— Э-эх, была молодость, утикла! Поставим эту ХЭС — и хватит. Пийду учиться. А то денег, как махорки, а чего-то нового нема. Кубомэтры, кубомэтры… Надоело. Конечно, работенка нравится… ндравится… — Валеваха не пepecтавал ухмыляться. — Но хочется и дураком побыть, чему-то поучиться…
Он тут же сел за пианино, пухлые широкие пальцы забегали по блестящим белым планкам, Валеваха запел сипловатым, но очень гибким голосом:
— Копав, копав криниченьку… во зеленом во саду… — Оборвал, брякнул кулаком по клавиатуре. — Не, не можу. Вот раньше я пел! — И криком позвал Ивкина, который остался в соседней комнате перед шепчущим телевизором: — Игорь Михайлович… сыграй какого-нибудь Генделя… — Валеваха радостно засмеялся, ерзая крупным телом на крохотном круглом стуле. — Он знает их всех!
Но Ивкин не отозвался. Видимо, давно ушел. По лицу Валевахи промелькнула тень, он серьезно посмотрел в глаза Гале.
— Это — человек. Выпьем, что ли? Чтой-то я расстроился!
Галя подумала: «Вот и Ивкину плохо. А сестренка моя? Где ты, милая моя Верушенька, кровиночка… Что же я тебя оттолкнула?»
— Чего, чего, чего? — заметил боль в ее глазах Валеваха. — А ну-ка, дербалызни вместе с моей жинкой. Мне не позволяет, а за меня завсегда дернет!
Уговорили-таки хозяева Галю выпить еще рюмку, и стало ей отчаянно весело. Расхрабрилась и тоже затянула песню: «Светит незнакомая звезда».
Из спальни вышла удивленная Оля с распущенными черными волосами. Ей, видно, не спалось. Галя обрадовалась ей, как своей ровеснице, обняла, горячую, ласковую, и они вместе запели «По Смоленской дороге» Окуджавы, потом Высоцкого и снова Окуджаву…
Уже к полночи хозяева поили Галю чаем. Перед глазами замелькали тарелочки с черной смородиной и малиной в сахаре, с желтым зернистым медом. Давно она не наедалась до такого безобразия, даже стыдно вспомнить. Сидела, вялая, толстая, в сон клонило, и в общежитие идти не хотелось. Хозяева ее и не торопили.
— Замуж еще не вышла? — мелко смеялся Валеваха. — Семь раз отмерь, дивчина. Вот мы с Устиньюшкой два года друг друга испытывали… — И вдруг, сдвинув брови, принялся ругать молодежь. — А то налезло на стройку всяких бородатых, длинноволосых… Целуются — даже имени не спрашивают. Девочки все — «цыпочки», мальчики все — «эдики».
— Почему? — огорчилась Галя. — Борода украшает мужчину.
Валеваха, видимо, не понял, что Галя обиделась за Хрустова. Рассмеялся, раскатился мелким бисером.
— Смотря какая борода. Стоят, курят, и все такие начитанные, начитанные. Про Спинозу знают. А я боюсь на таких опереться, вот возьми своего нового бригадира — Хрустова… Трепло, правда? Случайный человек! Если бы не Васильев…
Галя вдруг обиделась.
— Нет! — она вскочила. — Неправду говоришь, дядя Андрей! Он не такой! Он… он прирожденный лидер! Нельзя так… по-мещански.
— Ты чего? — удивился Валеваха. — Простила, что ли?
— Он лидер, лидер! Только… молодой! — бормотала Таня, выходя из-за стола. Ей снова плакать хотелось. Эти ковры, ружья, торшеры, теплые комнаты душили ее за горло. Она забыла, что еще минуту назад у нее мелькнула мысль: когда-нибудь вот так и они с Лёвушкой будут жить, среди книг и красивых вещей, а на улице метель, неуют. — Противно! Противно так!
