На третьем часу опер дошел до буквы “п”, и тут чуть лбом не стукнулся о фамилию Пробер. Не та фамилия, точно, но ясно, что рядом, еще чуть-чуть, только букву переставить или отнять.
И Вагин наконец вспомнил, но не фамилию, а кличку — “Робер”. И фамилию человека этого вспомнил, и где он жил лет пятнадцать назад. Если не убили и не в зоне, то все верно, Робер возьмется, не продаст, выполнит.
Вагин приехал по старому адресу рецидивиста, осторожно поспрашивал и в конце концов выяснил, что нужный человек два года назад был жив, но съехал, живет теперь в Митине, дом назвали, а квартиру люди запамятовали.
Через полтора часа Вагин въехал в Митино и остановился у нужного дома. Первый человек, которого увидел опер, сидел на лавочке, читал, слегка подталкивая детскую коляску. Вагин сел рядом, вежливо поздоровался, мужчина ответил и равнодушно сказал:
— Лет пять назад калякали, что тебя вместе с бутылкой закопали.
— И ты, Робер, поверил? — удивился Вагин, внимательно разглядывая старого рецидивиста и убеждаясь, что приехал напрасно.
Старый мужик в теплом кашне и домашних тапочках качал внука или внучку, читал “МК”, скоро зашлепает домой.
— Внук? — спросил Вагин.
— С каких дел? — Робер снял очки, взглянул обиженно. — Мы с тобой годки. Сын. Жене тридцать четыре.
— Хвалю. Жизнь наладил, не многим удается, — сказал Вагин, обратил внимание на очки, которые лежали на газете, увидел, что стекла у них простые, без диоптрий, поднял взгляд на Робера и заметил в его глазах знакомую усмешку.
— Зачем приехал? — прямо спросил Робер. — Тот рецидивист, которого ты знал, от рака скончался, кремировали, справочку выдали.
— Может, и к лучшему, — в тон Роберу сказал Ватин. — Когда меня водка хоронила, я туда заглянул, ничего хорошего, скучно. Я вернулся, ты тоже, начнем сначала.
— Зачем приехал? — повторил Робер, словно опер ничего и не говорил. — Я полагал, что ты меня искать будешь, доверенному человеку приказал только тебе мой адрес дать, ты на него и попал, когда в прежнем адресе бродил. Так-то меня не найдешь, все поменял, я теперь человек старый.
— И пенсию получаешь? — поинтересовался Вагин.
— И пенсию, в шестьдесят два положено.
— Семье хватает? — Вагин решал, говорить с пенсионером или прощаться.
— Прирабатываю. — Робер сжал Вагину кисть, и опер почувствовал железную хватку старого рецидивиста. — Зачем приехал?
— Интересуешься или любопытства ради?
— Тебе водка все отшибла или чуток оставила? — Робер наклонился к коляске, поправил одеяльце.
— А пенсионер принимает заказы для покойного? — спросил Вагин. Оперу стало даже интересно, как сумел старый волк так крепко перекраситься.
— Мне со старого адреса сразу позвонили, вот я и вышел с сыном тебя встретить. Много говоришь. Коль имеешь работу и деньги, примем заказ. Пойдем в дом, что-то зябко. — Робер поднялся.
Квартира оказалась двухкомнатная, добротная, с холлом и большой кухней. Хозяйка встретила поклоном и забрала коляску, в ее молодом лице Вагин увидел что-то знакомое. Робер, войдя в дом, преобразился, снял куртку, перестал горбиться и шаркать, а очки положил на телевизор.
— Садись, в ногах правды нет. — Робер был одного роста с Вагиным, крепок, движениями ловок. — Я с твоего разрешения приму стакан. — Он прошел на кухню.
Вагин сел в кресло, взял с тумбочки журнал “Смена”, услышал на кухне громкий возглас, женский смех. В комнату влетела полногрудая хозяйка и обняла старого опера.
— Крестный! Не признала тебя! Вижу, знакомый, а не признала! Графиня я! — Она томно опустила глаза. — Пятнадцать лет назад ты меня на Казанском взял, мент поганый, я пятерик схлопотала.
Вагин все вспомнил. Груня Тополева по кличке Графиня одевалась соответственно, несмотря на молодость, была известной и неуловимой воровкой-карманницей, работала только с богатыми дамами. Начальник МУРа на оперативке как-то в сердцах сказал:
— Орлы-сыщики, вы что же, все вместе одну девку взять не можете? Вчера у жены посланника она колье миллионное в театре сняла, меня в горком утром вызывали...
— Груди у тебя такой не было, — сказал Вагин. — И вообще, была ты девка противная! Как же вы столкнулись?
— Любопытный. — Робер вернулся с кухни, жуя огурец. — А я чуял, что ты в нашу команду перейдешь. Такие мужики за копейки не работают. Груня, дай нам кофе, гостю холодненький боржомчик открой. У него в глотке пересохло, он уже около часа толкового слова вымолвить не может.
