Позади, не выдержав зрелища, рыгнул Шаман. А к слабонервным его отнести было никак нельзя. Проняло, значит.
Лестничная площадка была усыпана штукатуркой; мел, еще не осевший, туманом висел в воздухе и норовил забиться в носоглотку. Удивительно, но этажом ниже тускло горела лампа. Без конца наступая на выбитое в подъезде стекло, Святой с Шаманом спустились во двор. За их спинами слышались крики перепуганных жильцов, хлопали двери, во дворе заливались сигнализацией машины.
«Паджеро» стояла на том же месте, прижавшись к бордюру. Масюк сидел на пассажирском кресле, удобно откинувшись назад. Из салона негромко доносилась популярная мелодия, похоже, что он блаженствовал, наслаждаясь приятной песней. На Святого неожиданно накатила волна злости: мог бы выглянуть и посмотреть, что случилось, или, во всяком случае, двигатель бы завел. Герасим с силой распахнул дверь, и тотчас с кресла на него опрокинулось безжизненное тело вора. Широко открытые глаза Масюка выглядели философски спокойными и были устремлены в бесконечность, а на шее, залив светло-коричневую рубашку кровью, зияла страшная рана.
Заготовленные слова комом застряли в глотке и не желали выходить наружу.
– Костыль! – выдохнул стоявший рядом Шаман.
Только сейчас Святой обратил внимание на то, что Гриша Баскаков продолжает сжимать в руках пистолет.
– Он самый, – согласился Герасим.
Неожиданно он почувствовал себя очень незащищенным. На лбу Герасима выступил холодный пот при мысли о том, что где-то неподалеку отсюда находится Костыль и с равнодушным выражением лица наставляет на него ствол. Ему даже показалось, что раздался щелчок. Похоже, что Костыль передернул затвор. Святой уже хотел броситься под машину, как треск повторился. Тьфу ты! Шаман, всматриваясь в лицо Масюка, нелепо топтался на какой-то сухой ветке.
– Жаль, – высказался Шаман, – кранты Масюку, тут уже ничего не добавишь. Путевый был вор, с понятием.
– Ну-ка, помоги мне, давай вытащим, ему уже ничем не поможешь.
Святой, взяв под руки убитого, принялся стаскивать его на землю. Голова Масюка безвольно вихлялась из стороны в сторону, без конца обо что-то задевая. Воротник куртки зацепился за ручку, и Святому потребовалось несколько утомительных секунд, чтобы освободить покойника. Шаман, подхватив ноги Масюка, положил его на землю.
Уже в машине, когда двигатель завелся, Святой повернулся к посеревшему Шаману и проговорил:
– Не могли мы его взять, сам понимаешь. Нам сейчас чистыми нужно быть. Останови нас любой инспектор… И что мы скажем, откуда у нас в машине труп? Доказывай потом, почему ты не верблюд. – И, уже отъезжая, добавил почти с облегчением: – Мы его похороним, по-человечески, как заведено.
Выстрел не прозвучал. Костыль находился уже где-то далеко.
ЧАСТЬ 4
ВОРОВСКОЙ ОБЩАК
Глава 17
КАЗНАЧЕЙ ОБЩАКА
Святой невольно привстал, когда увидел в дверях высокого седого человека с интеллигентным лицом с на редкость правильными чертами. Старик близоруко сощурился, пытаясь рассмотреть через завесу дыма присутствующих, и, натолкнувшись взглядом на Герасима, уверенно двинулся к его столику.
На старика мало кто обратил внимание. В винном погребке близ Таганки собиралась самая разношерстная публика, и частенько за одним столом встречались прокурор и бывший осужденный, студент и преподаватель. Вино сближало всех и упраздняло чины и звания. Здесь каждый находил собственное «я», затертое в обычной жизни обязательствами, предрассудками и прочей бытовой и служебной шелухой. Можно было переговариваться в голос, не опасаясь, что тебя кто-то подслушает, сквернословить и знать о том, что за соседним столиком не стоит сотрудница и не морщит нос от твоей раскрепощенности.
Взгляды посетителей на старике не задержались, будто бы прошли сквозь него. Он был всего лишь одним из десятков пришедших.
– Как добрался, Пантелей? – коротко спросил Святой, пожимая сухую и теплую руку старика.
– Ой и не спрашивай, Герасим, – едва ли не с отчаянием воскликнул старик, присаживаясь на стул. – Для меня сейчас любая дорога тяжела. В моем возрасте у камина сидеть и кости простуженные греть надо. Поймешь, когда доживешь до моих лет. Ладно, не будем о грустном, – с оптимизмом воскликнул старик, – что у тебя стряслось? Как ты мне позвонил, так я, видишь, сразу и объявился.