— Ты чего? Чего? — добродушно улыбался Валеваха, ловя ее за руку и снова возвращая к столу. Она села боком. — Ну-у, тебе виднее. Может, я не тем глазом смотрел? Твой друг — мой друг. Вычеркиваю! — пошутил он, напоминая популярный анекдот. — Я ведь, Галя, не злой человек. И не хотел бы врагов-то иметь. Зачем они мене? Я тут решил остаться. Зачем мене врахи? — он снова лукаво смеялся, украинский акцент стал заметней. — У каждого свой узгляд на жизнь. Уважаю. Но не трохайте и моего узгляда.
Галя резко поднялась. Засиделась она тут. Уже полночь?! Напилась, дуреха?
— Спасибо, — смущенно сказала Устинье. — Извините меня.
— Что ты, милая, мы всегда рады новому человеку… — отвечала хозяйка, и лицо у нее было спокойным и приветливым. — Заходи.
— Ты, я вижу, одинока… — говорил Валеваха, провожая Галю до дверей, как отец, обнимая за плечи. — У нас мнохо друзей. Посмотрела бы в Новый год — полсотни, а то и больше сидит. Можно бы и тыщу, да фатеры не хватит!
«Нет, все-таки они ничего, счастливые, хорошие люди, — мысленно соглашалась Галя, отводя глаза и надевая шубейку, Валеваха помогал. — Только я сюда больше не приду».
— Ссориться ни с кем не хочу, — продолжал Валеваха, отпирая три замка на двери. — Скажи своему бригадиру — пусть приходит до мене, если що надо… будет иметь.
Устинья подала Гале бумажный горячий пакет с темными пятнами по бокам… пирожки с мясом… «Девочкам отнесу»…
…Рассказав эту историю, Галя посмотрела на мужа. Тот сидел, опустив глаза в рыжих веках.
— Тогда он был еще человек, — буркнул Хрустов. — А потом развился в обратную строну. К гиббонам.
— Да брось! — рассмеялась Татьяна Викторовна. — Ну не могут все быть похожи на тебя! Просто все разные. И не могут все нравиться всем. А вот когда мы строили ГЭС, согласись, дружили абсолютно все! Может, кроме Васьки-Вампира… да еще с Утконосом были проблемы… а так-то, да?
— Ладно, — пробурчал Хрустов. — А где Серега-то?!
— Да на улице встретил тетку какую-то! Она у нас раньше, кажется, официанткой работала. Не может мимо юбки с ногами пройти…
Вошел огромный Никонов. Услышал еще из-за двери слова жены:
— Перестань, Танюха! Лучше включи телевизор… сейчас сказали, про нашу ГЭС будет передача… НТВ… Мне сказали, Левку покажут.
Хрустов поднял измученное лицо.
— Правда? Нашу демонстрацию?
Никонов значительно кивнул.
— Должны.
Мы сели на стулья полукругом перед экраном. Какое-то время шел непонятный фильм, бегали люди, взрывались машины. Наконец, голубенькая заставка новостей. Я глянул на Льва Николаевича — он напрягся, вновь лицо стало серым, как всегда в минуты волнения. Нездоров Хрустов, поберечься бы ему…
— …в Саянах, в легендарном городке строителей Южно-Саянской ГЭС, произошла встреча старых друзей. — На экране появилась в шуме ветра и дождя сумеречная картинка: на гребне плотины — обнявшиеся люди, крупно — лица Никонова, Туровского и Хрустова… — Дружба, прошедшая через четверть века, помогает и сегодня жить прославленным людям. — На экране возникла группа смеющихся стариков и с ними Никонов, что-то рассказывает. На груди у Никонова два ордена.
И всё.
Хрустов растерянно обернулся к Никонову. А где же колонна, митинг, как бы спрашивали его тоскливые глаза.
Никонов вскочил, замахал длинными руками:
— Йотыть, они обещали… может, ночью покажут… они же в два-три приема показывают…
Я вспомнил, как по знаку Сергея Васильевича уходили к джипу московские журналисты, отключая телекамеры, но ничего не стал говорить. Зачем лить масло в огонь?
