Инспектор оказался человеком немолодым, понятливым и молча махнул жезлом.
Гуров развернулся и ушел в ближайший переулок. Между опером и преследователями лег город Москва.
И хотя Гуров приехал на конспиративную квартиру за тридцать минут до назначенного времени, Станислав уже протер пыль, накрыл на стол и кипятил воду.
— Чашку кофе, пожалуйста. — Гуров снял плащ, взглянул на часы и решил, что они со Стасом успеют перекинуться несколькими фразами.
— Поздравляю, дорогой друг, за мной выставили наружное наблюдение.
— Успех. Значит, мы молодцы, — ответил Станислав. — Откуда они тебя повели?
— Полагаю, от министерства.
— Кто такие? — спросил Крячко.
— Молодые исполнители. По моим прикидкам, включился твой бывший сослуживец Вагин. Он слыл хорошим агентуристом?
— Отличным. Он, как и ты, мог готовить человека несколько лет, на короткой связи всегда имел уйму помощников, — ответил Станислав.
— Ты, конечно, не можешь помнить, придется поднимать архивы. В те годы Вагин разрабатывал какого-нибудь серьезного киллера?
— Не помню, да и наверняка это происходило после моего перехода из района к тебе. Справка: слово “киллер” появилось позже.
— Не будь занудой, нужно искать убийцу, моего ровесника или скорее чуть старше. — Гуров вздохнул. — Мне это надоело.
— А чего тебе? — беспечно спросил Станислав. — Искать-то прикажешь мне.
— А стрелять его наняли в меня, — парировал Гуров.
Тренькнул дверной звонок, Станислав скривился и сказал:
— Антракт, как обычно, в самом интересном месте. Разреши мне начать разговор одному?
— Ты руководишь операцией, агент твой, а я, как ты выражаешься, лишь прохожий. Звонок вновь тренькнул. Стас крикнул:
— Иду! — Он схватил со стола чашку и пошел открывать.
Вика вошла свободным, легким шагом, мельком взглянула в висевшее в прихожей зеркало.
— Здравствуй, девочка, — поклонился опер.
— Вы старомодны, господин полковник. Сегодня у таких, как я, спрашивают: “Ну, что нового, лярва?”
— Таких очаровательных знакомых, как ты, ни у кого нет. — Станислав отодвинул стул. — Чай, кофе? На большее нашей ментовской зарплаты не хватает.
— Не ври, тебе на меня деньги выделяют.
— Да? А ты подписку о сотрудничестве давала? Пишешь донесения? Имеешь псевдоним? Тебя, дорогая, для нашей канцелярии не существует.
— Значит, я элементарно могу послать тебя? — Глаза у Вики стали еще больше.
— Теоретически. Практически ты бы совершила крайне опрометчивый поступок. — Станислав достал из буфета бутылку виски и рюмку.
— Я одна не пью. — Вика забросила ногу на ногу, обнажились стройные ноги.
— Твои проблемы. — Станислав научился у Гурова никогда первым вопроса агенту не задавать.
— Так этот мальчик, — начала Вика, отпив глоток из рюмки, — интересный... Я почти влюблена. — Неожиданно она спросила: — Илья — убийца и его расстреляют?
— Почти на сто процентов я убежден, что он не убийца, — ответил Станислав. — Почему ты решила?
— Дай слово, что Илья не убийца и что его не расстреляют. — Вика схватила опера за руку.
— Я тебе дал девяносто девять процентов. — Стас забрал у женщины свою руку. — Если ты так влюблена и не хочешь с ним работать, изволь. Я получу разрешение у Гурова и освобожу тебя от данного задания.
— Считай, получил. — Гуров вошел из смежной комнаты. — Здравствуй, Вика. Вика сверкнула великолепными зубами.
— Лев Иванович, здравствуйте! Для меня великая честь...
— Не кривляйся, становишься девкой. — Гуров знал, куда ударить. — У нас серьезная работа, не хочешь в ней участвовать, твоя воля. Хочу предупредить: мы занимаемся целой группой лиц; кто и что из них совершил, выяснится на следствии. У нас со Станиславом разные точки зрения. Господин полковник, — он кивнул на друга, — считает, что Илья Титов причастен к данной группе, а я полагаю, что он не имеет к ней отношения. Мы хотели бы до задержания выяснить расстановку людей. Мне твои эмоции не нравятся, и я тебя от работы отстраняю, так как перестаю доверять. Влюбленная женщина не сотрудник, а слюнявая баба.
— Я слюнявая баба! — Вика буквально вспыхнула.