Святой невольно улыбнулся. Наверняка Пантелей не считал себя стариком и говорил об этом скорее всего из кокетства, чем из-за осознания собственных лет. Многим были известны его маленькие слабости, и женщины среди них занимали не последнее место. Причем двадцатипятилетних девушек он считал безнадежно старыми, отдавая предпочтение восемнадцатилетним.
Они сели одновременно, и Святой был уверен, что старик оценил его галантность. В общении для Пантелея не существовало мелочей, он был вором старой закалки, а, как известно, они строили линию поведения на основе личных ощущений.
– У меня проблемы, – налил Святой старику красного вина. – Очень серьезные. Я даже не представляю, что мне делать, – и не таясь, рассказал все по порядку.
Они сидели в самом углу зала. На них не обращали внимания, каждый был занят своим делом: спорили, шутили, просто разговаривали; кто-то потягивал вино в одиночестве, в надежде на случайное знакомство.
Герасиму было прекрасно известно, почему Пантелей предпочел встретиться именно в этом баре. Конечно, вино здесь играло не последнюю роль, и атмосфера была приятной, но главное было в другом: хозяином заведения был старинный приятель Пантелея, и здесь он чувствовал себя так же уверенно, как в собственной квартире. В случае необходимости бармены могли не только укрыть Пантелея от опасности, но и набить морду посетителям, случайно принявшим заслуженного вора за обычного пьяницу. Конечно, он мог уединиться с Герасимом где-нибудь в номере, благо для состоятельных клиентов предусматривалась подобная услуга, но старый вор любил шумную обстановку и пропахший сигаретным дымом воздух. Наверное, забитый до отказа винный зал напоминал ему молодость, когда он был беспечным и до неприличия удачливым.
– Не следует отчаиваться, все в наших руках. Пока ничего катастрофического не произошло.
– Но Барина нет. А он не должен был погибнуть.
Лицо старика помрачнело, было видно, что подобное утверждение не доставило ему радости. Аккуратно отпив вина, Пантелей сказал:
– Здесь ничего нельзя было сделать. Не могли же мы раскрыться при всех. Барину честь и хвала, он умер так, как и положено вору. И в нашу сторону не бросил даже тени.
– А как Рафа? Надо было бы предупредить его, может, получилось бы по-другому.
Старик отрицательно покачал головой.
– Я уже советовался по этому вопросу, но большинство «крестовых» сказали «нет». Рафа, конечно, настоящий вор и делает так, как обязан поступить всякий правильный на его месте. Но он не посвященный, и этим многое сказано. Поэтому мы его решили простить. Он действовал не по злому умыслу, а с разрешения схода.
– Понятно, – протянул Герасим, задумавшись, хотя абсолютно не представлял, что же ему следует делать дальше.
…Это случилось девять лет назад во время обострения тотальной борьбы с преступностью. Воровской общак, сосредоточенный в основном в пятнадцати банках Москвы и Санкт-Петербурга, был раскрыт. Милицейская операция проходила под названием «Демон». Об этом ворам стало известно от самых высоких чинов милиции, не брезгующих кормиться с воровской ладони. Готовилось срочное постановление, чтобы единым махом наложить арест на счета этих банков. Невозможно даже представить, какой урон нанесла бы воровскому сообществу такая акция, если бы она действительно имела успех. Мгновенно были бы обескровлены все зоны, им уже не приходилось бы рассчитывать на прежний грев; подследственным пришлось бы отказаться от услуг опытных адвокатов; матери и дети погибших воров перестали бы получать причитающуюся им пенсию; нечем было бы расплачиваться с прикормленными ментами. Система, выработанная на протяжении многих десятилетий, дала бы такой существенный сбой, от которого оправилась бы очень не скоро.
Все решали даже не часы, а минуты. И во Владимирском централе, где в то время находилось большинство законных, был организован экстренный сход. Так случилось, что в то же время в этой тюрьме находился и Герасим, коронованный незадолго до того под погонялом Святой. Масть в централе держали «крестовые», считавшие за великий грех прохлаждаться на воле больше полугода. Были и такие, которые по тридцать лет кряду смотрели на божий свет только через решетку камер.
Сходняк провели в одной из хат, и Герасим, впервые участвовавший на таком представительном форуме, едва ли не с замиранием сердца прислушивался к ворам с сорокалетним стажем, к подлинным хранителям традиций воровского мира.