— Пр-редатель!.. — пробормотал Лев Николаевич и, сутулясь, как старик, шаркая тапочками, ушел в спальню.
— Я-то при чем?! — завопил вослед Никонов.
— Левочка… всем надоела политика… они же красиво тебя показали… — мягко сказала Татьяна Викторовна. Ответа не было.
Галина Ивановна молча скользнула за своим мужем.
Никонов сомкнул длинные губы, мрачно кивнул жене — и они снова пошли прочь.
И я остался в большой комнате один. На экране вновь бегали и убивали друг друга какие-то смутно знакомые по прежним сериалам люди…
21К вечеру явился некий молодой человек, ничего не объясняя, попросил и унес чемоданы Никоновых.
Галина Ивановна заморгала, готовая вновь заплакать. Но ее окликнул из спальни негромко Хрустов, и она ушла к нему.
Я глянул на часы.
Туровский не звонил и не появлялся.
От Ищука также не было вестей. Если начальники и соберутся лететь в тайгу, Хрустова, очевидно, не возьмут. Зачем?! Телесюжетом Москва дезавуировала его попытки поднять народ за свои утраченные права и льготы…
Стало быть, и я там лишний. Кто я для них? Надо лететь домой.
Когда Галина Ивановна вернулась, я объявил о своем решении.
Она не стала отговаривать. Потерянно улыбнулась.
— Милый Родя… может быть, ближе к осени… если у вас будет возможность… у нас осень золотая, можно бруснику пособирать…
Тихо поблагодарив за гостеприимство, я откланялся. Хрустов проститься со мной не вышел. Может быть, и не слышал нашего разговора…
Последним автобусом из Виры — он отправляется в двадцать — я покатил в Саракан, а оттуда полуночным поездом добрался домой.
Встреча в сентябре
22Прошло недели три. Я уже думал, что больше не увижу ни Льва Хрустова, ни его друзей по юности. Но однажды среди ночи затрезвонил телефон.
— Родион Михайлович?.. — запыхавшись, басил в трубку Илья Хрустов.
— Родион Михайлович?.. — запыхавшись, басил в трубку Илья Хрустов.
— Что случилось? — воскликнул я. — С папой?
— Нет, всё нормально. Он как раз и зовет… и я тоже… у нас с Инной завтра свадьба, в три часа дня, приезжайте. Тут и дядя Леша Бойцов прилетел.
— Спасибо. — Я понял, что не смогу не поехать. — Буду.
Узнав, куда я опять собрался, жена ахнула:
— А подарок?!
— Какие подарки?!
— Но нельзя на свадьбу без подарка.
— Может, в Саракане на бегу что-нибудь куплю. — Я быстро складывал в чемоданчик фотоаппарат (в тот раз забыл, дубина!..), трико, рубашки, галстук, электробритву…
— Во сколько самолет?
— В семь утра. А второй рейс уже вечером.
Аня попросила достать с верхней полки в кладовке тяжеленный старый чемодан. Там лежали всякие неиспользованные, роскошные по прежним временам ткани, но будет ли юная Инна шить из них что-нибудь? Да и ткани-то старомодные… лен… крепдешин…
— Впрочем, сейчас снова мода вернулась на лен, — бормотала жена, копаясь в чемодане. — Вот нераспакованная скатерть. Скатерти всегда нужны. Не синтетика. С другой стороны, стирать такие скатерти сложно… Что же подарить?
— Я деньги подарю, — вспомнил я. — Получил же я премию три тысячи… ее и отдам? Так делается.
