Однажды в Германии, гостя у своей подруги Лианы, которая прекрасно готовит и всегда проявляет сугубое кулинарное любопытство, я приготовила сациви и, как положено, поставила в холодильник на сутки. Утром я уехала на полдня в Бонн, а когда вернулась, Лиана мне объявила, что сациви ей не понравилось. Я удивилась. Но потом выяснилось, что она его разогрела! Никогда не грейте сациви! Впервые я гостила у Лианы в 1990 году, как раз когда в Москве не было ничего, кроме талонов. Помню, Лиана поставила на стол какие-то коричневые мохнатые штучки.
– Что это такое? – удивилась я.
– Киви, – в свою очередь удивилась Лиана. – Ты что, никогда не видела киви?
– Никогда. А как это едят?
– О господи! – воскликнула Лиана и глаза ее наполнились слезами. – А авокадо ты пробовала?
– Никогда!
– Завтра я тебе куплю. А киви надо очистить…
Когда она разрезала киви, я вспомнила, что лет за десять до того, в случайно доставшемся мне вожделенном журнале «Бурда» увидела рекламу с изображением киви. И никто не мог мне сказать, что же это такое! Зачем детям галактики такая экзотика?
Когда я была у Лианы через четыре года, она продолжила мое кулинарное просвещение. И купила на ужин устриц. Я как-то не была к этому готова и немного испугалась. Отказаться было неловко, это недешевая штука. Но устрицы мне понравились! У них вкус моря… Кстати, Лиана научила меня есть красную икру со сметаной. Попробуйте вместо масла намазать хлеб сметаной, очень вкусно.
А в первый мой приезд в достославном 1990 году за завтраком, обильным и разнообразным, Лиана решила сварить себе яйцо всмятку, ей надоели деликатесы. И вдруг поймала мой исполненный тоски взгляд. Женщина очень чуткая, она спросила:
– Катя, ты хочешь яйцо?
– Очень! – с некоторым надрывом ответила я.
– У вас уже и яиц нет?
– Яйца бывают, но с сальмонеллой, приходится их варить сорок минут, а хочется всмятку!
– Господи помилуй! – простонала она.
В то время у меня был роман с одним сугубо засекреченным ракетчиком, которому выезд за границу был заказан раз и навсегда, и я решила хоть чуточку его порадовать – привезти ему заморских плодов, киви и авокадо. Хорошо помню выражение лица этого уже очень немолодого человека, игравшего весьма заметную роль в обороне советской империи, когда он увидел на столе эту буржуазную роскошь.
– А что это такое? – немного даже испуганно спросил он. – Это едят?
Любовь в эпоху перестройки
Этот роман, длившийся пять лет до самой его смерти, весь проходил на фоне раннеперестроечного дефицита, и тем не менее под знаком кулинарии. Он и вообще-то был не прочь вкусно поесть, а если учитывать тот факт, что дома его кормили невкусно, и еще он помногу месяцев проводил на полигоне в Капустином Яру, живя в гостинице и питаясь в основном консервами, то угодить ему было не очень сложно. Однако мне так нравилось его кормить, что я, движимая любовью, старалась как могла. Когда он уходил, прибегали мои подруги – доедать! Доедать-то они доедали, и с превеликим удовольствием, но тем не менее любили надо мной по этому поводу подшутить. «Катька, – говорила одна, – я тут узнала рецепт бланманже, хочешь, запиши». Другая говорила: «И когда он, наконец, вернется из своего Яра, а то давно ничего вкусного не ела!». Продукты в те годы были проблемой, как впрочем, и промтовары. Однажды мой любимый сказал, слегка смущаясь: «Катюша, мне неловко тебя об этом просить, но если вдруг тебе где-нибудь попадутся мужские носки…». Разумеется, я на следующий же день помчалась по магазинам и – о, чудо! – в одном наткнулась на огромную очередь за носками!
