— Почему ты так долго выполнял мое поручение?
— Все гавани Сицилии заброшены, — сдержанно поклонился царю Фемистокл. — Мне пришлось бы ждать еще дольше, если бы к берегу не причалил парусник с беглыми рабами.
— Значит, ты отправил согласно моему милостивому повелению добрых господ на родину? — громко, чтобы слышали все, повысил голос Евн.
— Да, божественный! — ответил за Фемистокла Серапион. Подбежал к Евну, опустился перед ним на колени и поцеловал край пурпурной мантии. — Бесконечно благодарные твоей царской милости сицилийцы уже находятся на полпути к Риму!
Евн с одобрением посмотрел на услужливо выгнутую спину подданного и с деланным удивлением спросил:
— Неужели даже сицилийцы, наши враги, признают, что я милостивый?
— Да! — торопливо воскликнул Серапион. — Конечно!
— Они сами сказали тебе об этом?
Серапион замялся.
Фемистокл с усмешкой ответил за него:
— Это было написано на их лицах, базилевс!
Евн метнул недовольный взгляд в сторону грека, но тут же добродушно прищурился:
— Вот и расскажи об этом Совету. Подумайте, — голос его неожиданно стал мягким, вкрадчивым, — не пора ли вашему базилевсу носить титул милостивого, то есть — Эвергета, раз это признают даже злейшие его враги? Ведь носят же такой титул мои царственные братья — понтийский царь Митридат и сирийский Антиох! Или они более меня достойны этого?
— Слушаюсь, базилевс, — вновь поклонился Фемистокл.— Я сообщу это твое пожелание Сове...
Он не договорил.
Вскочивший с колен Серапион воздел над головой руки и завопил:
— Нет границ милостям нашего обожаемого Антиоха Эвергета! Да живет вечно наш базилевс Антиох Эвергет!!
— Эвергет! Эвергет! — тут же откликнулись восторженные голоса, и вся масса людей, потрясая оружием, снова заревела:
— Эвергет! Эвергет!
— Жи-ви!.. Жи-ви!..
— Можешь передать Совету и это пожелание моего народа! — улыбнулся Евн, не сводя глаз с Фемистокла, и пальцем подозвал к себе Серапиона. — А тебя, Серапион, я назначаю своим другом1 и... комендантом Тавромения, столицы моего царства!
— О, великий! О, мудрый!.. — повалился на землю, целуя ее перед ногами царя, Серапион.
— Как комендантом? — воскликнул опешивший Фемистокл. — А как же Деметрий?
— Увы! — вздохнул Евн, обводя печальным взглядом воинов. — Наша жизнь так недолговечна.… Опасности подстерегают нас на каждом шагу!
— Что ты хочешь этим сказать? — подался вперед Фемистокл, чувствуя, как из-под его ног ускользает твердая почва.
— То, что Деметрия больше нет! — со скорбным лицом произнес царь. — Прошлой ночью, пока ты был в отлучке, проклятые мессанийцы совершили дерзкую вылазку. Они хотели убить меня... Но по ошибке приняли шатер Деметрия за мой — и изрубили его на мелкие куски… Клянусь Астартой1, они жестоко поплатятся за это! — погрозил он кулаком в сторону крепости
— Сама богиня спасла нашего дорогого базилевса от неминуемой смерти и отвела от него мечи проклятых господ!— завопил Серапион, снова поднимая руки к небу.
Шатер царя действительно был рядом со скромным шатром Деметрия, но разве можно было перепутать их?..
«И как мессанийцы могли пройти через семь рядов охранения?! — лихорадочно думал Фемистокл. — Нет, это не мессанийцы, а ты и твои льстецы типа Серапиона. А ведь именно они могут погубить Новосирийское царство! Надо как можно скорей провести в Совет взамен Деметрия — Клеобула!..»
Фемистокл сделал шаг к царю и указал на лежащих рабов:
— Базилевс! Взгляни на этих несчастных!
— Кто они? — приподнял бровь Евн. — Не оказавшие мне поддержки рабы из Катаны? Если это так, можешь сделать их своими собственными рабами! Ведь, насколько мне известно, у тебя нет ни одного личного раба!
— Они из Рима, базилевс! — показал рукой в сторону Италии Фемистокл. — Даруй им свободу!
Услышав, что речь зашла о них, рабы поползли вперед. Протягивая руки к царю, показывая следы побоев и ран, они принялись умолять:
— О, великий, даруй нам свободу!
— Прими нас в свое войско!
— Вели накормить и одеть нас!..
— О, великий! — тоже воскликнул Прот, приподнял голову и, увидев на щеке царя аккуратное клеймо, снова зажмурился и упал на землю.
— Так значит, обо мне знают и в Риме? — самодовольная улыбка тронула губы Евна.
