– Да иди ты!.. Тоже мне, учитель нашелся! Молокосос! Что ты понимаешь в жизни? С чего ты взял, что разбираешься в людях?! По какому праву меня судишь?!
– Не сужу, Люба… Только хотел…
Роман собирался сказать «помочь». Но не закончил предложение. Действительно, его юный возраст в глазах тех, кто старше, выглядит почти как недостаток, если не сказать – как инвалидность…
Он фразу так и не закончил. Люба продолжила:
– Тебя все любят, верно? Ты красивый, к тому же такой очаровашка, прямо хоть в кино…
– Меня не все любят, – перебил ее Роман. – Меня в детстве ненавидел мой отец. Вернее…
– Алексей Андреевич? Тебя ненавидел? Ладно врать-то!
– …вернее, тот человек, которого я считал своим отцом. Он меня ненавидел, и я стал ненавидеть всех. И… сделал… сделал зло… Мне самому страшно вспоминать, что я сделал.
– А почему тебя ненавидел тот, кого ты считал отцом?
…Они еще долго говорили с Любой и расстались почти друзьями.
Олегу с Катей принесли напитки и еду – очень вкусную, надо заметить. Но разговор не клеился. Приняв судьбоносное решение сделаться стервой, Катя вдруг замкнулась: она не представляла, как себя вести, чтобы соответствовать этому образу. Да и зачем? Ради чего? Что она хочет доказать, кому? Какие глупые, пустые, ненужные мысли. Миша умер, а она…
Ее подхватила волна стыда. Катя прижала холодный стакан с водой ко лбу.
Олег посмотрел на нее сочувственно. И заговорил о Мише – то ли иной темы не нашел, то ли считал, что его сестра именно в ней нуждается.
Он, конечно, не понимал, что с Катей творится, да она и сама с трудом понимала. Когда от тебя уходят близкие люди – в другую, новую для них жизнь, где тебе нет места, или в смерть… то ты не о них на самом деле горюешь: им ведь не плохо, они не страдают! Страдаешь – ты. Пропасть разверзлась именно в твоей душе, и это ты летишь в нее с утра до ночи и с ночи до утра, наяву и в кошмарах. Это тебе больно, не им! И почему должно было так случиться, что и брат, и мужчина, которого она любила, которого мыслила рядом с собой на многие годы вперед, бросили ее почти одновременно? Оставив ей лишь больное дыхание одиночества? И гадкий привкус предательства?
Неожиданно она вспомнила версию самоубийства, озвученную Любой. Нет, о нет – Миша не мог покончить с собой! И у нее, у Кати, есть одно очень веское доказательство: самоубийством он бы предал ее, сестру. Он бы поступил подло, как Арно. А это – невозможно!
– …Миша считал, что есть только понятия добра и зла – два ориентира в жизни, два полюса, влияющих на магнитное поле души, – говорил тем временем Олег, – но нет плохих и хороших людей. В них все намешано, и его задача была помочь доброму в душе человека. Я даже как-то сказал ему: «А не принимаешь ли ты, часом, себя за бога?»
Олег засмеялся, но Катя, погруженная в свои мысли и слушавшая вполуха, даже не улыбнулась.
– За бога?
Он бросил на нее понимающий взгляд и, помолчав, продолжил:
– Я им восхищался, Катя. Сам бы я так не смог. Миша любил людей, каждого человека, и никого не оценивал. Не оценивал – потому и не судил. Люди не могут без оценок – они соперничают во всем, они отталкиваются от тех, кого классифицируют ниже себя, чтобы взобраться повыше, все время оглядываясь вниз: далеко ли я ушел? Но разве можно любить того, в кого упираешься каблуками? Это ведь уже не человек, это подставка, ступенька…
Катя рассеянно слушала и пила коньяк. Она узнавала слова брата, даже его интонации, и ей было горько.