Я встала в длиннющий хвост и вся тряслась от страха, что мне не достанется этот дефицит. Но мое усердие было вознаграждено, и я купила десять пар довольно кошмарных носочно-чулочных изделий сугубо отечественного производства. Но как я была счастлива! Я спасла любимого от необходимости ходить в рваных носках! Он тоже был счастлив.
Летом восемьдесят девятого года я жила в доме творчества «Переделкино». Как-то после завтрака одна моя знакомая отвела меня в сторонку и прошептала: «Катя, поедемте в Одинцово. Мне сказали, что туда завезли импортные мужские рубашки! Поехали, а?». «Разумеется, поехали! – с превеликим энтузиазмом согласилась я. – Только никому не проболтайтесь!».
И мы поехали. И купили рубашки. Через две недели предстоял его день рождения, проблема подарка была решена с блеском. Ему так шла голубая кипрская рубашка!
В тот период я постоянно была озабочена тем, чтобы в доме было хоть что-то съестное. Еще бы, ведь он мог позвонить и сказать, что приедет через час или два. И я научилась мариновать баклажаны. Это была идеальная закуска. В случае непредвиденного визита эти баклажаны и горячая картошка могли спасти положение, не говоря уж о том, что это необыкновенно вкусно и может хоть всю зиму стоять в холодильнике.
Что для этого нужно? Прежде всего большая эмалированная кастрюля. Затем надо сходить на рынок, купить баклажаны, красные и желтые перцы, много репчатого лука, можно и красного и зелени – петрушки, сельдерея и кинзы. Ну и чесноку, конечно. А постное масло и уксус, наверное, и так есть в каждом доме. Всю эту красоту надо хорошенько вымыть. Начнем с баклажанов. Отрежем хвостики и нарежем длинными не очень тонкими, но и не толстыми, кусками, обязательно со шкуркой. Сложим в какую-нибудь посуду и зальем соленым кипятком. Оставим на десять-пятнадцать минут, затем сольем воду. А пока они лежат в соленой воде – кстати, их можно продержать так и полчаса, ничего страшного, но зато за это время вы вполне успеете подготовить все необходимое. Первым делом нарежьте колечками очень много лука, нарежьте зелень и перцы, тоже лучше колечками, впрочем, это дело вкуса. И, главное, возьмите много чеснока и либо натрите на терке, либо выдавите с помощью давилки, чтобы получилась кашица. Этой кашицей натрите каждый кусок баклажана, даже не натрите, а намажьте. И уложите на слой лука в кастрюлю, которая сможет поместиться в холодильнике. Посыпьте сверху зеленью, положите слой перцев и все снова-здорово: лук, баклажаны, зелень, перцы и так, пока не заполните кастрюлю.
Приготовьте заправку: постное масло – две трети, и уксус – одна треть. Залейте ею баклажаны, чуть не доходя до верхней кромки. Накройте это большой тарелкой и положите сверху увесистый гнет. И поставьте все в прохладное темное место на трое суток. Но пока не в холодильник. А вот через три дня снимите гнет, закройте кастрюлю крышкой и ставьте в холодильник. Через две недели можете есть! Баклажаны из кастрюли очень хороши, но лук и перец, может быть, еще лучше!20
В те же годы тотального дефицита, в магазине рядом с домом вдруг появилась сушеная зеленая фасоль. Она продавалась вразвес, стоила буквально какие-то копейки и я купила несколько килограммов. Правда, получился целый мешок, который занимал много места, но зато я горя не знала! Я делала из этой фасоли уже упоминавшееся пхали или, к примеру, отваривала ее, жарила лук, смешивала с фасолью, добавляла немного хмели-сунели, чуть-чуть аджики и томата. Получалось вполне вкусно и достаточно сытно. А уж если добавить еще немного поджаренного фарша, так и вовсе роскошь!
