штанов.
— А меня увлекла ваша игра, Андрей Дмитриевич. Ей-богу! — сказал он.
— Идите к Антоновым, поручик, и переоденьтесь побыстрей! — сказал Андрей. — Костюм для вас уже, наверное, приготовили. И не пейте больше.
— Выпью, — сказал Аскар-Нияз упрямо. — Непременно выпью и вам принесу. И ему — тоже. — Он показал тяжелой головой на мертвого Хюгеля и ушел пошатываясь.
Андрей выждал минуту-другую, затем, не снимая перчаток, извлек из бокового кармана Хюгеля связку блестящих плоских ключей и, бесшумно открыв дверь, скользнул в дом.
Он прошел коридором так уверенно, будто бывал здесь не раз. Дверь в кабинет была распахнута. Не зажигая света, Андрей нашел сейф, вставил ключ и потянул дверцу на себя. Под толстой пачкой банкнот он нащупал два плотных пакета и стопку бумаг, взял их, запер сейф, вышел в гостиную и осветил карманным фонариком коллекцию раритетов, собранную немцем. Она могла привести в восторг даже неискушенного человека. Андрей отыскал глазами одну небольшую вещицу и вышел, захватив ее с собой.
Аскар-Нияз все в том же монастырском полотняном костюме ожидал его у автомобиля. Пьяная ухмылка бродила по лицу поручика.
— Вот я и сцапал вас, — сказал он, попытался погрозить пальцем и едва не упал вперед. — Что вам понадобилось в доме у Хюгеля? Деньги? Допустим. Неблагородно, но понять можно. Итак, покажите деньги, и вы прощены мною.
— Сейчас недосуг, поручик, — сказал Андрей, — но так и быть: деньги я оставил в сейфе. Я взял вот что. — Он показал маленькую вазочку. — Это та самая, которую немец приобрел за гроши, а ей, как вы говорите, цены нет. Вы удовлетворены, поручик? Тогда торопитесь.
— Не-ет, — Аскар-Нияз все еще не отступал. — Вы себе ее возьмете?
— Я отдам ее вам, когда вы протрезвитесь... А вы, очевидно, по принадлежности — в национальный музей. — Андрей взял Аскар-Нияза под руку. — Пойдемте, — сказал он. — Переоденьтесь, ради бога. И побыстрей.
— Торопиться некуда и незачем, — наставительно произнес Аскар-Нияз. — Все было совершенно тихо, по всем правилам, а полиция в этом великом городе даже предсмертных воплей не слышит. Не волнуйтесь, все хорошо. Все хорошо, — повторял он, пока Андрей вел его под руку к дому Антоновых.
На лестнице их встретил Алексей Львович.
— Уведите поручика к себе и помогите ему переодеться, — сказал Андрей и бросил вдогонку. — Не забудьте сжечь его одежду в печи!
Ася уже успела сделать все так, как ей, уходя, велел Андрей. Подоконники вымыла, а кровавое пятно на полу залила суриком. Среди других похожих пятен оно не выделялось.
— Вам придется пойти со мной, — сказал Андрей. — Я выведу на улицу автомобиль, а вы запрете за мной ворота, выпустите собак и выйдете ко мне через калитку.
Ася только кивнула и пошла за Андреем, держась неестественно прямо. Проходя мимо комнаты Алексея Львовича, из-за двери которой доносилось бормотание Аскар-Нияза, Андрей внятно произнес: