— Почему он напал на тебя?
Урод обернулся, накрыв крышкой сковороду. Помолчал, немного, смотря в пол.
— Потому что я — «урод»?
Я вздрогнула и отвела взгляд. Захотелось выйти. Уйти. Совсем.
— Пойдем. — Кивнул он, проходя мимо. Я вжалась в стенку и щелкнула затылком выключатель туалета. Обернувшись, щелкнула еще раз и пошла за парнем.
Позакрывав окошки на компе, он еще раз кивнул и ушел. Я почувствовала себя такой дрянью, какой еще ни разу в жизни не чувствовала. Взяв из сумки флешку, прошла и села в кресло.
— Что такое
хорошо
и что такое
плохо? —
Спрашивал меня экран монитора. Открыв Word, я закрылась от вопроса и вздохнула.
Вздрогнув от звука его голоса, я обернулась.
— Что?
— Есть будешь? — Повторил он.
— Да. — Кивнула я прежде, чем подумать «нет». Когда я ела нормальную еду? Когда я вообще ела что-то, кроме настоявшегося в кипятке геркулеса?
— Помоги. — Кивнул он в ответ и скрылся.
Я нажала «сохранить» и пошла на кухню.
— Подержи дуршлаг.
Засунув ладонь в кусок асфальта с сочной зеленой травкой в трещине, урод взял кастрюльку и откинул вермишель. Я засмеялась, глядя на застрявшую в асфальте ладонь. Подняв взгляд, он тоже чуть улыбнулся.
— Сядь, калека. — Сказала я. — Здесь?
Положив ладонь на серебристую поверхность навесного шкафа, я обернулась к кивку. Достав вилки, урод сел. Только наложив нам обедо-ужин и сев за стол, я впервые попыталась вспомнить, как его зовут. Пыталась, и не могла.
Мы обедали на асфальтовой обочине. Точнее, на обочине стояла сахарница и заварной чайник. В углу под ним валялся нарисованный окурок. Мы же ели на проезжей части. На сгибе справа шла разделительная полоса. Не сплошная…
Очень странное ощущение посещало при мысли, что ты поглощаешь еду на асфальте рядом с чьим-то окурком. Я и так чувствовала себя последней дрянью. Сейчас же самооценка скатывалась под плинтус. Как же его зовут-то?
— Я могу еще посидеть? — Спросила я, моя посуду.
— Сколько хочешь. — Ответил он и исчез.
Выключив воду, я услышала шум телевизора. Поглубже вдохнула и пошла за комп.
13
Мы стояли в коридоре и потрясывались перед сдачей Истории отечественных СМИ. Я посматривала на Моню, не решаясь подойти. Она была нашей старостой. Она всегда, все и обо всех знала. Не у Аньки же спрашивать, как зовут урода? Потом отбрыкиваться устанешь. Моня, наконец, вскинула брови и уперла руку в бок. Сдавшись, я перешла к ней на другую сторону коридора и уперлась плечом в бетон.
— Оба-на. — Сказала я, вместо вопроса.
Наше рыжее недоразумение, сияя всеми своими лиловыми отметинами и рукой на перевязи, приближалось к аудитории. Как всегда, напрямик. Будто все люди — вода.
— Не слабо отделали. — Выдохнула Моня.
— У него есть какое-нибудь имя, кроме урода?
Моня захохотала, оборачиваясь. Я улыбнулась в ответ, осторожно обегая взглядом сокурсников, сплошной живой изгородью покрывавших стены и подоконники.
— Марк, ты не можешь без нас и двух дней прожить? — Спросила Моня, и я мысленно кивнула. Точно. Марк. Да-да… Помню, было что-то такое.
— Только без тебя не могу, Моня. — Сказал он своим обычным ржавым голосом.
Если бы это сказал любой другой парень, мы бы засмеялись. Но так как это сказал урод, все молчали, пустыми взглядами пробегаясь по лекциям.