Советские помещики
Меня опять занесло далеко вперед. А посему надо вернуться назад. Не выдержав жизни в коммуналке, родители вступили в писательский дачный кооператив. Решили построить дом в Красной Пахре. Строительство длилось годы, прорабы проворовывались, их сажали, дело стопорилось, но в 1957 году мы, наконец, переехали в собственный кирпичный дом! Он был еще недостроен, но родители решили зимовать уже там. Многое приходилось достраивать и доделывать, денег постоянно не хватало, но желание вырваться из коммуналки было превыше всего. Чтобы купить хоть что-то нужное, приходилось покупать краденое. Помню мамины рассказы о добыче стройматериалов. К примеру, подъезжает она к магазину, где ничего нельзя купить, стоит возле нашей «победы». Мимо проходит мужик и заметив ее ищущий взгляд начинает отряхиваться: «Вот черт, весь в цементе вымазался!». Это означало, что у него есть цемент. Она незаметно кивает. Мужик садится к ней в машину и говорит, когда и куда ей подъехать. Один из таких продавцов, видимо, довольный тем, как она с ним расплатилась, сказал: «Ты вот что, ты меня Держись, я все могу достать, я ночной сторож!».
Каких только историй не было связано с добычей стройматериалов. Во многих сельских магазинах можно было раздобыть, допустим, толь или дранку в обмен на куриные яйца. А где писателям брать яйца? Каждый исхитрялся как мог. Запомнилась одна смешная история, связанная с близкой маминой подругой очаровательной Татьяной Аркадьевной Смолянской, женой писателя Геннадия Фиша. Их дача была совсем близко от нашей. И как-то утром, Татьяна Аркадьевна, для меня всю жизнь «тетя Таня», вышла в кокетливом халатике из дома (они строили на участке еще маленький домик под названием «времянка» и позарез нужен был толь), подошла к рабочим и спросила у бригадира: «Скажите, у вас есть яйца?». «А как же!» – гоготнул он. Тетя Таня, как теперь говорят, не въехала. «А сколько?». «Сколько положено!» – ответил он под хохот бригады. И только тут до тети Тани дошло, что она сморозила… Отлично помню, как знаменитый поэт Павел Григорьевич Антокольский вышел на дорогу и просто перехватил машину, доставившую кому-то цемент. Скандал был нешуточный!
Каких только историй не было связано с добычей стройматериалов. Во многих сельских магазинах можно было раздобыть, допустим, толь или дранку в обмен на куриные яйца. А где писателям брать яйца? Каждый исхитрялся как мог. Запомнилась одна смешная история, связанная с близкой маминой подругой очаровательной Татьяной Аркадьевной Смолянской, женой писателя Геннадия Фиша. Их дача была совсем близко от нашей. И как-то утром, Татьяна Аркадьевна, для меня всю жизнь «тетя Таня», вышла в кокетливом халатике из дома (они строили на участке еще маленький домик под названием «времянка» и позарез нужен был толь), подошла к рабочим и спросила у бригадира: «Скажите, у вас есть яйца?». «А как же!» – гоготнул он. Тетя Таня, как теперь говорят, не въехала. «А сколько?». «Сколько положено!» – ответил он под хохот бригады. И только тут до тети Тани дошло, что она сморозила… Отлично помню, как знаменитый поэт Павел Григорьевич Антокольский вышел на дорогу и просто перехватил машину, доставившую кому-то цемент. Скандал был нешуточный!