– Он собирался написать книгу, вы знаете? – продолжал Олег. – Жаль, не успел. Он делал много записей, анализировал каждую свою встречу, заглядывал в каждую душу. Материала накопилось столько, что на несколько томов набралось бы. Я не был его близким другом, но как-то он мне дал почитать свои комментарии. Знаете, Катя, я далек от психологии – я веб-дизайнер, но проглотил их, как детектив! Поразительно, как Миша умел…
– А кто был его близким другом? – вдруг очнулась она.
– Никто. Михаил ни с кем близко не сходился, ни с мужчинами, ни с женщинами. Наверное, был слишком занят своей работой… Любил ее больше всего. Он из племени подвижников.
– А Люба?
– Жалел ее. Просто жалел, и всё. Она хорошая девчонка, но ей не очень повезло в жизни… Давайте возьмем еще коньяку?
Катя согласилась. Она немного расслабилась, коньяк мягко разогревал кровь, было тепло, и казалось, ее боль, словно хрупкую елочную игрушку, замотали в мягкую вату и бережно положили в коробку. Коробка эта не замедлит открыться, когда Катя окажется наедине с собой, но сейчас она была рада этой анестезийной передышке. Она попросила рассказать еще о брате, и Олег продолжил свой монолог, который она по-прежнему едва слушала, ловя лишь иллюзорное ощущение присутствия Миши. При всей своей зыбкости, оно давало ее душе хоть какое-то утешение… Словно она получила возможность с ним попрощаться перед тем, как он окончательно уйдет в небытие. Вот он сидит совсем рядом, обнимает за плечи, как бывало в детстве, и его родной голос звучит почти наяву…
– Вы спите, похоже?
– Я?
Катя открыла глаза и с удивлением осмотрелась. Ах да, это Олег… А Миша? Где он?!
А он умер. Это значит: больше никогда не придет. И не обнимет. И голоса его она никогда больше не услышит.
Хотелось заорать. Что-нибудь сломать, разбить.
– Прошлой ночью я спала всего лишь один час… В самолете, – проговорила она, тряхнув головой, прогоняя наваждение.
– Пойдемте, я вас провожу.
– Я сама доеду, спасибо.
– Не доедете. Бессонная ночь и две рюмки коньяку. Пойдемте, пойдемте, не спорьте.
Он подал ей руку, помогая встать, и Катя, пошатнувшись, поняла, что Олег прав: бессонная ночь и две рюмки коньяку плохо сочетаются.
Олег вел ее к выходу, невесомо поддерживая за плечи, и Кате снова казалось, что ее обнимает брат…
В такси она заснула, и снился ей Арно. Он наматывал ее волосы на палец и нежно говорил голосом Миши: «Прости, Катёнок, что не успел научить тебя разбираться в людях. Но ты сумеешь, ведь это несложно, нужно только слушать, как они говорят, и смотреть, как двигаются при этом их лицо, руки…»
Она проснулась в слезах. Такси стояло у подъезда.
У дверей Мишиной квартиры Олег замешкался, затоптался, не зная, войти ли вслед за девушкой и помочь – она ведь едва держалась на ногах – или сразу откланяться. Однако Катя, воткнув ключ в замочную скважину, вдруг резко обернулась к нему:
– Олег, спасибо вам за этот вечер… И за то, что рассказали мне о брате. Но теперь уходите.
– Я, собственно, и собирался. Но, может…
Катя не дала ему договорить.
– Может?! Ничего не может быть! Вы считаете, что если вы…
На этот раз ее перебил Олег:
– Похоже, вы что-то не то подумали! Это из-за слов Любы, да? Насчет моей якобы влюбчивости? Она сильно преувеличила, уверяю вас.
– Ничего я не подумала! – взорвалась она. – Но когда мужчина проводит вечер с женщиной, за который к тому же заплатил, он считает, что ему положено продолжение!
Лицо Олега вдруг приняло обеспокоенное и сочувственное выражение, словно он озаботился состоянием ее души. Но Катя знала этот трюк, Арно владел им в совершенстве: это просто отрепетированная маска, растяжка глазных и губных мыщц в нужном направлении – ровно настолько, чтобы создать иллюзию искренности. Вот об этом Миша и говорил в ее коротком сне, вот это и нужно научиться распознавать: симулякр. Недаром автор этого термина был французом! Как Арно!