— Все, Станислав. Вопрос решен, работу по версии прекращай. Я тебя предупреждал, ты, умный, не послушал. Вика твоя, а не моя. Ты должен знать ее возможности, выдержку, эмоциональность. — Гуров поднялся, прошелся по комнате. — Все карты открыты, темнить нечего. Я сказал, ты, Станислав, девушку отстранил, а она с парнем встретилась и намекнула, ее тут же и зарезали. И не какой-то сопливый Илья Титов, а любой из людей, которых мы знаем. И отвечу я! Не ты, который самый умный. А я, доверяющий мнению своего подчиненного и друга. И спать нам будет обоим хорошо и сладко. Всего доброго. Полковник, сегодня же рапорт на мое имя. А тебе. Вика, здоровья, и чтобы я тебя больше никогда не видел.
Гуров вышел из квартиры, захлопнул за собой дверь, прикурил и, рассуждая сам с собой, очень спокойно, рассудительно произнес:
— Мария утверждает, что я отвратительный актер. Согласен. Но сейчас я все сделал правильно. Я так разозлился, изображать не пришлось, лишь выговорился.
Вика сидела, широко раскрыв глаза, и по ее щекам градом катились слезы. Станислав вынул из шкафа бутылку виски, налил половину стакана, выпил, хлопнул себя ладонью по губам и пробормотал:
— За рулем нельзя... За рулем нельзя... На работе и в присутствии... запрещено. Идите вы все в задницу!
Вытерев слезы и припудрившись, Вика сказала:
— Никогда бы не подумала, что Лев Иванович такой жесткий мужик. Ужас!
— Он старший оперуполномоченный по особо важным делам. Ты, дуреха, вдумайся. — Станислав искренне вздохнул, так как лишний раз убедился, что он, Крячко, другу профессионально не ровня. — Теперь обо всем забудем и вернемся к нашему разговору. Ты спросила, убийца Илья Титов или нет? Я ответил. Вопрос: почему ты такой вопрос задала?
— Позавчера в казино произошла драка. Мы с Ильёй шли к машине. Один подвыпивший упал, раскровенил лицо. Я пискнула, прижалась к Илье. Он что-то рассказывал, перешагнул через лежавшего, продолжал говорить, голос даже не дрогнул. Люди вокруг кричали, суетились, пытались человеку помочь. Илья открыл передо мной дверцу машины, посадил, сел сам и даже не обернулся. Я у него спросила: мол, ты всегда такой спокойный? Он ответил: “Мне неинтересно” — и понес всякую ерунду о моей красоте и прочее. А я поняла — ему действительно неинтересно, и совсем не напрасно ты им интересуешься.
— Интересно, но не существенно, — солгал Станислав, так как информация о реакции парня на кровь была очень даже существенна.
— Было в разговоре еще нечто, я почувствовала его внезапное напряжение. Не могу только вспомнить, мент твой, Гуров, совсем из колеи меня выбил. Минуточку. — Вика сосредоточилась и через некоторое время продолжала: — Вот. Я сказала, что не люблю исповедей, желаю жить комфортно. Илья напрягся, отвернулся, затем некоторое время молчал. Я четко почувствовала, он подумал о чем-то для него неприятном.
— Все? — спросил Станислав.
— Так всего один вечер. Ты желаешь, чтобы парень мгновенно разделся и начал...
— Исповедоваться, — подсказал Станислав. — Слово, которое Илью покоробило. Он не хочет, боится исповедоваться.
— Ему показалось, что я его к этому подталкиваю, — продолжала Вика. — Дурак. Я сказала без всякого смысла. Ну, все? Я могу с ним больше не встречаться?
— У нас приказы не обсуждаются, — ответил Станислав. — Гуров сказал, значит, точка. Конец связи.
— Вот черт! Забыла! Илья сегодня в казино явится обязательно. Он мне деньги остался должен, приходить вчера я ему запретила, сказала, мол, занята. Значит, он обязательно придет сегодня, предлог — отдать деньги.
— Пятьсот долларов на дороге не валяются, получил удовольствие и о долге забыл. И ты. Вика, забудь, не придет он, оно и к лучшему.
— Он меня за пятисотку забудет? — Вика смерила опера презрительным взглядом. — Как только тебя на такой работе держат? Хочешь пари?
— С ума сошла, у меня таких денег сроду не было, — Станислав махнул рукой.
— Десять к одному, что придет. Ты отвечаешь всего одним полтинником, — настаивала Вика.
— Спасибо, Вика... Пустые разговоры кончились, постараюсь тебя не беспокоить. Да и начальник, если не отойдет, нам встречаться запретит.
— Интересно. Илья придет, вернет деньги, а я ему скажу: пошел, парень, надоел. У нас с ним ведь уже какие-то отношения намечались.
— Ты ему скажешь, что сегодня занята, и он больше не придет, — подсказал Станислав.
— Ты меня учишь моей профессии. Молодец! Я знаю, что придет молодой, интересный парень, а сама занимаю вечер. — Вика покачала головой. — Так, милый, не бывает. Я сегодня его охлажу, попозже у меня разболится голова, можно и посильнее зарядить. Но несколько часов я обязана его терпеть.