— Слух о тебе уже пронесся по всему миру! — вскричал Серапион. — Все униженные и обездоленные Ойкумены почитают тебя за бога! И я поражен твоей скромностью! Как можешь ты довольствоваться каким-то титулом Эвергета?! Божественный — вот как давно уже следует называть тебя!
Евн приветливо улыбнулся Серапиону, и Фемистокл шепнул Клеобулу:
— Видишь, кто теперь в почете у нашего базилевса? Можно подумать, что этот лизоблюд лишь вчера вернулся из Фригии или Пергама!
— Ну что ж, — благодушно заметил Евн. — Пожалуй, я дам этим несчастным свобо... А о чем это ты шепчешься с рабом? — вдруг подозрительно спросил он, обрывая себя на полуслове.
— Я... посоветовал своему земляку подползти к тебе ближе и поблагодарить за дарованную ему свободу! — быстро нашелся Фемистокл.
— Они шептались всю дорогу сюда! — наклонившись к самому уху царя, сообщил Серапион. — И Фемистокл утверждал, что мы разбили сицилийцев только благодаря беспечности римлян!
— Да-а?
Евн нахмурился, но тут же с улыбкой обратился к Фемистоклу:
— Как, в Сицилии появился еще один твой земляк?
- Да, господин! — сделал попытку встать Клеобул, но подскочивший Серапион ногой удержал его.
— И тоже из Афин? — продолжал расспрос Евн.
— Да!
— Значит — еще один Афиней! — заметил Евн.
— Базилевс! — воскликнул Фемистокл. — Он уже не Афиней! Его зовут Клеобул!
— Клеобул — имя свободного человека. А я пока вижу перед собой раба! — выделяя каждое слово, проговорил Евн.— Или ты забыл, что Клеобулом он станет только тогда, когда делом докажет свою преданность нам? Чем он лучше моих славных воинов, которые заслужили это право кровью и ранами в боях с господами?
— Ничем! — закричали окружавшие Евна люди.
— Пусть тоже завоюет это право!
— Пускай его свяжет с нами кровавая клятва!
— Вот видишь! — кивая на них, улыбнулся Фемистоклу Евн. — Твой земляк пока для всех нас всего лишь раб из Афин — Афиней! Верно я говорю?
Сирийцы одобрительно загудели.
— Базилевс! — перекрывая шум, сделал еще один шаг к царю Фемистокл. — Разве пять моих ран, полученных в сражениях под Энной, Тавромением, Сиракузами, и то, что я с первого дня восстания являюсь членом Совета, не дает мне право просить тебя и надеяться на снисхождение?! Дай свободу этим людям! Ведь это не катанские и мессанийские рабы, а беглецы из самого Рима. Уже одним этим они доказали тебе свою преданность! Ты же ведь сам только что сказал, что даешь этим несчастным свободу...
— ... возможность стать свободными! — торопливо уточнил Евн и значительно поднял палец: — Только возможность! И, клянусь Астартой, она представится им сегодня же! Сейчас!! А из Рима они или из твоей Греции — мои законы едины для всех! И я недоволен, — возвысил он голос, — что член моего Совета забывается настолько, что позволяет себе называть рабов — людьми!
2. Штурм
Через полчаса, как и обещал Евн, все было готово к штурму. Разбитая на тысячи, сотни и десятки армия рабов, ощетинясь обнаженными мечами, пиками и копьями, сверкая римскими щитами, вытянулась на всем протяжении стен Мессаны.
Прот попал в декурию1 к угрюмому бородачу испанцу. Чувствуя рядом мощное плечо Фрака, он благодарил Афину за то, что она не разлучила его с этим умелым воином, и до боли в пальцах сжимал выданный ему короткий римский меч.
«Ну, что они медлят! — клял он разъезжавших на горячих лошадях тысячников, позабыв про обещанный Фемистоклом спектакль, в котором играет сам царь. — Так мы не возьмем Мессаны и до вечера!»
Неожиданно по рядам воинов пронесся гул, взгляды всех устремились в сторону холма.
Прот повернул голову и увидел, как от царского шатра отделилась высокая — в два человеческих роста — фигура, одетая в грубый хитон раба. Прыгающей походкой великан, не спеша, прошел перед строем и остановился перед центральной башней крепости, не доходя до нее на полет стрелы.
— Эй, вы, господа Мессаны! — громко крикнул он. — Хорошо ли вам слышно меня? А?! Что же вы тогда не требуете, чтобы я, раб, кланялся вам? Почему не прикажете схватить меня и отдать на пытку?!
По строю пронесся смех, усиливающийся с каждой минутой. Великан повернулся к армии, и Прот увидел, что это сам Евн, стоящий на высоких ходулях.