И вот мы переехали в Пахру. Боже, какой простор, какая воля после коммуналки. Правда, в школу приходилось ходить за два километра в военный городок на 36-й километр Старокалужского шоссе. По дороге на дачу мы проезжали деревни Коньково, Теплый Стан… Большой дом, большой участок. Но пришла пора идти в школу, в четвертый класс. В сентябре это было даже приятно – идти пешком, но когда зарядили дожди… В поселке заасфальтирована была пока еще только одна улица, то есть собственно, шоссе, а вот чтобы дойти до шоссе требовались усилия поистине титанические. Почва в Пахре была глинистая и превратилась буквально в топь. Ходить можно было только в резиновых сапогах, да и то приходилось эти сапоги двумя руками вытаскивать из грязи. В результате мы делали так: мама провожала меня до шоссе, там я переобувалась, грязные сапоги мама забирала, а чистые я брала с собой и надевала их на обратном пути. И так, пока не наступила зима. Постоянным спутником у меня был ныне знаменитый кинорежиссер Иван Дыховичный, тогда просто Ванька. Он был моложе меня на год, но общаться с ним было весело. Он всегда знал, что нынче в моде, несмотря на более чем юный возраст. Дочь Татьяны Аркадьевны Смолянской, моя нежно любимая подруга Наташа Фиш, вспоминает, что как-то я сказала: «Судя по тому, что говорит Ваня, его родители тоже против советской власти». Взрослые, слышавшие это заявление одиннадцатилетней девицы, похолодели! А тетя Таня сказала маме: «Тата, самое страшное тут слово „тоже“!».
Кстати, в ту первую зиму в Пахре на меня возложили весьма ответственную задачу – выгуливать беременную Наташу Фиш. Мне это льстило безмерно, еще бы – взрослая замужняя женщина гуляет под моим присмотром. Мы ходили в лес, беседовали чинноблагородно и, насколько я помню, нам обеим не было скучно.
Кстати, два забавных эпизода, связанных с Наташиным сыном Мишкой, которого я выгуливала еще, так сказать в утробе матери. В школе ему велели написать слово «герой» в дательном падеже. Он написал «По герою ползала муха». Казалось бы, все правильно, «герой» в дательном падеже, но в нашей галактике этого было недостаточно, родителей вызвали в школу и долго песочили за идеологическую незрелость восьмилетнего пацана. Тот же Мишка прославился среди знакомых тем, что спросил у матери, кто такие евреи.
– Это такой народ…– слегка растерялась Наташа.
– Народ? И где они живут? – Везде, они рассеяны по всему миру… – А в Москве они есть? – Есть.
– А у нас на Полянке?
– И у нас на Полянке.
– Евреи? На Полянке? – несказанно удивился Миша Гальперин. В детском саду ему еще не успели объяснить, кто он такой.
С нами частенько ходила гулять и Альба, собака Фишей, гладкошерстный фокс, белый, с черными ушками, существо фантастического ума. Как-то Татьяна Аркадьевна сказала дочери: «Наташа, одевайся, идем к Вильмонтам». Подойдя к нашему дому, они обнаружили у крыльца Альбу. Она знала, куда идти. В другой раз мама сказала: «Наташа, зайди к нам, есть косточки для Альбы». Альба это услышала и прямым ходом направилась к нам. Создавалось впечатление, что она понимала каждое слово.
Школа в военном городке была хорошая, у меня появились новые подружки из офицерских семей. Помню, как-то осенью нам объявили, что в ближайшие дни занятий не будет, нас посылают убирать картошку. Конечно, ребятня была в восторге. Но боже, что это была за уборка! Каждому выделялась полоса топкой земли, из которой голыми руками надо было выбирать картошку, сил у нас было не так уж много, и если поначалу все старались, жаждали соревноваться, кто быстрее соберет, то через несколько часов мы выбивались из сил, и кто-то додумался, что если хочешь отличиться, лучше затаптывать картошку в грязь, иначе норму просто не выполнить.
В результате этих сельскохозяйственных работ многие из нас потом долго хворали. На мой взгляд в этом казусе как в капле воды отразились все провалы нашего сельского хозяйства. Кому в голову взбрело посылать такую мелюзгу в поле, давая норму наравне со старшеклассниками? Наверняка какому-то чиновнику из местных. Сколько картошки пропало, сколько учебных часов, не говоря уж о здоровье детей.