— Боюсь горе принести в ваш счастливый дом, — ответил Вагин.
— Неужто президент спать не дает? — усмехнулся Робер. — Не верю, ты в политику не вяжешься, да и дело совершенно пустое, одного похоронишь, на его место еще дурней выберут.
— Гуров Лев Иванович. Знаешь? — быстро спросил Вагин.
— Который Мельника завалил, на Грузинке с Эфенди стрелялся? Толковый мужик, много слышал, говорят, на актера похож. — Робер взял изящную чашку с кофе, сделал деликатный глоток. — Слышал, люди постановили, что на его отстрел на главной сходке разрешение получить требуется, Задурел народ, таких авторитетов пачками мочат, хоть бы что, а мента порешить — святое дело, можно сказать, — так разрешение получи.
— Он порой ночами в свой дом темными переулками возвращается, — сказал Вагин, — любой отморозок, не слышавший о каких-либо законах, полковника ломом перекрестить может.
— Верно. Плевое дело, — согласился Робер. — Потому ты и поднял волну, разыскал покойника. Серьезный человек о твоего сыскаря и руки пачкать не станет. И цена за него лишь штука “зеленых”, — сказал Робер, затем сходил на кухню, махнул второй стакан водки и вернулся в гостиную.
Вагин прекрасно понял, что над ним издеваются, и, чтобы сбить с разговора нерв, сказал:
— А ты поставь пузырь на стол, не глотай, как алкаш, за углом. Я давно по данному делу спокойный.
— Я на твоем месте из-за всяких глупостей не стал бы серьезных людей искать, отрывать их от дела, — сказал запьяневший Робер. — Мешает тебе мент, так шлепнул бы его сам и закусил мороженым.
Вагину характера было не занимать, и никому он не позволял стоять над собой.
— Договорились, — Вагин кивнул. — Считай, разговора не было. Значит, наследника родили, хвалю. Когда семья одного окраса, то она крепкая.
Хозяйка легко поднялась из-за стола, взяла мужа под руку и повела в соседнюю комнату, бросив на ходу:
— Через тридцать минут станет трезвее ребенка.
Затем вернулась, смерила Вагина взглядом.
— Давно я тебя хотела, опер. С первой встречи. Иди умойся, перед серьезным разговором тебе тоже напряжение сбросить надо.
Она проводила опера до ванной, вошла следом, заперла за собой дверь.
Через некоторое время стол был накрыт по-обеденному, рядом с тарелкой хозяина стоял стакан, налитый наполовину, запотевший. Грозный Робер виновато взглянул на жену, выпил и сказал:
— На улице продрог, затем принял без закуси, извини, Груня.
— Бог простит. — Груня улыбнулась свеженакрашенными губами. — Вы остановились на том, что клиент ходит домой темным переулком.
— Ты умна в своих делах, а в мужские не лезь. Если настоящий сыскарь проходит двести метров темным переулком, значит, каждую машину, ночующую там, он знает и, увидев чужую, не пойдет, вернется. Проехать мимо и полоскать из автоматов — пустое дело. Машина лишь въедет в переулок, полковник будет уже в чужом подъезде и из окна “снимет” водителя. Если он ходит переулком, значит, знает то, чего мы не знаем. О переулке забыть. И кончайте разговор, сначала о деле. Боря, сколько?
Ватин к вопросу был готов, знал, что платить следует максимально, но только после кремации.
— Сто тысяч баксов после похорон.
— Не годится, — ответил Робер. — Пусть восемьдесят, но сорок и сорок.
— У нас нет лишних денег, — сказал Вагин. — Я уже сказал, сам знаешь — платим круто, но только по результату.
— У меня имеются три толковых парня, — задумчиво произнес Робер. — Сам я, естественно, не пойду. Сроки?
— Неделя.
— Живет?
— Никитский бульвар, двенадцать, работает в министерстве. На ночь машину оставляет либо на работе, либо в Калашном переулке, напротив поста охраны. Жена сейчас в отъезде, встает в восемь, выходит в девять. Лестницу и подъезд, а также лифт не рекомендую, только потеряешь людей. Машина — черный “Пежо”, горзнак запиши. Дорогу от Никитской до Октябрьской сам знаешь. Может ехать не один. Улицу видит лучше нас с тобой в лучшие годы.
— Запугал, запугал, — усмехнулся Робер.
— Предупредил. Нам необходим результат, на твоих мальчиков мне наплевать. Сложно, это точно. Но ведь и оплата не фантиками.
— Надо два дня на разведку, — сказал Робер. — Тебе же не годится, если я сегодня соглашусь, а через день в отказ пойду?