Царь снова обратил свое лицо к Мессане и закричал еще громче:
— Ну, что же вы? Вот он я, берите меня! Бейте, пытайте! О-о, вы большие мастера этого! Идите же ко мне! — издевался он над приготовившимися к своему последнему часу защитниками крепости. — Ведь вы, кажется, называете нас беглецами? О, нет, господа! Ошибаетесь! Это вы теперь, а не мы беглецы! Вы, а не мы убежали в свою жалкую крепость, которая через полчаса будет нашей! Вы скрылись от нашей мести, как трусливый заяц, которого изображаете на своих монетах!
Несколько стрел прочертили воздух и бессильно ткнулись в землю в нескольких шагах от Евна.
— Не нравится? — с презрением засмеялся Евн и, сделав знак людям, стоящим у царского шатра, пообещал: - Погодите, сейчас мы вам наглядно покажем, что привело вас к бесславной гибели!
Стена воинов расступилась. Вперед вывели богато одетого римлянина. Подталкиваемый в спину остриями пик, он вышел на середину склона и стал затравленно озираться вокруг.
На стенах Мессаны послышались возгласы негодования — осажденные узнали в пленнике рабов одного из самых знатных и богатых жителей Мессаны — Марка Минуция, отъехавшего неделю назад за помощью в Катану.
— Эписодий первый! — прокричал Евн, делая новый знак, и на «сцену» выбежали два совершенно голых раба. — К Дамофилу из Энны подходят рабы Зевксис и Гермий. Они умоляют своего господина, чтобы он дал им поесть и выдал хоть какую-нибудь одежду!
Рабы бросились к бледному Минуцию. Кривляясь и извиваясь телами, они принялись упрашивать его, красноречиво показывая, что голодны и замерзают без хитонов.
— Роль Дамофила по причине его смерти исполняет небезызвестный вам Марк Минуций! — под дикий хохот своего войска сообщил мессанийцам Евн. — Просим господ зрителей извинить нас за такую вольность. Но для нас, что Дамофил, что Минуций — все равно! Зато Зевксис и Гермий самые что ни на есть настоящие! — заверил он.
Услышав свои имена, рабы бросились на землю и стали биться лбами перед калигами насмерть перепуганного мессанийца.
Прот хохотал вместе со всеми, наблюдая за невиданным представлением. Стоящий рядом Фрак смеялся гулко и отрывисто, точно бил в большой бубен.
— Ничего в жизни не видел более смешного! — то и дело повторял он, утирая слезы.
На склоне тем временем произошла небольшая заминка.
Минуций опустил голову и никак не соглашался делать то, что вполголоса требовал от него Евн. Тогда царь не выдержал, дал знак воинам, которые вывели Минуция. Один из них подбежал к пленнику и так кольнул пикой, что из-под лопатки брызнула кровь.
Мессаниец вскрикнул и покорно взмахнул рукой так, словно бил кого-то плетью.
— Это он говорит Зевксису и Гермию: «Что же, разве путешественники ездят голыми по Сицилии и не дают готового снабжения тем, кто нуждается в пище и одежде?» — громко пояснил Евн. — И приказывает привязать их к столбу и подвергнуть бичеванию!
Единый стон пронесся по двухсоттысячному войску. Пока переодетые в надсмотрщиков рабы привязывали Зевксиса и Гермия к столбу, справа и слева от Прота послышались негодующие крики:
— Проклятые господа! Так все оно и было!..
— Не кормили, не одевали нас!..
— Попробуй только заикнись, что ты голоден или замерз — сразу поведут к такому столбу!
— Если не бросят в яму гнить заживо!..
— Смерть им всем, как Дамофилу!
— Смерть!
— Смерть... — прошептал Прот, думая о Луции и тоже невольно сжимая кулаки.
Привязав рабов к столбу, «надсмотрщики» взялись за длинные сыромятные бичи.
Прот ожидал, что удары будут легкие, только для виду. Но бичи засвистели по настоящему. И крик Гермия, а затем и вопль Зевксиса были самыми неподдельными.
— Так, так! — услышал вдруг Прот в наступившей мертвой тишине тихий голос Евна. — Сильнее! Еще сильнее! А вы терпите, терпите! Озолочу каждого!..
— И-и... Эх-х! — тяжелый бич опустился на спину дернувшегося от боли Зевксиса.
— А-аа-ах! — тут же отозвался другой «надсмотрщик», с силой ударяя Гермия.
Войско Евна напряженно молчало.
Прот покосился по сторонам и увидел, как изменились совсем еще недавно веселые, смеющиеся лица бывших рабов. Всe они были искривлены гримасами боли, ужаса, каждый словно заново переживал страшные годы своего рабства, когда такие свистящие удары сыпались на них ежечасно...