Я проучилась в Пахре два года – четвертый и пятый класс, а потом родители получили двухкомнатную квартиру в писательском доме на Ломоносовском проспекте. Боже, какая была радость! Мы приехали смотреть квартиру и чуть не рехнулись от счастья. Дом был оборудован по финской технологии. Отопление в стенах, окна на винтах, а главное финская стенка в кухне. Раковина из нержавейки и белые шкафы! Просто чудо по тем временам! Стенка шла углом, а в углу были круглые вертящиеся полки.
– Катька, мы с тобой будем играть в аптеку! – возликовала мама. В те годы в аптеках были круглые вертящиеся полки. Жизнь в этой квартире поначалу казалась чудом не только из-за финской кухни и белой ванной комнаты. В те годы, видимо, было сильное желание приблизиться к человеческим нормам жизни. Велось огромное жилищное строительство, и в новых районах была масса всяких нововведений. Например, из молочной напротив носили на дом молоко, кефир, сырки, из булочной – хлеб. Из диетического магазина у Калужской заставы возили заказы. Их доставлял импозантного вида мужчина по имени Петр Дмитрич. В эти заказы входили и яйца. Тогда диетические яйца высшей категории стоили рубль тридцать за коробку, а первой категории, мелкие, рубль девять. Мама терпеть не могла мелких яиц и потом еще в течение многих лет презрительно называла их «Петькины яйца». «Опять ты купила „Петькины яйца“!» – возмущалась она, к некоторой оторопи Пети Гейбера, который как-то услышал эту фразу. Однако благодать довольно быстро кончилась. Сначала перестали носить хлеб, потом молоко, а потом и Петр Дмитрич куда-то сгинул. Видимо, городские власти решили, что нечего баловать людей, чай не буржуи. Тогда как раз начиналась космическая эра.
Наш дом располагался рядом с кинотеатром «Прогресс», где ныне находится театр Джигарханяна. Билеты, особенно на дневные сеансы, стоили какие-то копейки и я бегала на все фильмы, которые там шли. Мне было лет двенадцать, не больше, когда я попала на фильм «Все о Еве» с потрясающей Бэтт Дэвис. Он меня буквально ошеломил, я смотрела его раз пять подряд. Посмотрев его вновь не так уж давно, я пришла к выводу, что у меня в двенадцать лет был уже неплохой вкус. Еще одним потрясением, правда, совсем иного рода, стал фильм с Марио Ланца «Любимец Нового Орлеана». Его я тоже видела множество раз. Но все рекорды побил «Мистер Икс» с Георгом Отсом. Мы с мамой обе в него влюбились. У нас в доме было много его пластинок, мы ходили на все его концерты и гастрольные спектакли. А потом нередко ездили в Таллин, в театр «Эстония». Это был поразительный артист, обладавший не только фантастическим по тембру голосом, великолепной внешностью и обаянием, но и настоящим драматическим талантом. Ему были подвластны все жанры, от легчайшей оперетки до глубоко трагических оперных партий, таких как Рене в «Бале-маскараде», Яго в «Отелло», Риголетто. А какой это был Онегин! А Демон! А «Дон Жуан»! А «Джанни Скикки!» На московских гастролях театра «Эстония» в 1972 году, в ту страшную иссушающую жару, я видела Отса в роли Кола Брюньона в опере Кабалевского. Его танец, когда Кола борется с чумой, до сих пор стоит у меня перед глазами. Тогда же я впервые услышала Отса в мюзикле «Человек из Ламанчи». Несмотря на все мыслимые в Советское время регалии, по-настоящему этот великий, без преувеличения, артист не был достаточно оценен, ибо позволял себе петь эстрадные песни. Многие его по этому поводу не считали серьезным артистом. К сожалению, эта ханжеская точка зрения на легкие жанры сохраняется и по сей день, чего бы это ни касалось. Сколько презрительного фырканья я слышала по поводу, например, Владимира Спивакова, который не всегда убийственно серьезен за пультом. Таких примеров множество. Но речь не о том.