— Зря я тебя предупреждал, — после паузы сказал Вагин. — Ты теперь и на воду дуть будешь. Хорошо, послезавтра позвони мне. Если позовешь к телефону Толика, значит, согласен, и счетчик включен. Отказываешься — скажешь, мол, ошибся номером.
— Надо два дня на разведку, — сказал Робер. — Тебе же не годится, если я сегодня соглашусь, а через день в отказ пойду?
— Зря я тебя предупреждал, — после паузы сказал Вагин. — Ты теперь и на воду дуть будешь. Хорошо, послезавтра позвони мне. Если позовешь к телефону Толика, значит, согласен, и счетчик включен. Отказываешься — скажешь, мол, ошибся номером.
Робер проводил опера до передней, хозяйка открыла замок, вышла с Вагиным на площадку, перекрестила его и сказала:
— Он не откажется.
* * *Заместитель министра Бодрашов сидел за своим столом, откинувшись на спинку кресла и вытянув длинные ноги, смотрел мимо сидевшего напротив Орлова и, как обычно равнодушно, не повышая голоса, говорил:
— Я, видимо, в розыскной работе слабоват стал. Практики мало, слишком высоко забрался, зрения и не хватает.
— Алексей Алексеевич, мы свои люди, коли решили поставить нам горчичник, можно подходы опустить, — ответил Орлов. — Тянем мы с Гуровым, можно сказать, непозволительно. Много у нас имеется, а сделать ничего нельзя. Вы человек опытный...
— Ой! — перебил Бодрашов. — Я еще и не дурак. Тянет Гуров, вы его прикрываете, я вас обоих понимаю. Но министр, отдельные депутаты, журналисты в наши сложности вникать не желают. Цифра угнанных машин и пропавших людей растет изо дня в день. Я сам в английском не силен, а вот помощник мне перевел, мол, банды терроризируют Россию. И приводит наш случай, где цифры уже зашкаливают за сотню.
— Пока нет трупов, нет никаких убийств, — ответил Орлов. — Писать все можно, бумага стерпит. Аналогичные преступления в последнее время больше не совершались, так что исходим из первоначального предположения — около тридцати.
— Тоже не кот чихнул, — скупо улыбнулся зам, а глаза у него были холодные. — Между прочим, если меня снимут, главку лучше не будет. Мне докладывали, что вы ежедневно ходите по тем трупам.
— Я того же мнения. Москва город большой, километр — не расстояние. — Орлов покраснел, мундир ему жал, и стоило разволноваться, как лицо тотчас становилось багровым.
Бодрашов скрипнул креслом, поднялся из-за стола.
— Бегать я не терплю, гимнастика не помогает, надо садиться на диету. — Бодрашов прошелся по кабинету. — А у меня после девяти вечера самый жор. И все норовлю какие-нибудь глупости проглотить: приправу острую, котлеты, и чтобы гора жареного лука. У меня есть друг, который утверждает, что мой мягкий характер меня погубит. Пройдемся по коридору, Петр Николаевич, я вас провожу, вы этот чертов мундир снимете, а я на вашего Гурова взгляну. Человека в Англии знают, а я в глаза не видел.
— Алексей Алексеевич, у вас давление в порядке? — спросил Орлов, расстегивая верхнюю пуговицу.
— Я не жалуюсь, врачи молчат, значит, в норме.
Генералы вошли в крохотную приемную Орлова, Верочка встала, хотела изобразить книксен, но не решилась, лишь покраснела.
— Здравствуйте! — Бодрашов кивнул. — Меня зовут Алексей Алексеевич, и я не ем хорошеньких девушек.
— Здравствуйте, господин генерал-лейтенант, меня зовут Верочка и у меня масса защитников.
— Такой красотке требуется лишь один, но д’Артаньян, — серьезно сказал Бодрашов. — Петр Николаевич переоденется, примет цивильный вид, а вы, пожалуйста, проводите меня в кабинет полковника Гурова.
— У него сейчас... — Верочка запнулась и еще больше покраснела. — У Льва Ивановича нет отдельного кабинета.
— Ничего, достукается. — Бодрашов рассмеялся.
Верочка вышла за порог, указала на вторую дверь по правой стороне.
— Вы все равно не успеете позвонить. — Генерал сделал несколько шагов, как дверь кабинета распахнулась, из нее попытались выскочить Котов и Нестеренко, чуть не налетели на замминистра и попятились, замминистра вошел следом, громко сказал:
— Здравствуйте, господа офицеры! Вольно! Прошу занять свои места.
Гуров и Станислав и так сидели на своих местах, Котов и Нестеренко юркнули за ничейный стол. Станислав пытался уступить свое место высокому гостю, но Бодрашов отрицательно покачал головой.