Аня поморщилась (мы собирались купить металлический электрочайник, да ладно, обойдемся пластмассовым!). На этом решении и остановились…
23В двенадцать часов дня я уже шел торопливо по Вире. Здесь было очень тепло, хоть и начало сентября, куда теплее, чем в моем городе. Только что прошелестел дождь, от тайги и моря на поселок наплывал белый пар…
Вот бетонный дом, где живут старшие Хрустовы, с огромным словом на торце «ТРУД». Дико волнуясь, я взбежал на третий этаж, нажал на кнопку звонка. И тут же подумал, что надо было мне до своего появления здесь устроиться в гостинице… куда они меня положат… наверное, гостей тьма…
Но в дверях уже стояла Галина Ивановна в голубом пышном праздничном платье, сжав в кулачки искореженные временем пальчики:
— Очень рады… мы вас ждем… проходите…
Я зашел, продолжая держать в руке чемоданчик. В квартире было тихо. На диване, где я спал в прежний приезд, лежали разноцветные картонные коробки, перевязанные ленточками, — видимо, подарки молодым.
Я вопросительно посмотрел в сторону спальни. Галина Ивановна в ответ закивала и шепотом пояснила:
— Только что уснул. Спрашивал вас. Ему надо набраться сил. Через час разбужу. Идемте, я чаю вам заварю..
Я скинул ботинки и в разорванных чужих тапочках прошел за Хрустовой на кухню. Она прикрыла дверь.
И пока кипятила воду, заваривала зеленый (— Вам же зеленый? С жасмином?) чай, рассказала, что Алексей Петрович Бойцов прилетел вчера, сейчас он с Никоновыми у Туровского. Кстати, Никоновы улетали и вернулись вновь через Москву.
— Как Илья с Инной?
— Да всё слава богу. — Она пытливо глянула мне в глаза. — Вы, наверное, хотите спросить, как Лев Николаевич с ними… Ой, и стыдно, и смешно.
Оказывается, неделю назад Хрустов-старший, сказав, что хочет показаться в Саракане врачам, тайком проехал в Минусинск, где служит знакомый священник отец Михаил. Все-таки решил попробовать переговорить с ним. Отец Михаил когда-то на стройке Южно-Саянской ГЭС был комсоргом у шоферов. Быть не может, чтобы нельзя было снять эту порчу. Так объяснял потом свой визит Лев Николаевич Галине Ивановне.
— Говорит, Михаил посоветовал к патриарху Алексию обратиться. Я плакала, неделю уговаривала. Не ест, не пьет. Но на свадьбу согласие дал.
— А Никонов больше так и не зашел?
— Почему же?! — удивилась Хрустова. — Вы Сережу не знаете! С цветами, с французским вином… с прибаутками… на колени встал перед Левкой.
— На колени?
— На колени! — Галина Ивановна хихикнула, наливая мне чай. — Хохочет, входит на коленках к нему… кричит, ну не любишь ты Валерку, а моя жена так и вовсе готова ему глаза выцарапать… да ведь не на нем женится твой сын, ты, Спиноза! Вот, спешно готовим свадьбу. Пока не передумал. Пейте же! И я попью… все некогда.
Но спокойно попить не удалось. Послышался издали тихий голос.
— Лева зовет?.. — встрепенулась Галина Ивановна. Приоткрыла дверь.
— Кто?! — хрипло спросил из спальни Хрустов.
— Родион прилетел…
— Родя, я сейчас встану. Ты мне нужен.
Галина Ивановна перекрестилась.
— Если опять какая дурь, не поддерживайте. Он к вам очень хорошо относится… вы человек со стороны, объективный, в то же время свой.
Торопливо хлебнув чаю и обжегшись, кашляя, я прошел в большую комнату. Там уже стоял бледный, взлохмаченный Хрустов в домашнем халате.
Протянув руку, крепко сжал мою и не отпускал.
— Молодец, что прилетел. Тут такое делается. Москва их купила с потрохами. Или они купили Москву. Пусть хоть Сибирь знает правду. — Увидев жену в дверях кухни, буркнул. — Делай свои дела, у нас разговор.
Оставшись одни, мы сели — я на стул, а Хрустов на диван, коробки он небрежно отодвинул, сбросил на пол.
— Они что-то затевают… Ищук прав… надо народу глаза открыть… — зашептал Хрустов. — Знаешь, что они сделали? К первому сентября, ко дню знаний, всем бывшим строителям подарки — учебники для внуков, карандаши, авторучки. Понял? Нет, ты понял?!