Так как свободное пространство было только между дверью и Моней, там урод и прикрепился к стене.
— Так, что ты хотела? — Моня сменила плечо, которым опиралась на стену. Долго стоять спиной к бетону было чревато.
— Кто-то сбил меня с мысли… — Я скорчила рожицу и отошла обратно к Аньке.
— Красавчег… — Сказала Анька, глядя на урода.
Я заползла на подоконник. В это мгновение открылась дверь аудитории и я сползла с него обратно на желтый линолеум. Анька отчаянно ловила мой взгляд, рассчитывая хотя бы на моральную поддержку. Подмигнув ей, я улыбнулась. По ее левое плечо от стенки отлепился Макс.
Я сдала первой. Только поднявшись со стула, сжала сумку, надеясь заглушить звук мобилы. Обернувшись к Майе Валерьевне, прошептала одними губами: Простите. Выскочила в коридор.
— Да, Антон!
— Лида, у меня два текста на перевод. Медицинская тематика. Много профессиональных терминов. Общий объем восемь тысяч. Срочно. Сегодня до вечера. Возьмешь?
— Да. — Я ответила раньше, чем успела подумать, что мне негде. Что сейчас найти свободный комп на столько времени — нереально. Стуча кулаком по подоконнику, я повторила: Да.
— Послал на мыло. Шесть — крайняк. Лучше — раньше.
— Добавите за срочность?
— Да. — Сказал он и попрощался. — Давай.
В ухе уже гудел отбой, я все еще прижимала трубку. Это как состояние полной расслабленности перед низким стартом. Это как короткая медитация перед публичным выступлением. Я смотрела во внутренний двор, а видела, лишь, грязное стекло перед собой.
Я обернулась на звук прикрываемой за спиной двери. Урод замер на мгновение, встретившись со мной взглядом. Потом направился по коридору.
— Марк! — Окликнула я и сглотнула, оборачиваясь в коридор за спиной.
Можно было найти себе подработку в офисе. Но раньше я не вляпывалась в такую зависимость. Можно было предусмотреть. Но страх не успеть в чем-либо мог подтолкнуть меня на то, что я делать не должна.
— Ты домой?
Он отрицательно качнул головой и усмехнулся. Не знаю, что больше его позабавило: моя наглость или моя предсказуемость.
— Сдавать пропущенное.
Я кивнула и отвернулась к окну. Нужно сходить за словарями и потом искать место. Зря согласилась… Нужно съездить в банк. Там и стипендия, и арендная плата за квартиру в Самаре. И бабушке нужно позвонить. Ну, что меня дернуло взять этот чертов перевод?
Когда что-то загремело рядом, я вздрогнула.
— KALE от верхнего, большой белый от нижнего.
На подоконнике лежала связка ключей. На мгновение я потеряла дар речи.
— Марк, нет. Ты что? — Обернулась к его удаляющейся спине.
За мной открылась и закрылась дверь. Отвернувшись к окну, я поставила сумку на подоконник, прикрывая связку. Черт…
Я закончила около трех. Уйти не могла, прекрасно понимая, что у урода нет ключей. У Марка… У Марка нет ключей.
Отправив выполненный перевод, кинула SMS Антону: Лови на почте. На всякий случай. Свернув окна, читала цитаты на рабочем столе. Удерживала себя, чтобы не начать рыться в папках. Чувствовала себя крайне неуютно. Казалось, что за мной следят. Так всегда кажется, когда ты в непривычном, чужом месте начинаешь маяться от безделья. Я, даже лекций с собой не взяла. Только словари.
Когда раздался звонок в дверь, я подпрыгнула в кресле.
— Спасибо, что дождалась…
Я усмехнулась, впуская хозяина.
— Все сдал?
— Да. Ты закончила?
— Да. Спасибо. Я согласилась прежде, чем сообразила…
Он поднял взгляд от кроссовок, но промолчал, поднимаясь.
— Ты ела?