— Мне все равно будет тесно, Станислав. — Он взял приставной стул для гостей, чуть отставил в сторону, сел верхом. — Вы старший группы Гуров, а вы оперативники усиления. Грозная группа, от результатов которой дрожат чиновники, хотя ваша работа совершенно их не касается. Лев Иванович, поздравляю, о ваших делах написали в английской газете и вас лично обозвали очень лестным словом.
— Случается, Алексей Алексеевич, — ответил Гуров.
— Скажите, ведь в принципе дело, в котором вы увязли, к вам прямого отношения не имеет? — спросил замминистра.
— Угоны и пропавшие без вести не наше направление, Алексей Алексеевич. Мое мнение, что мы вовсе не увязли, хотя, конечно, хотелось бы двигаться быстрее, но это естественное желание каждого оперативника, и тем более начальника.
— Лев Иванович, почему вы выполняете чужие обязанности? — Бодрашов качнул стул, и он чуть было не развалился.
— Дела возбуждены по другой статье, но ведь людей убили, — ответил Гуров. — На сегодняшний день в том районе совершено два убийства, так что...
— Понятно. Ваше личное мнение: угоны с предполагаемыми убийствами будут раскрыты?
— Обязательно, Алексей Алексеевич!
— Даже обязательно?
— Простите. “Обязательно” — такое прилипчивое словцо в группе.
— Ну-ну, заходите. — Бодрашов встал. — Да, хотел спросить, у Петра Николаевича давление прыгает?
— Шеф абсолютно здоров! — вскочил Станислав. — Простите, но ему жмет мундир.
— Я так и понял. Сидите, работайте, желаю вам удачи, сыщики! — Бодрашов вышел, тут же зазвонил телефон.
Гуров снял трубку, сдержанно представился.
— Не хамил я! Имею свидетелей, Петр! Встреча прошла на уровне, даже Станислав молчал. Вру! Он вякнул однажды, но не по теме. Нормальный генерал, редко встретишь. О тебе я не говорю, ты не генерал — отец родной!
Глава 4
Когда Гуров ехал по относительно свободной трассе, и была возможность быстро перестроиться, он часто прибегал к простому проверочному ходу. На своей скоростной машине он ехал некоторое время левым рядом, затем включал правый поворот и перестраивался во второй, а порой и в первый ряд. Два или три левых ряда быстро его обгоняли, наметанным взглядом он запоминал ушедшие вперед машины. Если одна из них появлялась в его медленном ряду, за ней следовало присмотреть. Водитель не уйдет из одного ряда в другой, если ему не нужен правый поворот. Если заподозренная машина продолжала тащиться правым рядом, Гуров выбирал момент, уходил налево и делал вместе со всеми рывок, наблюдая в зеркало заднего вида за поведением подозреваемого. Если машина начинает “суетиться”, мигать поворотом и перестраиваться влево, то почти наверняка она следует за тобой. Конечно, такие номера проходят, если тебя не ведут профессионалы на нескольких машинах. Их тоже можно выявить, но это дело долгое и сложное. Имеет значение и кто находится в машине преследования. Если на переднем сиденье женщина, значит, либо ты ошибся, или тебя ведут профессионалы.
В вождении, проверках, уходах много хитростей, и все их перечислять утомительно.
Сейчас он ехал по Кутузовскому проспекту, хотя нужно ему было в обратную сторону. Но через некоторое время ему следовало прибыть на конспиративную квартиру, и точно без “хвоста”, поэтому он выехал пораньше, решил провериться.
Синяя “девятка” попалась на глаза довольно быстро, после первого же перестроения. В “Жигулях” находились два молодых парня, что тоже симптоматично. Когда Гуров вскоре развернулся в обратную сторону и вновь увидел знакомый “жигуль”, сомнения отпали: ясно, его ведут. Не профессионалы, люди неопытные, судя по возрасту, простые исполнители, а умеют они только стрелять да подкладывать в машину взрывчатку. Кому-то он сильно мешает, а сегодня он работает лишь по одному делу. Пока не известен хозяин Полоза, сам же “гаражник” слишком мелок, да и не способен оценить опасность полковника из главка. Командует всем человек, знающий лично полковника Гурова. Напрашивается Александр Суворов. Но это вряд ли. Слишком осторожен, не станет ввязываться в криминал. А вот его старший опер, как утверждает Стас, человек способный, имеет обширные связи среди преступников. Таких молодых Вагин знать не может, значит, он поднял кого-то из стариков-ровесников, даже старше.
Но анализировать будем позже, сейчас следует уйти от мальчиков. Гуров прибегнул к самому простому и нахальному приему — завидев инспектора ГАИ, разгуливающего по резервной полосе, опер подъехал к инспектору, вышел, посмотрел парню в глаза и сказал:
— Полковник Гуров из главка утро. Приятель, мне необходимо уйти от “хвоста”, разреши развернуться в обратную сторону.
Инспектор оказался человеком немолодым, понятливым и молча махнул жезлом.