– Понял.
Святой несколько раз ткнул пальцем в телефонную трубку. После непродолжительных гудков раздался свежий мужской бас:
– Слушаю.
– Господин Билл?
– Я узнал вас, что вы хотите?
– Дело в том, что наш друг находится в добром здравии, – посмотрел Глухой на Герасима со значением.
На некоторое время установилась тишина.
– Та-ак, – в голосе не то досада, не то удивление, – это информация абсолютно точная?
Неожиданно Глухой расхохотался:
– Мне никогда не приходилось видеть покойников в таком хорошем расположении духа. – Волосы на его голове собрались в кровавые сосульки, улыбка смахивала на оскал мертвеца. Выглядел он жутковато.
– Ты с ним встречался?
Святой слегка кивнул, и Глухой твердо произнес:
– Я с ним имел продолжительную беседу.
– Ты знаешь, где его найти?
Глухой вопросительно поднял глаза на Шамана. Поворачиваться он не рискнул – ствол пистолета, казалось, проник в середину черепа. В ответ – одобрительный кивок.
– Да, знаю, он мне назвал свой адрес.
– Никуда не уходи, я буду у тебя через пятнадцать минут.
И тотчас раздались короткие гудки.
– Я думаю, ты не будешь на нас в обиде, если мы у тебя немного погостим? – бодро поинтересовался Святой. Осмотревшись по сторонам, как будто бы только что вошел в квартиру, добавил: – А у тебя здесь очень мило. Прямо скажу. Женской руки здесь не чувствуется, это надо признать сразу. Но порядок есть. Все к месту, все по делу. Мы у тебя здесь наследили немножко. Но я думаю, что это не страшно. На старых друзей, как мы, знаешь, не положено обижаться. Кстати, винца у тебя не найдется еще? Что-то оно мне очень понравилось.
– На кухне, под столом, – невесело буркнул Глухой.
Шаман не принимал участия в разговоре. Похоже, что он с утра находился не в настроении. Гриша отошел к окну и, чуть отодвинув занавеску, смотрел вниз. Уличное движение его не занимало – он по-прежнему оставался непроницаем, словно надел на лицо маску.
– Ба! – раздался из кухни восторженный голос Святого. – Да здесь целый арсенал. И какого вина здесь только нет! Предупреждаю тебя, Глухой, ты встал на пагубный путь, отсюда всего один шаг до алкоголизма. Тебя это не беспокоит? Да, кстати, где у тебя здесь штопор? Ах вот он.
В этот раз Святой наслаждался вином не спеша. Из буфета извлек высокий фужер, наполнил на треть и, глотнув, зажмурился.
– Ты ведь, Глухой, так и не научился пить вино. Хотя предпочитаешь самое дорогое, но жрешь его, как квас, – вяло укорял Святой, – а здесь должна быть культура, а у тебя ее как раз и не хватает.
– В подъезд кто-то вошел, – сообщил Шаман, повернувшись.
Святой сделал еще один глоток и отставил бокал в сторону.
В дверь настойчиво позвонили. Святой подошел к Глухому и, четко выговаривая каждое слово, произнес:
– Сейчас я тебя развяжу. Ты подойдешь к двери и откроешь. Надеюсь, ты проявишь благоразумие и не станешь брыкаться. В противном случае для тебя это может закончиться печально. Тебе очень не идут раны на голове, не совместимые с жизнью. Уж можешь мне поверить.
Шаман слегка отодвинулся в сторону и, наставив Глухому пистолет в грудь, натянуто улыбался.
– Если дернешься, убью, падла! – красноречиво пообещал он. – Меня всегда тошнило от неприятных сюрпризов.
Прозвенел второй звонок, еще более настойчивый.
Святой срезал ножом веревку, освободив запястья Глухого, отцепил наручники и слегка подтолкнул к двери.
– Без глупостей, – еще раз предупредил Герасим.
Глухой не ответил, лишь слегка кивнул. Сейчас он не выглядел высоким. Спина ссутулилась, плечи поникли. Обыкновенный пацан, которому только что задали крепкую порку.
– Кто там? – хмуро поинтересовался Глухой.
– Открывай, свои, – раздался приглушенный голос.
Глухой удивленно повернулся к Святому и произнес:
– Я его не знаю.
– Если это кто-то чужой, выпроводи его под любым предлогом.
Глухой согласно кивнул и как бы случайно посмотрел в сторону Шамана, продолжавшего сжимать «глок». Возможно, в эту секунду его посетила дерзкая мысль: а не броситься ли головой вниз по крутой лестнице навстречу долгожданной воле! Но, справедливо оценив, что парочка пуль все-таки успеет впиться ему в затылок, прежде чем он пересечет лестничную площадку, решил по-глупому больше не рисковать.