— Нет. — Я качнула головой. Воспитанием я, конечно, не отличалась. Но чтобы хозяйничать в чужом доме…
— Составишь компанию? — Это прозвучало не совсем как вопрос. То, что я вообще могла переваривать пищу, было уже достижением. В этот раз я довела свой желудок до какого-то совсем неожиданного состояния. Я обернулась, в кислотной вспышке наигранной неприязни вспоминая, где и с кем нахожусь.
Надев туфли, тихо открыла дверь и ушла.
14
Про словари я вспомнила через два дня, когда на носу вскочил зачет по английскому.
— Как желудок? — Спросила Анька.
Я обернулась на пачку геркулеса на подоконнике и подумала, что пора завязывать с ним. Иначе нечаянно вылечу.
— Нормально.
— Тебе не скучно? Так же рехнуться можно…
— В смысле? — Я подняла взгляд на подругу.
— Может, все же, поедешь с нами?
— Я не морж…
— Я тоже. — Засмеялась она. — Такая жара. Макс говорит, вода уже прогрелась. Если вдарить и…
— Не поеду. У меня сессия. — Тряхнула я головой.
— Зубрила… Меня от тебя в сон клонит.
Я промолчала, откладывая тетрадь и вытягиваясь на кровати. Меня тоже от себя в сон клонит. Но так безопаснее.
— Ну что, собрались? — Макс зашел, постучав два раза.
Я закинула руки под голову, наблюдая за наблюдающим за Анькой парнем.
— Ты же сказал в три! — Вскочила она и полезла искать купальник.
— А ща сколько?
— Блин…
— А ты что разлеглась? — Перевел он взгляд на меня. — Собирайся. Хватит тухнуть. — Он облокотился о дверь за спиной. Я думала о двух словарях, забытых у урода. — Леха поедет, Олег поедет, Галка поедет, даже Моня поедет.
— Как соблазнительно. Невозможно отказаться. Именно эти рожи я не вижу каждый день.
— Как соблазнительно. Невозможно отказаться. Именно эти рожи я не вижу каждый день.
Он хотел что-то сказать, но осекся. Отвернулся к Аньке. Через несколько минут она была готова. Махнув на меня рукой, они ушли.
Снять деньги и позвонить бабушке… Поднявшись со старческим кряхтением, я потянулась. Когда ничего не болит, такая приятная легкость во всем теле образуется. Сразу хочется пошалить. Как когда-то в школе.
Они вернулись около десяти. Но меня так сморило от выпитого на жаре пива, что я уже засыпала. Они привыкли ко мне. Я привыкла к ним. Если к этому вообще можно привыкнуть…
В общем-то, я на самом деле засыпала, прижимая одну ладонь к животу, а вторую к подушке на голове. Потому что в соседних комнатах спать и не планировали.
Проснулась же от навалившейся тяжести. Сначала показалось, что это сон. В окне зависла ночь, а в общаге — тишина. Голову ломило легенькое похмелье. Но сильнее него на рот давила чья-то ладонь. А на тело — чье-то тело. Тяжесть, не позволяющая нормально вдохнуть. Я хотела закричать, но слишком ясно увидела, что это Макс.
Пытаясь вынуть из под него руки, я скосила взгляд в сторону Анькиной постели. Знает ли Макс, что она просыпается от любого шороха с моей стороны? Она не заслуживала такой подставы. Только не она. И только не со мной…
Зажмурившись, я прокляла все на свете. Это никогда не закончится. Я такая, какая есть. И я не могу остановить их всех, не используя вторую сторону медали. Лишь бы она не открыла глаз и не увидела, как он поднимается. Для нее были лишь его слова.
— Все нормально? — Спросил он.
— Да. — Ответила я.
— Дурной сон? — Такой заботливый шепот. Дорога в театральное…
— Нет, ногу свело.
— Отпустило? Может, Аньку разбудить?
— Не надо. Иди спать…
Он поднялся, скрипнув моей кроватью на прощание, и залез к Аньке. Остаток ночи я не сомкнула глаз.