Я не совсем понимал, что же тут плохого. Подарили — и замечательно.
— Не сечешь?! Такой мелочевкой глаза замазать! А сами по тысяче долларов получают! И Серега на их стороне! Они его купили, наверно. Что-то он между Москвой и Вирой запрыгал, как петух на веревочке… Родион! — Хрустов задышал мне в самое ухо. — Ну, пойду я, пойду на свадьбу… и ты пойдешь, конечно. Сядь около Утконоса, понравься ему… Они потом хотят в тайгу на вертолете полететь… пир во время чумы… говорят, боятся за мое здоровье, не берут с собой… а тебя могут взять… послушай этих врагов народа… мне нужна информация…
Выглянула жена:
— Извините. Ты будешь одеваться? Или вот так и пойдешь?
Лев Николаевич вскочил, хотел было вспылить, но, увидев слезки на ее щеках, смущенно пробормотал:
— Сейчас… сейчас… сейчас… — Забрал из платяного шкафа белую сорочку, галстук и исчез в спальне.
Через полчаса мы вошли в кафе «Кантегир».
24Черноглазая, цыганистая (сегодня в красном) Татьяна Викторовна взяла на себя функции распорядительницы. Она усадила рядом с молодыми — слева — Никонова (и себе стул заняла, поставив сумочку), справа от молодых отвела место Бойцову, следующими пристроила Туровского и Валеваху с женой. А Ищука рядом с собой определила, и меня возле Ищука. Далее сидели Варавва, замдиректора ГЭС Помешалов и еще люди… кажется, некогда знакомые, но кто они, как вспомнишь через столько лет?..
Всего приглашены на свадьбу человек сорок. Много молодежи, видимо, друзья Ильи, одеты строго, в черно-белое.
Илья сам красовался в сером узком костюме со сверкающим галстуком. Невеста сияла во всем белом и серебряном, и само личико ее было словно намазано чем-то сияющим. Зачем юным дамам макияж?..
Я во все глаза смотрел на Бойцова. Угрюмый человек Алексей Петрович. В шелковистом черном пиджаке вроде смокинга, с бабочкой под толстым горлом. Он прилетел, оказывается, не из Дели (мне шепнул Илья), он уже два года в России, советник премьер-министра, а также член совета директоров двух фирм, связанных с нефтью или газом… я толком не расслышал…
Погрузнел Алексей Петрович, лицо темное, бугристое, словно после фурункулов. С годами стал все более похож на эвенка, на своих предков, глазки сузились, скулы вылезли. А улыбка сохранилась все той же, смущенной, мальчишеской.
Впрочем, он теперь улыбался редко, только Галине Ивановне, большей частью хмуро кивал всем и, как я дальше заметил, почти ничего не ел, не пил.
— Волнуется! — пояснил его поведение Никонов.
Увидев, как я во все глаза разглядываю легендарного Бойцова, Сергей Васильевич, посмеиваясь, рассказал, как тот явился утром из аэропорта с маленьким чемоданчиком, в сопровождении Туровского.
— Здравствуйте, здравствуйте все, как коровы в Индии! — с такими словами перешагнул порог Хрустовых. — Девочки, вы все красивее и красивее.
Галина Ивановна и Татьяна Викторовна бросились ему на шею.
— Как же мы боялись, что ты там заболеешь, в Индии, — пропела Татьяна Викторовна. — Там же проказа ходит и черт те что.
— Да ну! — Алексей Петрович, потный, задохнувшийся от быстрого взбега по лестнице, смеясь, утирал лоб платком. — Ко мне ничего не пристает! Я вот испугался, что Левка болен…
При этих словах (как мне шепотом докладывал Никонов) из спальни вышел с сонной, растерянной улыбкой Хрустов.
— Серега кинул телеграмму в Бомбей… мне ее в Москву перебросили… что Лёвка при смерти…
— Да о чем ты говоришь!.. — Никонов хохотал. — Не писал я так.