– Эти штучки со мной не пройдут, можете не трудиться!
– Катя, Катя, успокойтесь. Я провел с вами вечер потому, что вы – сестра Миши. Человека, которого я глубоко уважаю. И моя забота о вас – это, если угодно, дань уважения ему. Вам не о чем волноваться.
– Вот и отлично! Бай.
Она открыла дверь и ступила в темноту, протягивая руку к выключателю.
– Спокойной ночи, – проговорил ей вслед Олег.
Неожиданно раздался сильный грохот, Катин вскрик, дверь резко распахнулась, ударив Олега так, что он от неожиданности отлетел к стенке, лишь изумленно провожая глазами человека в черно-красном мотоциклетном шлеме, слетавшего через две ступени вниз по лестнице.
– Катя, что с вами?
Олег ворвался в квартиру, включил свет. Девушка лежала на полу, глаза закрыты, на лбу, у кромки волос, кровь.
– Катя! – Олег потряс ее. – Катя, очнитесь! Катя… Да что же это…
Он быстро набрал «Скорую», затем позвонил Любе:
– Скажи своему детективу, на Катю только что напали в Мишиной квартире!!!
Алексей за этот долгий день изрядно устал: дважды мотался в кабинет на Смоленку, дважды в Мишину квартиру в Матвеевское – и это все по пробкам! – потом долгие разговоры в клубе… К себе на ВДНХ они с Александрой приехали лишь в десятом часу, отпустили няню и поужинали в обществе своих двойняшек, Лизы и Кирюши. Только собрались малышей уложить да посидеть потом вдвоем на кухне за бокалом хорошего красного вина, как нате вам, звонок от Любы: на Катю напали! Придется снова ехать на другой конец города, в Матвеевское…
Он все же решил для начала поговорить с Олегом, для чего и спросил номер его телефона.
Выяснилось следующее: Катя пришла в сознание и даже, похоже, не очень плохо себя чувствует, не считая сильной головной боли… Но наверняка сотрясение мозга, и больницы ей не избежать, рентген надо сделать. «Скорая» уже тут, примчалась мгновенно – врачи были на вызове по соседству. Напал на нее некто в мотоциклетном шлеме, красно-черном… К этому Олег ничего не сумел добавить. Куда «некто» убежал, сел ли на мотоцикл да какой – он не видел, он не смотрел, он к Кате бросился.
– Где вы сейчас?
– Стою возле машины «Скорой», они Катю туда укладывают… Подождите.
Алексей слышал, как Олег говорил с кем-то, видимо, с врачом.
– Мне ехать с ней не позволяют, – вернулся к трубке Олег. – Уже ночь, все равно в больницу не пустят… Велят с утра звонить, может, и выпишут ее завтра, если серьезных травм не обнаружится… Вы представляете, кто это был? Кто мог напасть на Катю?
– Нет.
– Это связано со смертью Миши? В полиции на меня орали и требовали признания в ограблении и убийстве, но я все же понял, что они сами не знают, убийство ли это… А вы как считаете?
– Потом, Олег. У меня пока очень мало фактов. К тому же время позднее, вам лучше отправиться домой. Завтра за Катей надо… Вы ведь ее заберете?
– Это Мишина сестра. Какие разговоры!
«И премилая девушка», – хотел добавить детектив, но счел подобную реплику неуместной.
– Вот и отлично. А я завтра, как только Катя вернется домой, к ней подъеду, посмотрю, что в квартире происходит. Или, если ее в больнице задержат, Любу попрошу дать мне ключи.
– А у меня Катины остались. Она их уронила, когда ее ударили, я подобрал, уходя.
– Да? В таком случае, Олег, не могли бы вы вернуться в квартиру? Этот человек зачем-то в нее залез, нам нужно понять, что он искал.