— Что-то ты заспалась сегодня. — Перефразировала «доброе утро» Анька, когда я поднялась, потирая глаза. За окном светило солнце. Анька сидела, зарывшись в литературное редактирование.
— Ногу ночью свело. Потом уснуть не могла долго.
Одевшись, я пошла умываться. Когда вернулась в комнату, Анька ревела. Удивленно наблюдая за ней, я повесила полотенце.
— Что случилось? — Села на ее кровать, сжала прохладную ладошку. Тыльной стороной второй она размазывала сопли, а внутренней — слезы. — Анька? Что случилось?
— Я бы проснулась! Издай ты хоть писк, я бы проснулась…
— И?
— Скажи мне правду. Скажи!
— Анька, я не понимаю. В чем дело? — Придвинулась я ближе, обегая взглядом комнату в поисках чего-нибудь походящего на салфетку.
— Он пристает к тебе? — Обернулась она, резко перестав плакать. — Макс пристает к тебе?
— Что за бред? — Я и глазом не моргнула.
— Я же люблю его. Очень люблю. Скажи мне… Скажи…
— Не выдумывай. Сколько ты вчера «поддала»? Я сама от своего крика проснулась… С чего тебе, вообще, в голову это пришло?
Анька открыла и закрыла рот. Отвела взгляд. Я удивленно вскинула брови, отползая. Лучше молчи. Она промолчала.
— Иди умойся. — Я отвернулась.
Анька послушалась, вдохнув в себя все содержимое носа.
Я сгребала в сумку все, что могло понадобиться для подготовки на понедельник-вторник.
— Я в библиотеку. — Кивнула Аньке, встретившись с ней в дверях.
Она встала в проходе. До поворота на лестницу я чувствовала ее взгляд в спину. Вряд ли ей было так же гадко, как мне. Но становилось проще, если об этом — не думать.
Заполненная в субботу библиотека могла обозначать лишь одно: сессия. Присев рядом с каким-то второкурсником, я зарылась в тетрадях.
— …Количество людей, видевших, слышавших или переживавших телепатические явления. — Я вздрогнула от шепота над ухом. — Каким бы оно ни было, близко нулю по сравнению с количеством экспериментов, какие провела естественная эволюция за время… — Макс сидел на парте за мной, читая с листа а4. -… существования видов, на протяжении миллиардов лет. — Я развернулась на стуле, поднимая взгляд. — И если эволюции не удалось накопить телепатических признаков, то это значит, что нечего было накапливать и сгущать. Станислав Лем. — Он улыбнулся, оторвав взгляд от листка. — Этой ночью у нас было исключение, подтверждающее правило или есть какое-то другое название у этого явления?
Он говорил тихо, почти шепотом. Но все сидящие рядом недовольно уставились на нас. Мы мешали. Возможно, до кого-то доходил смысл сказанного. Я поискала глазами однокурсников поблизости. Поднявшись, пошла на выход. Макс пошел за мной.
— Ты понимаешь, что я могла заставить тебя забыть?..
— Тогда твоя невинность могла снова оказаться под угрозой.
— Откуда ты знаешь? — Я отвела взгляд, хмурясь. Ну, на кой хрен трепать об этом? Почему ей так легко скрыть, что я сомнамбула и так тяжело — что девственница?
— А если бы я забыл заключительную часть нашей близости, у тебя не было бы свидетеля для сведенной во сне ноги.
— Если ты обидишь Аньку, я клянусь, ты…
Я не смогла договорить, на подбородке сжалась ладонь, задирая голову.
— Ты идиотка, если думаешь, что я могу ее обидеть. Я не понимаю, что ты из себя представляешь, и что ты делаешь… и как ты это делаешь… Но во всем, что произошло и может произойти, виновата ты. И только ты.
Я смотрела на удаляющуюся спину, потирая подбородок. В бежевом круге на спине с его футболки на меня указывал красноармеец: You have failed!