Сходняк провели в одной из хат, и Герасим, впервые участвовавший на таком представительном форуме, едва ли не с замиранием сердца прислушивался к ворам с сорокалетним стажем, к подлинным хранителям традиций воровского мира.
Было решено большую часть общака переправить за границу, другую – вложить в недвижимость, а третью – перевести в наличность. Казначеем российского общака был назначен старый вор с погонялом Пантелей, а вот ответственным за наличность решили поставить Святого. Герасиму вверялся неприкосновенный запас, который он обязан был сохранить на черный день. Его решено было спрятать в мужском монастыре, упрятав его в обыкновенные домовины. Причем должны были состояться самые настоящие похороны.
Но главное решение схода заключалось в другом: настоящий казначей должен был оставаться в безвестности, только в таком случае общак останется неуязвимым. И чтобы отвести следующий возможный удар, «крестовые» отправили «липовую» резолюцию, будто бы казначеем был выбран Барин. Деньги у него действительно были, но эти суммы не шли ни в какое сравнение с тем капиталом, которым располагал Пантелей.
– Понимаю, о чем ты думаешь, Святой. Сдали Барина, а сами и в ус не дуем. А ты что думаешь, нам нужно было признаться, что настоящий казначей не он? Тогда бы мы с тобой сейчас не разговаривали. Барин знал, на что шел. У него пацан остался. Пенсию ему и его матери начислили немалую, так что им до конца жизни хватит.
– Как ты считаешь, почему наезд идет именно на меня? – спросил Герасим, отхлебнув глоток вина.
На столе стоял кагор. Напиток полезный, церковный. Причастие принимают именно этим вином. И Святой, улыбнувшись, подумал о том, что их разговор чем-то напоминает исповедь.
Улыбку Герасима Пантелей оценил по-своему как своего рода отчаянный вызов судьбе. На такой поступок способен отважиться не каждый, разве что сильный духом.
– Все очень просто, – попытался улыбнуться в ответ Пантелей. – Кто-то узнал, что наличные хранятся у тебя. По большому счету, этого человека не интересует общак, вложенный в недвижимость и в банки, доставать их оттуда – дело не самое благодарное и очень рискованное. А вот заполучить черный нал, враз и без особых трудностей, довольно заманчивая идея. Кстати, ты с кем делился о том, где хранишь деньги?
– Ни с кем, – отрицательно покачал головой Святой. – О них знают только посвященные.
– Но ведь кто-то же охраняет их?
– Разумеется. В монастыре под видом монахов служат три человека из общаковской братвы и присматривают за наличностью.
– Значит, плохо присматривают, если содержимым гробов интересовались.
– Я уже тоже об этом думал. С них придется спросить строго и заменить, но сейчас не самое удачное время, можно насторожить человека, который стоит за всем этим.
– Все логично, – согласился Пантелей. – Но свое окружение ты должен будешь прощупать основательно, у меня такое ощущение, что в нем завелся «крот». И чем раньше ты его вычислишь, тем лучше это будет для всех.
Святой нарезал на тонкие ломтики апельсин, лежащий на столе. Бросил один из них в вино и безжалостно раздавил сочную мякоть. Апельсин брызнул оранжевым соком, поменяв рубиновый цвет вина на грязно-желтый. Подняв бокал, короткими движениями помешал содержимое, после чего сдержанно пригубил. Конечно, такая мысль посещала его не однажды, но как все-таки неприятно услышать ее от такого вора, как Пантелей.
– Что ты имеешь в виду, конкретно? – несколько жестче, чем следовало бы, спросил Святой. И тотчас пожалел о сказанном. Не стоило так разговаривать с казначеем.
Пантелей сделал вид, что ничего не произошло. Он всегда отличался прозорливостью и отменным тактом. Когда приговаривали оступившегося, он высказывался сдержанно. Почти с юмором:
– Кажется, у тебя насморк, – причем интонации у него всегда были сочувствующими, – так тебя от него смогут излечить девять граммов в голову.
При этом на его лице блуждала такая милая улыбка, какой позавидовал бы самый искушенный иезуит.
– Меня, в общем-то, не интересует, куда ты спрятал деньги, где они находятся. По большому счету, это даже и не важно. Но если потребуется наличность, то ты должен предоставить деньги через двадцать четыре часа и ни минутой позже. И в том количестве, которое тебе передали. То есть я хочу подчеркнуть, что наши договоренности остались прежними. И воры не собираются их пересматривать и делать скидку на что-то еще. – Пантелей развел руками и, поджав губы, продолжил так же размеренно: – Я тебя понимаю: с одной стороны – я, с другой – Рафа тебя теребит, чтобы ты поторопился. Но одергивать его мы тоже не имеем права, слишком далеко зашла ситуация, ведь решение было принято на сходе. А если оно не будет выполнено, что тогда подумают остальные воры? Что решение схода можно и вовсе не выполнять? Так что постарайся, напрягись. А потом ведь у Барина на счетах действительно лежали деньги, он же как-то по-своему пытался развернуться. Я бы даже сказал, что у него получалось очень неплохо, и на счетах хранятся приличные деньги. Мы контролировали его. Ведь практически все верили, что настоящий казначей общака именно он. Но ведь часть денег испарилась, и кто-то должен отвечать за это.