— И-и... Эх-х!
— А-аа-ах!!
Голова Зевксиса вскинулась и безвольно упала на грудь. Гермий, продолжая вздрагивать от ударов, истошно завопил, чтобы ему поскорее дали разделаться с «Дамофилом».
Ломая строй, самые горячие воины рванулись вперед, еще мгновение — и вся масса людей хлынула бы на крепость, но Евн властным голосом остановил их:
— Эписодий второй! Ваш царь Антиох Эвергет, бывший домашний раб Антигена, дает благословение своим сирийцам на начало восстания!
Из задних рядов тут же выбежали и обступили царя одетые в лохмотья люди. Их было не меньше трех сотен.
Прот сразу же узнал Фемистокла, который старался держаться в стороне, и льнувшего к Евну Серапиона. Упав на колени, эти люди, переодетые в рабов, стали умолять высившегося над ними царя узнать волю богов.
«Надсмотрщики» отвязали от столба рабов, привели в чувство Зевксиса. Шатаясь, избитые подошли к заговорщикам и, плача, стали рассказывать, как жестоко поступил с ними Дамосфил.
Евн-Антиох, внимательно выслушал их, горестно покачал головой и запрокинул лицо к небу.
— О, великая Астарта! — пронзительно закричал он. — Ты всегда приходишь ко мне и советуешь, как поступить в трудную минуту! Ты и только ты явилась ко мне и предсказала, что я стану царем! О, Астарта, я вновь, как в тот день, вижу, слышу тебя! О, великая!
Евн закрыл лицо руками, и вдруг целый столб пламени вырвался у него изо рта.
Вопль изумления и восторга пронесся над строем сирийцев.
Войско, как по команде, сделало несколько шагов вперед. Замерло в горящем нетерпении. Прикажи им Евн в эту минуту броситься со скалы в море или шагнуть в огонь — и вся армия последовала бы его приказу.
— Мы хотели поступить с Дамофилом по закону! — насладившись видом своих подданных, громовым голосом закричал Евн. — Мы хотели привести его в театр Энны и предать суду! Но Зевксис и Гермий не смогли уже ждать этого! Они назвали Дамофила обманщиком и... убили его! — сделал знак Евн, и двум рабам незаметно передали оружие. — Один вонзил ему меч в бок, другой разрубил топором шею.
Зевксис с Гермием бросились к Марку Минуцию, едва успевшему, по римскому обычаю, закрыть перед смертью лицо полой тоги.
Сверкнули в воздухе топор и меч.
Голова обливающегося кровью мессанийца покатилась по траве...
Радостный рев пронесся над склоном, заглушая крики отчаяния начавших уже прощаться друг с другом защитников крепости.
— И так будет со всеми, кто мучил и убивал нас, когда мы были рабами! — прокричал Евн. — Так было со всеми господами Энны и Тавромения, Акраганта и Катаны! Теперь настала ваша очередь, проклятые господа Мессаны! Молитесь скорее вашим латинским богам, все равно наша Астарта сильнее их, и ничто не спасет вас от ее справедливого гнева! Астарта! Слышишь ли ты меня?! — взревел Евн и, выждав минуту, воздел к небу руки. — Слышит!! И она призывает вас, мои доблестные сирийцы: вперед! Отомстите бывшим господам за все ваши страдания и муки! Насытьте свои истерзанные тела и сердца сладостной местью! Берите Мессану, она — ваша!
Новый столб пламени, еще больше первого, вырвался изо рта царя. Он шагнул к крепости, как бы призывая следовать за собой всю свою армию:
— Залейте потоками крови улицы этого города! Вперед, мои непобедимые воины!!
Голос Евна сорвался, утонул в гуле воинственных криков рванувшейся вперед армии.
Прот бежал вместе со всеми, потрясая мечом. Он боялся только одного — чтобы его не раздавили в этой толпе, страшился споткнуться и упасть.
Несколько стрел пролетело над его головой. Где-то сбоку, сзади послышались крики и проклятья, и тут же, захлебнувшись, умолкли.
Прот ни на секунду не упускал из ввиду бежавшего рядом Фрака. Бывший гладиатор бежал молча, прижимая к груди длинный сарматский меч.
«С таким не пропадешь!» — восторженно подумал Прот и пригнулся, услышав свист стрелы, от которого на макушке зашевелились волосы.
— О, Астарта!.. — послышалось сзади.
Прот повернул голову и краем глаза увидел, как, взмахнув руками, упал и исчез под ногами бежавший за ним воин.
Самые быстрые воины уже достигли стен Мессаны.
Прикрываясь щитами от летящих сверху камней и копий, они стали карабкаться наверх по приставленным длинным лестницам и просто по выступающим камням полуразрушенных стен.