У окна, в паре десятков шагов от меня замерла Моня. Я тихо выругалась, наткнувшись на ее насмешливо-удивленный взгляд.
— Ты ничего не видела. — Проговорила я тихо, когда она подошла и встала у двери библиотеки.
— Определенно — нет. — Усмехнулась она, качая головой.
Моня — это наше все. Она база данных обо всех и обо всем. Я никогда не жаловалась на память, но Моня — она, просто, живой жесткий диск со встроенным файловым менеджером и поисковиком. У нее темно-русые волосы и круглое лицо. Если Моня не смеется и не усмехается, значит, она дает отдых мышцам щек. Моня — это положительно заряженная частица нашего курса. Но притягивает к себе всех. Если бы Моня не была Моней, у нее была бы куча врагов. Она не пай-девочка, она бывает излишне резка, прямолинейна и насмешлива. Но Моню любят все. Это наша Моня… И я не помню как ее зовут, черт. Кажется, Ира.
Когда на улице начало темнеть, а в попе неметь, я вспомнила о словарях. Не факт, что они понадобятся мне на следующей неделе. Но в любом случае, сами они ко мне не доковыляют. Аньки в комнате не было. Вытряхнув на кровать все излишне утяжелявшее сумку, я направилась в гости.
Марк был дома. Он открыл после предварительного приветствия: кто? — Лида. Рука так же болталась на перевязи, но синяки начали сходить. Опухоль на кисти спала. Он что-то дожевывал. Неужели в нашем безумном мире существовал хоть один регулярно-питающийся человек?
— Привет. Я забыла у тебя словари.
— Ищи. — Махнул он рукой, пропуская.
Я развязывала шнурки на кроссовках, парень пошел на кухню. А я сегодня не ела…
Словари лежали там, где я их оставила: чуть за монитором слева.
— Нашла! — Крикнула я, укладывая два пухлых томика в способную вместить слона дамскую сумочку. — Извини за беспокойство.
— Никакого беспокойства. — Сказал он за спиной, и я вздрогнула, оборачиваясь. Села на лавку. Наблюдая за тем, как я натягиваю и завязываю кроссовки, он ждал, чтобы закрыть за мной дверь. — Останься.
Я замерла, не веря ушам. Подняла лицо, недоуменно хмурясь и качая головой.
— Что?!
— Останься.
Распрямившись, я растерялась. Вместо вопросов: «Урод предложил мне остаться у себя? Не рехнулся ли он?» — в мыслях образовалась изумленная пустота.
— В смысле?
— В прямом. Просто, останься. На эту ночь. На эту неделю. На месяц, на год. На всю жизнь. Как хочешь.
— Ты в своем уме? Ты в зеркало когда последний раз смотрел? — Потихоньку приходя в себя, я наклонилась обратно к кроссовке.
— Сейчас смотрю. — Он кивнул на отражение в высоком узком зеркале на стенном шкафу рядом с лавкой. — Хотя, ночью все кошки серы…
Брови сами поползли вверх: презрительно и насмешливо. Я подняла голову.
— Достойная обложки физиономия — это единственное, чем обделили меня родители и природа. И обидеть меня крайне сложно. Даже таким выражением лица.
Поднявшись, я подхватила сумку. Открыла дверь и вышла. Не глядя на него, пошла к выходу из тамбура, к лифту, на улицу, в общагу… «домой».
Было гадко. Было душно. Было очень жаль себя. Было страшно и обидно. Но более всего — было удивительно.
Выйдя из подъезда, я села на лавку и согнулась дугой, облокотившись на колени. Уже давно стемнело. Народ гулял с собаками, собачищами и собачонками. Выгуливал подруг и банки с пивом. Выгуливал свои легкие и тазобедренные суставы. Народ наслаждался тишиной и свежим никотиновым воздухом с примесями тяжелых металлов и смол, с примесями цветущей черемухи и вишни, с примесями всех ароматов Франции из помойки у соседнего подъезда.