– Все ясно, значит, разобраться с Рафой ты мне не поможешь?
– Извини меня, ну ничем не могу помочь! Даже при всем своем огромном желании.
– А если бы, к примеру, я попросил у тебя деньги под проценты, чтобы закрыть дыру в счетах Барина? Что бы ты мне ответил на такой расклад?
В глазах Пантелея ничего не отразилось. Абсолютный холод, растопить который бессильна была бы даже солнечная плазма в миллионы градусов. Старик давно не принадлежал себе. Он был всего лишь одним из культовых жрецов, обслуживающих храм, имя которому «российский общак». И если огонь в алтаре потухнет хотя бы на мгновение, то его служителей ждет смерть.
Все это Герасим прочитал в глубоких, чуть запавших глазах старика.
– Не могу, – отрицательно покачал головой Пантелей, – не потому, что не хочу, а потому, что не имею на это права. И даже не потому, что боюсь неожиданного обнаружения недостачи. Она может и не обнаружиться, скажем, вовсе, если ты принесешь деньги вовремя. Просто есть вещи, которыми не торгуют. Я не ростовщик, а казначей, а деньги эти не мои, а общаковские. Вот так-то!
– Так ты ничем не можешь мне помочь? – убито спросил Герасим.
– Может, у тебя есть другие люди, на которых ты мог бы рассчитывать? Бизнесмены? Какие-нибудь влиятельные олигархи? В этой жизни все так запутано, сегодня они оказали тебе услугу, завтра ты им в чем-то поможешь. – Пантелей посмотрел на часы. – О! Мне пора. Извини, если что не так. Единственное, что я могу для тебя сделать, так это сохранить наш разговор в тайне. – Он посмотрел по сторонам почти с умилением, видно, вспоминая те времена, когда на мелочь, натыренную на базарах, покупал винца в грязных московских забегаловках. – Как будто с молодостью повстречался. Ну, будь здоров, – протянул он желтоватую ладонь.
У основания его большого пальца Святой заметил два темно-коричневых пятнышка. Подобная пигментация наблюдается у стариков, вплотную подступивших к преклонному возрасту. Не так уж и много осталось Пантелею на этом свете, но, похоже, старик об этом не задумывался и продолжал поражать собеседника на удивление крепкими зубами, улыбаясь во все лицо.
Святой последовал этикету до конца: улыбнулся краешками губ и, не дав повиснуть протянутой руке, слегка пожал ладонь старика.
– Если что, звони, – очень серьезно попросил Пантелей, старательно делая вид, что позабыл про неприятный разговор.
Правый уголок рта у Святого предательски сместился вверх, и доброжелательная улыбка превратилась в хищную усмешку.
– Непременно.
Какой он был глупец, когда рассчитывал на нечто большее, чем простое сочувствие.
Старик, изящно огибая столики, направился к выходу. Дважды он случайно задел посетителей и всякий раз, по-старомодному извиняясь, чуть приподнимал над головой шляпу. Для всех присутствующих это был чудаковатый старикан, интеллигентный пенсионер, проводящий свободное время в скверике за шахматной доской. Из подсобного помещения за стариком внимательно наблюдали два проинструктированных бармена, готовые при малейших осложнениях поспешить ему на выручку. Пантелея ожидали три телохранителя. Двое, напустив на себя беспечный вид, стояли у входа, еще один – у машины, пытливо всматриваясь в каждого прохожего. Старик даже не посмотрел в их сторону – уже не один год он воспринимал своих сопровождающих как некий досадный, но обязательный атрибут собственного существования. Он даже перестал раздражаться, когда их присутствие выглядело чересчур навязчивым.
Интересы дела требовали больших лишений.
Глава 18
ПОМЕНЯЙ ТЫ СВОИ ЗАМКИ!
Открыв последний замок, Костыль притворил за собой дверь. Последние дни были не самыми лучшими в его жизни, это надо признать честно, а потому следовало отлежаться в берлоге и спокойно, со смаком покуривая сигарету, проанализировать произошедшие события.