– Уже иду. Перезвоню вам.
– Нет, оставайтесь на связи.
– Ладно… Я уже в лифте… Вот, приехал. Минутку… Где тут свет включается… А, вот… Ого, ну и бардак тут! – Олег даже присвистнул.
И Кис понял, что ехать придется: парень не видел, что творилось в этой квартире раньше, и сравнивать ему не с чем.
– Вы не торопитесь, Олег?
– Домой? Нет, невзирая на ваши уговоры, – усмехнулся тот.
– Тогда ждите меня. Я еду.
Алексей поцеловал три любимых носика и вышел в ночь.
Глава 4
Суббота
Спал от силы пять часов (вместо хороших-полезных восьми!), и вот опять за баранкой, опять в пробке! Ну что за жизнь, едрить твою…
Так жаловался на судьбу детектив Алексей Кисанов, крутя баранку своего джипа. Конечно, лукавил: судьбу эту ни на какую другую он не променял бы. В середине девяностых Алексей, не выдержав беспредела, творящегося в органах, подался на вольные хлеба, в частный сыск. Поначалу бедствовал – клиентов почти не было. Народ в ту пору только по иностранным книжкам имел представление о подобной профессии и даже не подозревал, что сия экзотика уже взрастает под боком. Но потихоньку-полегоньку его имя, как заветное слово, стало передаваться из уст в уста, а там и пресса подсобила, описав несколько его расследований. Уж не говоря о том, какую рекламу сделала ему одна очаровательная девица, умыкнув его из телестудии в прямом эфире, за которым следила чуть не вся страна![3]
В общем, через некоторое время Алексей вздохнул свободно: он любил сыск, получал истинное наслаждение от разгадывания шарад, и ему за это прилично платили. А что может быть лучше любимой, при этом хорошо оплачиваемой работы?
Работа, однако, даже любимая, имела свои нудные стороны. Как шутила Александра, когда была беременна: «Чтобы ребеночка родить, надо с пузом походить». Ну да, с бременем – откуда и слово «беременность», собственно. Нудной же стороной для Киса на сей раз являлся даже не недосып, а предстоящее общение в РУВД. Он решил ехать туда без страховки, без звонка с Петровки – вдруг повезет, мужики кочевряжиться не станут и дадут почитать дело? В конце концов, попросить своего друга стародавнего, Серегу Громова, с которым когда-то начинал в «убойном» (а теперь Серега там полковником и начальником), детектив всегда успеет.
Он выключил «Радио-джаз», достал сотовый и набрал номер Игоря. Вчера, в силу позднего времени, он парнишку тревожить не стал, – тот встречался с Кристиной, своей девушкой, а Алексей был деликатен в чужих сердечных делах. Но сейчас следовало поставить ассистента в известность о ночных событиях.
– Такие вот дела, – подытожил детектив рассказ о нападении на Катю и своем визите в квартиру Михаила.
– Она пришла в себя?
– Да, все нормально, Олег мне уже звонил. Легкое сотрясение мозга. Он привезет ее домой после утреннего обхода.
– Так что ты в квартире обнаружил? И обнаружил ли что?
– Вчера днем я заметил, что одна полка в шкафу спальни не была обыскана. Я ее просмотрел, и мы с Катей все опять сложили на место. Не успел тебе вчера сказать, да и значения не придал… Вот эту полку и обыскали. Кроме того, разворошили антресоль и разгромили кухонные шкафчики. То есть исследовали то, что не успели в день смерти Михаила. К слову, это подкрепляет версию о том, что его убийство было случайностью: вор не закончил обыск, а после падения Михаила из окна оказался вынужден покинуть квартиру. Это явно не входило в его планы.
– Искали сердечко?
– Наверное. Скорей всего.
– Ты посмотрел его фотографию, которую я тебе вчера переслал?
– Нет. Хотел после ужина, да не успел из-за всей этой истории с Катей. Ты в нем нашел что-то особенное?