Секунд двадцать он не мог справиться с цепочкой, которая никак не желала отцепляться, наконец Петр снял ее и нерешительно открыл дверь.
Взрыв прозвучал глухо. Ударная волна опрокинула дверь на Глухого, крепко придавив его. С потолка со звоном рухнула люстра. А за окном, в протяжном неприятном плаче, заголосили потревоженные сигнализации оставленных на дороге автомобилей. Дверной проем стал нереально большим, и через него была видна не только площадка с соседними дверьми, но и значительный кусок лестничного проема. Святой догадался, что взрывом вырвало значительный кусок стены.
Святой отдернул занавеску и посмотрел вниз. От подъезда, не оборачиваясь, удалялся крепкий широкоплечий мужчина. Для прохожего он вел себя очень странно: не смотрел по сторонам и даже не обернулся на звук прогремевшего взрыва, как это сделали с десяток прохожих, находящихся поблизости. Неожиданно дверца одной из стоявших на обочине машин распахнулась (черной «девятки» с московскими номерами), человек расторопно юркнул в салон, и автомобиль, быстро набирая скорость, поехал от дома.
Вдруг совсем рядом что-то отчетливо шлепнуло в стену, брызнув штукатуркой. «Пуля!» – догадался Герасим, спрятавшись в угол. И с ужасом подумал о том, что если бы он долей секунды раньше не наклонил голову, то свинец угодил бы ему прямиком между глаз.
Шаман, выговаривая смачные ругательства, тяжело поднимался с пола.
– Лежать! – истошно заорал Святой, понимая, что еще мгновение, и голова Шамана окажется в секторе обстрела. – В окно бьет снайпер!
– Тьфу ты, дьявол, – чертыхнулся Шаман, вновь опускаясь на пол.
– Давай потихонечку к выходу, – пополз вдоль стены Святой.
У двери комнаты он обернулся и без труда определил траекторию полета пули. Снайпер бил из окон противоположного дома, наверняка с верхних этажей, возможно, с крыши. Святой даже представил, как он, прищурив левый глаз, с напряжением держал на мушке выход из комнаты. Мощная оптика позволяла рассмотреть погром, произошедший в квартире, вплоть до последнего камешка.
– Это ловушка… Крепко нас с тобой прижали. В общем, так, задерживаться нам здесь особенно не стоит, – заговорил Святой, – если снайпер лежит на крыше, то он может сместиться всего лишь на несколько метров, и мы будем у него как на ладони. На счет «три» вскакиваем и, пригнувшись, выбегаем из комнаты. Понял?
– Да.
Впереди, в трех метрах, под тяжелой дверью, лежал Глухой. Он был мертв. Глаза полуоткрыты, а из-под покореженного блока торчала полусогнутая нога. Святой не хотел смотреть на его обезображенное лицо, но глаза помимо воли были направлены прямо на разбитый нос, из которого текла кровь.
– Раз… Два… Три. Побежали!
Святой мгновенно поднялся и, пригнувшись, устремился к двери. Под ногами закачалась выбитая дверь, полнейшее ощущение того, что ковыляешь по крышке гроба. А следом бежал Шаман. Какую-то долю секунды оба они находились под прицелом снайпера, но этого вроде недостаточно, чтобы прицелиться и надавить на курок. И, словно в опровержение, позади ойкнул Шаман.
В коридоре уже распахнули двери. Опасливо, еще не осознав произошедшего, из полуоткрытых квартир выглядывали люди. Обычное мещанское любопытство, неистребимое веками желание посмотреть с высоты собственного благополучия на пепелище соседа и возрадоваться, что подобное произошло не с тобой.
А подъезд между тем активно наполнялся сочувствующими. Захлопали двери практически на всех этажах. Послышались возмущенные голоса.
– Он может ждать нас у подъезда, – негромко произнес Шаман, спускаясь по лестнице.
– Ты ранен?
– Ерунда, по касательной прошло.
– Если он нас не убьет сразу, как только мы выйдем, следовательно, он уже испарился, – мрачно пошутил Святой.
На одном из пролетов Святой остановился и, чуть высунувшись, стал наблюдать за окнами. Во многих квартирах окна закрыты и в своем большинстве зашторены. И тут на чердаке он увидел блик оптики. Святой мгновенно отстранился, успев еще заметить крохотную вспышку, и тут же в опасной близости стекло тихонько треснуло, и пуля смачно ударилась в стену.
– Засек, гад, – пожаловался Святой, посмотрев на аккуратную дырочку в стекле, от которой крохотными лучиками расходились во все стороны тонюсенькие трещины. – С противоположного дома бьет, с чердака. Он может пролежать там вечность. Нет смысла дожидаться ментов, в этом случае нам придется объяснять, а какого хрена мы делали в квартире покойного. Ты двор хорошо знаешь?