— Хорошо, за вами присмотрят. Но если этот вечер ты проведешь с Ильёй, да еще на пределе разрыва, завтра нам надо будет поговорить, — решительно сказал Станислав.
— Согласна. Только без Льва Ивановича!
— Не я решаю. Могу лишь постараться.
— Уж будь любезен, и не надо меня провожать. Дверной замок я открою сама.
Опер услышал, как хлопнула дверь, повернулся к Гурову, который вновь вышел из соседней комнаты. Как каждая солидная конспиративная квартира, данная тоже имела черный ход. Гуров снял пиджак, прошел в ванную, долго умывался, а вернувшись, спросил:
— Твое мнение?
— О ком? Об Илье Титове? Об агенте? О друге и начальнике? О ком ты хочешь знать мое мнение?
— Начинай с меня, — ответил Гуров. — Будь в своих суждениях мягче, сделай скидку на экспромт.
— А что о тебе говорить? — Станислав развел руками. — Все по делу, я бы так не сумел. Грубовато получилось, девчонка честная, ни в чем не виновата. Ты по-своему прав: мент, он и есть мент, и нечего кашу по тарелке размазывать.
Крячко помолчал, давая возможность высказаться другу, но Гуров привычно чертил на лежавшем перед ним листе различные геометрические фигуры и ждал продолжения.
— Вика? Для разового использования она человек подходящий. Увлеклась Титовым? Не верю, однако подвести человека под вышку не хочет. Нормально. Мужчина и женщина, естественная реакция. Ты ее просто оглоушил, она теперь из одного только гонора постарается, да и работать ей лишь сегодняшний вечер. Она права, от себя никуда не денешься. Считаю, что опасности никакой.
— Конечно, — перебил Гуров, — Титов лишь работает рядом с преступниками и никак с ними не связан. У них нет никаких оснований доверять Титову, он далеко не ангел, но другого замеса. Твой Вагин, если он остался в душе опером, первый этого не допустит. Титов гонористый эгоцентрист, плохо управляемый. Он почувствовал на станции большие деньги, потому стал искать связь со мной, ему хочется доказать в первую очередь самому себе, что он не такой, как все. Через кровавое тело перешагнул? Так его Вика за руку в тот момент держала, он в рай шел, мог даже через родную мать переступить и не заметить. Даже если он заподозрит Вику, никому ничего не скажет, это его прокол, он, как всякий молодой да интересный, себя очень уважает. И обосранные трусики на обозрение не вытащит. Пусть они сегодняшний вечер и ночь отбалуются, и заканчивай. Мне Илья Титов надоел, оставь его себе на память. Сейчас мне нужен Борис Вагин. Он знает все, я просто уверен. Сам он никого не убил, но если его взять плотно, он заговорит. Грамотный человек, в общую могилу не пойдет. Станислав, ты главный, вот и думай. Все.
Вернувшись в контору, Крячко бесцельно подвигал ящиками стола и унылым голосом спросил:
— Рапорт на твое имя подавать?
— Еще представится случай, сегодняшний пропусти, — ответил Гуров, раскладывая бумаги и собираясь писать отчет о проделанной работе. Раз замминистра в курсе, могут в любой момент старшего дернуть, и тогда на пальцах объяснять не станешь.
— Схожу в столовую, послушаю людей да съем чего-нибудь.
— Валяй. Загляни к Петру, нажалуйся на меня, взгляни, как он себя чувствует.
— Чаще бы получать такие задания. — Станислав вышел.
У него существовал свой план действий, которым опер пока не хотел делиться даже с Гуровым. А точнее, особенно с Гуровым.
Генерал разговаривал с журналистами, присутствовали там и иностранцы. Верочка сказала:
— Они только собрались, ждать бессмысленно.
— А мы и не собираемся ждать. — Станислав приоткрыл тяжелую дверь, протиснулся в переполненный кабинет и пробрался к генералу.
Орлов взглянул на опера без раздражения, даже с надеждой. Крячко наклонился к генералу и тихо сказал:
— Нужно решить один вопрос с соседями, разрешите, я обращусь к Алексею Алексеевичу.
“Соседями” розыскники называли ФСБ, а имя-отчество звучало нейтрально. Даже если кто и слышал, то понять ничего не мог.
— Иди куда хочешь, лучше подальше, — ответил генерал и обратился к собравшимся: — Господа, вы посмотрите на этого человека. Именно он главный по делу, о котором вы меня пытаете. Вот он бы вам рассказал...
— Разрешите вопрос? Как зовут этого господина?
Станислав уже находился у дверей, повернулся, нашел взглядом женщину и сказал:
— Мадам, вы только что поставили пирог в печь, и тут же к вам пришли гости и хотят попробовать ваш пирог. Вы меня понимаете?