– Не-а. Кис, а вдруг мы зря за него уцепились? И смерть Михаила Козырева с ним не связана? Может, вор искал редкую коллекционную монету? Или марку? Которая стоит миллион?
– Может, может. У тебя есть версия получше? Не зависай, вопрос риторический. Я сейчас везу в лабораторию мраморную пепельницу, которой Катю ударили. Если ты обратил внимание, она в прихожей на тумбочке стояла, в ней лежали ключи. Так вот, на пепельнице остался след Катиной крови, с краю немного смазан. На глаз отпечатка не видно, вернее, есть фрагмент узора, но мне сдается, что от кожаной перчатки. Пусть проверят. Или вдруг генетический след обнаружат. Мало ли, вор вспотел от страха, когда заслышал звук ключа в двери, или слюну уронил…
– Когда ответ дадут?
– Обещали в понедельник.
– А сегодня суббота… У нас не горит?
– Пока не знаю. Но за воскресенье двойной тариф, а мне пока никто расходы не оплачивает. Так что я шиковать не стал.
– О, с этим я глубоко и широко согласен! – неуважительно заржал Игорь. – А скажи-ка, заметки о самоубийствах в Концерне ты тоже не смотрел, я правильно понимаю?
– Ты на редкость догадлив.
– Ладно, будет тебе сюрприз.
– Да? А что там?
– Не спрашивай. Сюрприз так сюрприз!
– Кончай дурака валять, а?
– Я вот еще что хочу понять: почему вор явился именно в это время? Он ведь рисковал!
– Это я и хотел с тобой обсудить. – Алексей понял уловку ассистента – смену темы, но настаивать не стал. Он и сам любил сюрпризы. – Почему вор явился вчера, объясняется легко: с приездом Кати сняли печати с двери квартиры. Однако почему так поздно?
– Когда она вернулась домой?
– В десять вечера с копейками. Олег привез ее после ресторана на такси, добрались быстро, без пробок.
– Так… А я ушел где-то в восемь из квартиры. Пока читал материалы по самоубийствам, пока искал снимок сердечка, уйма времени ушла.
– Видимо, кто-то следил за квартирой и выжидал, когда она опустеет.
– Похоже на то. А потом принялся там копаться, да и закопался. Помнишь, мы обратили внимание на то, что все было очень тщательно пересмотрено? Грабитель продолжал в том же духе, по штучке, по вещичке все перебирал…
– Олег с ней останется?
– Не знаю, – удивился Кис. – Это вроде их личное дело.
– Шеф, ну ты даешь! Я же не про личное. Кате опасно там быть одной! Вдруг к ней вломится вчерашний вор?
– А, ты об этом… Не вломится, не волнуйся. Вчера он либо сердечко нашел, либо убедился, что его в квартире нет.
– Хм… А если Катя его спугнула раньше, чем он заглянул в бачок унитаза, вскрыл пол и раздолбил стены?
– Хороший сценарий. Для плохого кино.
– Я вообще-то пошутил.
– Так и я пошутил.
– Ну ладно, раз ты уверен…
– Игорь, мы о чем только что говорили? О том, что вор специально выждал, выследил, когда опустеет квартира! Полиция смерть Козырева считает убийством. Зачем же ему еще раз привлекать к этой квартире повышенное внимание? И лезть туда при хозяйке? Он начнет дверь отпирать, а Катя успеет «02» набрать. Или завизжит, соседи услышат. И дальше ему придется что-то с ней делать, чтобы не мешала поискам, – то ли бить, то ли убивать, то ли в окошко выталкивать? Из которого в начале недели выпал ее брат? Тут даже самый тупой мент сообразит, что дело не в убийстве, а в самой квартире! Сделают обыск, и сердечко, если оно еще не у вора, изымут, чтобы приобщить к делу. Женское украшение при полном отсутствии женских вещей, – на него обратят внимание. И что, вору тогда из полиции его выковыривать? Нет, деть мой, не сунется грабитель к Кате, пока она там.