– Представляю, – не очень уверенно сказал Шаман.
– Представляю, – не очень уверенно сказал Шаман.
– А я вот даже шаги считал, будто знал, что заварушка начнется. В общем, так, разбегаемся в разные стороны. Метров через десять от подъезда растут тополя. А там уже угол здания, там он нас не достанет.
Жильцы, потихоньку осознавая случившееся, уже столпились у взорванной квартиры, и сверху раздавались их возбужденные голоса.
– Зацепил он меня все-таки, падла, – пожаловался Шаман, показав на окровавленный рукав.
– Пошевели пальцами. – Шаман послушно пошевелил. – Ничего страшного, кожу рассек.
Внизу сильно грохнула дверь, будто прозвучал выстрел, и в следующий момент по лестнице застучала дробь тяжелых каблуков, а истошный, какой-то мальчишеский вопль торжествующе возвестил:
– Ни с места! Руки за голову! Лицом к стене!
На площадке появилось несколько человек в камуфляже. Лиц не разобрать – на голове черные маски с прорезями для глаз.
– Кому сказано, лицом к стене, сука, мозги вышибу! – раздался предостерегающий голос. И, догадавшись, что обращаются именно к нему, Святой послушно развернулся, подняв руки. – Ноги расставь! – рассерженно кричал тот же голос, и, не дожидаясь выполнения, по ногам сильно пнули, заставив их раздвинуться. – Стоять! Дернешься, падла, в холодную отправлю!
В спину Герасиму чувствительно воткнули ствол автомата.
– Не пальни сдуру, за это и ответить можно! – хмуро посоветовал Святой.
Тотчас последовал удар по почкам. Святой невольно ахнул, задохнувшись, и тут же стоявший за спиной быстро и тщательно обыскал его и сообщил:
– Чист!
Топот послышался на верхних этажах, и с той же истеричной ноткой в голосе юношеский фальцет взывал:
– Лицом к стене! Лежать!
Святой невольно улыбнулся, подумав о том, с какой расторопностью столетние бабушки исполняют команду прыщавого юноши.
– Ноги пошире! – требование больше смахивало на сексуальное домогательство.
– Всем на выход! – прозвучал приказ. – Там разберемся, что к чему.
Несомненно, грубоватый баритон принадлежал человеку властному, обтесавшему характер в контакте с личным составом.
И с готовностью под самым ухом Святого прозвучало:
– Есть!
В следующую секунду ему вывернули руку за спину, безжалостно заломили кисть. Невольно он переломился, согнувшись в три погибели. А конвоир, не отпуская руку, подтолкнул его к лестнице. Стараясь не упасть, Герасим заторопился вниз.
– Послушай, я не могу, там снайпер! – взмолился Святой. – Послушай, остановись.
Похоже, омоновец не слышал его и, продолжая выкручивать руку, все настойчивее подгонял к входной двери.
Святой знал, где располагается стрелок, он даже примерно представлял, по какой траектории пройдет пуля. Если омоновец не даст ему распрямиться, то свинец угодит в самое темечко, смешает оба мозговых полушария в единую кашу и торжествующе выйдет на свободу через гортань.
Неприятная будет картина.
Дверь распахнулась, и тут он увидел, что у самого подъезда стоит «воронок» (обыкновенный, в котором обычно перевозят арестантов), загораживая его от смертельного выстрела.
Фургон был открыт. У него стояли двое в камуфляже, в таких же черных масках, со зловещими «кипарисами» в руках.
Святой расхохотался в голос. Омоновцы опешили. Подобная реакция по меньшей мере выглядела странной. Полагалось взывать к милосердию или рыдать в голос, а здесь – смех. Тронутый какой-то, а может быть, большой оригинал. Чего только не увидишь на задержании.
Оцепенело застыл даже державший его омоновец, слегка ослабив хватку. А потом, словно опомнившись, несильно подтолкнул к «воронку» и распорядился:
– Заберите этого хохмача, – и вновь заторопился в полутемный подъезд.
– Анекдот, что ли, какой-то вспомнил? – с подковыркой осведомился один из омоновцев. – Ладно. Потом расскажешь, не время с тобой беседовать, дел полно, – словно бы извинился он.
Настроение Святому не испортил даже сильный толчок в спину. Усевшись на низенькую скамейку, он продолжал хохотать, не в силах остановиться. И только отсмеявшись, понял, что в фургоне он не один. На противоположной скамье, поддерживая руку на весу, сидел Шаман, а рядом ошарашенно таращились еще двое из задержанных.