— Я русская. Главное, чтобы меня поняли читатели, — агрессивно ответила журналистка.
— Великолепно. Намекните своим читателям, что без приглашения в гости не ходят.
Кто-то из присутствующих зааплодировал, громко звучала иностранная речь. Под одобрительной улыбкой шефа Станислав выдержал паузу и продолжал:
— Сырой пирог есть невозможно, а если прибавить огня — он сгорит. Оставьте у секретарши свои визитки, я обещаю вам позвонить. И не мучайте моего шефа, в случае неудачи по лбу достанется мне, я не должен отходить от плиты. Оревуар, дамы и господа! — Станислав выскочил из кабинета и, довольный собой, отправился на другой этаж.
Когда Крячко вошел в приемную Бодрашова, секретарша оторвала взгляд от экрана компьютера, увидела незнакомого штатского и ледяным голосом произнесла:
— Алексей Алексеевич крайне занят, когда освободится — неизвестно.
— Здравствуйте! — Станислав поклонился. — Доложите Алексею Алексеевичу, пришли из группы Гурова на пять минут.
Секретарь протянула руку, собираясь доложить шефу по громкой связи, но, видимо, что-то в неизвестном штатском ее насторожило, и она молча скрылась за портьерой. Через несколько секунд она выскочила обратно с нездоровым румянцем на щеках и снова молча кивнула на портьеры.
Бодрашов находился один на один с грудой бумаг, лежавших на приставном столике, на столе перед генералом находилась лишь аккуратная папочка.
— Здравия желаю, господин...
— Спасибо, Стас, не жалуюсь, — прервал Бодрашов, указывая тяжелой ладонью на кресло. — Крепко меня защищают. Черт-те кто приходит, а нужного человека тормозят. Ну, говорите.
— Приятная новость, Алексей Алексеевич. Сегодня Гуров заметил, что находится под “наружкой”. Не буду утомлять...
— Нет уж, утомляй! Я не люблю знать половину да часть, хочу знать все.
Станислав быстро изложил ситуацию, заметив под конец:
— Необходимо взять за горло опера Вагина. Для этого следует пройти за мальчиками до их хозяина. Заказывать “наружку” — почти наверняка провалить дело. Бумаги идут через многие руки. Нужно просить помощи у контрразведки, конкретно у генерала Кулагина. Он хороший мужик, давний приятель Гурова.
— Станислав, вы всегда так и работаете? Приятель обращается к приятелю? — спросил недовольно заместитель министра.
— Коррупцию придумали не в России, Алексей Алексеевич.
Бодрашов рассмеялся, его массивные плечи приподнялись, опустились, заместитель министра деланно нахмурился.
— А вы ко мне пробрались, словно лазутчик?
— Как можно? Я доложил Петру Николаевичу.
— А почему не Гурову? — удивился Бодрашов.
— Лев Иванович не любит просить о помощи, — ответил Станислав.
— Ага! Они не любят! Учтем. “Наружка” должна брать парней с “хвоста” машины Гурова?
— Видимо.
— Спасибо, вы свободны.
— Спасибо, Алексей Алексеевич! — Крячко выскочил из кабинета замминистра, прикидывая, как быстро о его деятельности узнают Гуров и Орлов и чем все обернется для него, Стаса Крячко.
Начальник, будь он тебе трижды друг, не любит, когда за его спиной шибко активничают.
Станислав вернулся в кабинет, Гуров разговаривал с незнакомым мужчиной, махнул на друга рукой.
— Вот и потерпеть мог бы, а придется идти обедать, — изрек опер и пошел в столовую.
Гуров беседовал с главой преступной группировки Валентином Кузьмичом Сухотым, по кличке Сухой.
Гуров вызвал его обыкновенной повесткой, послав ее даже не через отделение милиции, а просто по почте.
— Я на три дня опоздал, но это претензии не ко мне, а к почтовому департаменту, — сказал Сухотый. — Кстати, как мне к вам обращаться: по званию, гражданин или господин? Какой у меня сейчас статус?
— Меня зовут Лев Иванович. В повестке написано. Статус ваш обычный — гражданин России. Если разрешите, я вас буду называть Кузьмичом, как вас величают в народе.
— Если вы хотите по-простому, зовите по имени, — ответил Сухой. — Кузьмич я для пацанов. Вы меня по убийству Крещеного дернули? Зря время теряете, прокуратура меня целый день потрошила.
— Валентин, я человек битый, тертый, во многих водах стиранный. Я знаю, что вы людей не стреляете и Крещеный вам не мешал. Я очень много о вас знаю, Валентин.
— Тогда, Лев Иванович, вы знаете, что творил со мной особист в зоне, но стукачом все одно не сделал.