– Ты чего это, парень? – спросил один из них, тот, что был покрепче, участливо глядя на Святого, словно видел перед собой рехнувшегося. – Того? У тебя с головой нелады?
Тронутый таким вниманием, Святой взглянул на собеседника и произнес:
– Понимаешь, братан, впервые вижу, чтобы менты от пули спасали.
Недоуменно вытаращившись, крепыш наконец улыбнулся:
– Редко, но бывает.
Глава 23
ВИЗИТ СМОТРЯЩЕГО
Просидев в одиночке трое суток, Святой понял, что большего зла, чем безызвестность, он не знавал. Ему не предъявляли обвинений, не выводили на допрос к следаку, лишь с интересом наблюдали за ним в глазок, как если бы он был диковинным тропическим животным. «Исследователи! Етит в душу, вашу богу мать!» – выругался Герасим, в очередной раз обнаружив интерес к своей персоне, и перевернулся на другой бок. А не повернуться ли ему к двери задницей? Скоро действительно начнешь ощущать себя некой макакой, показывающей собравшейся публике срамные места.
Интересно, Шаман находится по соседству или уже на воле?
Камера была лунявой, напрочь лишенной дорог. А это все равно что находишься на необитаемом острове. Эх, Пятницу бы сюда!
Трудно было осознавать, что в нескольких метрах от него находятся переполненные камеры и бедолагам приходится спать на шконарях в три смены. А здесь, в хате на троих, он чувствовал себя едва ли не хозяином люкса. Пайку выдавали исправно, как и полагается. Не жирная хавка, не наваристая, но лопать можно, если уж не от голода, то хотя бы от безделья.
Надзиратели были немногословны, если не сказать круче: выставят в амбразуру пойло, зыркнут привычно по камере (нет ли чего подозрительного) и тотчас звонко закрывают окошечко. Расспрашивать было бессмысленно, ясно по их злобным физиономиям. Вряд ли кто-нибудь из них возьмет приз на турнире красноречия. Дважды Святой пытался заговорить, но у дежурных на лицах появлялось такое непроницаемое выражение, как будто каждый из них лишился не только слуха, но и речи. И у Святого возникало большое желание разжать им челюсти, чтобы посмотреть на кровавый обрубок вместо языка.
К концу третьих суток бронированная дверь наконец распахнулась и в камеру шагнул высокий худой мужчина лет сорока. Сдержанно, но без уныния поздоровался и, определив свободную шконку, направился к ней. Одного взгляда было достаточно, чтобы понять – бродяга! Так шагают только в родной дом, пригретый теплом родной матушки. В руках небольшая котомка. Что в ней может быть у арестанта? Мыла кусок, зубная паста, щетка, может быть, еще несколько приятных мелочей, которые так скрашивают скучное пребывание под стражей. Бродяга развязал узелок, а в нем бутылка водки. И, поймав недоуменный взгляд Святого, сказал:
– Я – душевный человек, подход к людям имею, вот иногда они и прощают мне некоторые слабости.
Святой промолчал. Смотрел из своего угла настороженно, как это делает дикий зверь, попадая в незнакомую обстановку. Протяни ему руку, и он с яростью отхватит ее по самый локоть.
– Это за какие же такие заслуги? Ты масти какой? – спросил Святой, чувствуя, что в нем мгновенно проснулись тюремные привычки, первая из которых – недоверчивость.
Долговязый не выглядел растерянным, скорее всего, наоборот, он вел себя так, как будто бы Герасим находился у него в гостях. И что самое главное, совершенно не желал ему понравиться. Взгромоздившись на нары, он принялся рассортировывать нехитрое тюремное богатство.
Гость думал, а стоит ли отвечать на подобный вопрос вообще. И, видно, решив, что быть некультурным некрасиво, проговорил:
– У каждого своя работа, Святой, – поднял он на Герасима глаза, показывая, что ему много известно об арестанте. – Хозяин следит за нами всеми, а я за тем, чтобы братву не больно-то давили.
– Ты что – смотрящий?
– Он самый, – спокойно отвечал бродяга. – Может, слышал такого вора, как Жора Северный?
– Приходилось, – скрывая волнение, проговорил Святой и понял, что это ему не удалось – голос предательски треснул. – Что за честь для меня такая?
– Камера у тебя строгая, не добраться, вот решил лично посмотреть, как ты живешь, да водочки с тобой за знакомство выпить. Или побрезгуешь?
Для смотрящего Бутырской тюрьмы даже самые крепкие запоры не были преградой. Он мог разгуливать по коридорам, когда теснота собственной хаты становилась невыносимой; мог входить в любую камеру и даже тасовать арестантов по собственному усмотрению; частенько наведывался и в штрафной изолятор, чтобы поддержать заключенных не только собственным присутствием, но и гревом, который непременно приносил с собой.