Золотое дно. Книга 2 - Роман Солнцев 6 стр.

— Ну! — по-сибирски отозвалась-согласилась жена Никонова…

Молодые сидели за общим столом, но спиртного не пили.

— И правильно, — шептала мать, поглаживая руку сыну. — Воздерживайтесь… — И с мольбой во взгляде взглядывала на Льва Николаевича. Но тот, к счастью, надолго замолчал. Он сидел, опустив голову.

Чтобы было веселей, роль заводилы взял на себя Никонов. Смеясь тоненьким голоском, он вспоминал всякие забавные истории из времен строительства ГЭС, причем истории, где хотя бы косвенно восхвалялся Хрустов. Но Лев Николаевич и этого будто не слышал, по-прежнему безмолвствовал, как шкаф или, точнее, зеркальный шкаф, — на его измученном лице иногда смутно как бы отражалось кое-что из того, что происходило вокруг…

— Помнишь, на первое мая полез флаг на скале менять?.. Это было, когда ты с Галкой познакомился…

— К этому времени мы уже были в ссоре… — тихо уточняла жена Хрустова.

Илья — тоже характер. Слушал-слушал и несколько бранчливо, как отец, вдруг потребовал крепкого чаю. Мать сбегала на кухню и, мигом заварив, принесла. И сын молча пил, налегая на сладкое (на ватрушку со смородиной, которую испекла мама). И допив, перевернул чашку, деловито спросил у Никонова:

— Ну-с, а как дела на Дальнем востоке? Как рабочий класс?

Сергей Васильевич от неожиданности звонко-заливисто засмеялся. И глянул иронически на старшего Хрустова:

— Он у тебя тут кто, Ленин? Или Троцкий?

— Он у нас как папа в молодости, — нежно ответила мать. — Учит смыслу жизни всех, кого ни встретит. Недавно вот молодежь к нему местная привязалась, синяк поставила…

— А чего они пьяные фонари бьют? — буркнул Илья. — К девушкам пристают?

— Во! — продолжал хохотать Сергей Васильевич, влюбленно глядя на молодого парня. — Копия! Лёвка сам был таким!

— Я не был таким, — не выдержал Хрустов, но говорил тихо, будто через силу. — Да, мы верили в одно учение и разочаровались в нем. Других учений не знали. А у этих, что ни день, всё что-то новое… то дзен, то Вишну…

— Ну и что? — пробасил сын, вытирая салфеткой лоб. — Мир меняется, батя. Меняется и метр. И хватит об этом. Твой велосипед, вижу, стоит в коридоре. Я налажу. Но не торопи — вот подсохнет на улице. Сейчас ехал — на повороте занесло.

— Тебя на другом повороте занесло, — продолжал бурчать отец. И, не глядя, раздраженно пояснил Никонову. — Организовывает движение «Нарконет»… ну, в смысле нет наркотикам… А тут словами не возьмешь. Да еще в ночных переулках. Надо молодежь в военные отряды сколачивать.

— То-то пенсионеров ты колоннами по два водишь — еще более миролюбиво отозвался сын и улыбнулся невесте, которая ответила ему такой же нежной улыбкой.

— Ой!.. — Никонов перестал смеяться, съел ложечку варенья, ласково пропел Галине Ивановне. — Богоугодная смородинка! А я там храм построил.

— В смысле — церковь? — сдвинув брови, уточнил младший Хрустов.

— Ну, да. Небольшую… на свои кровные…

Лев Николаевич спросил, по прежнему не глядя на него:

— Сколько же ты зарабатываешь?

— Ну, не один же год я строил ее. Вот, орден мне Алексий вручил. Говорят, по телику показывали.

— А мы не видели!.. — расстроилась Галина Ивановна. — Так у тебя теперь два ордена?

— Ну, да. Светский… за заслуги перед отечеством… и особый крест… Но я тоскую по родным краям… — Он положил длинную руку на плечо Льву Николаевичу. — Меня же после Севера командировали заместителем начальника… Оказалось, наш опыт уникальный. Вот, стал руководителем ВостокГЭСстроя. Но все время ищу в газетах про наши Саяны, про Виру… про тебя, Лёвочка. — И он кивнул Хрустову-младшему. — Телевизионщиков привез, пусть покажут стране ее героев.

— Вас, конечно, первого? — баском уточнил Илья, протягивая руку к конфетке.

— Ну, какие же они оба кобры ядовитые!.. — воскликнул Никонов. И очень серьезно ответил. — Нет, прежде всего — твоего отца. Живая легенда. — И нажимая на плечо старшего Хрустова, успокаивая его, добавил. — Жаль, что сожгли вы летопись. Там, я думаю, была одна правда.

— Тонны бетона… переходящие красные знамена… — процедил старик Хрустов.

— А вот, говорят, была на стройке одна секретарша в красной юбке… — Илья обратился к Никонову. — Ее прозвали Переходящим красным знаменем.

Мать Ильи напрасно делала строгие глаза, пытаясь остановить сына.

— Ах ты, шкет! — залился пронзительным смехом Никонов. — Уж не на тебя ли, Таня, намекает добрый молодец?

— Сын!.. — окликнула мать. — Что ты такое говоришь?!

Татьяна Викторовна картинно улыбнулась во все белые зубы.

— Ну и что? — продолжил весело Никонов. — Была она, была секретаршей у трех начальников стройки. Их меняли, как перчатки, а вот Танечку не трогали — у ней память на лица, на факты — куда тебе магнитофон!

Гостья прикоснулась тонкими пальчиками в кольцах к руке молодого человека, который, наконец, смутился.

— Ну, рассказывай, рассказывай, Илюша. Что еще знаешь о нашей стройке?

— Ни фига, — покраснев до корней кучерявых волос, грубовато ответил юноша. — Только то, что в летописи читал. Я тупой.

— Ну уж, тупой! — воскликнула мать, вставая и садясь. — Золотые руки! Любые часы… да что часы — любую машину разберет и соберет!.

Никонов засмеялся, раскинул руки:

— А у нас там этих машин — море!.. везут из Японии… халтура! Только сядешь — встает колом… можешь фирму организовать! Станешь миллионером! Хочешь с нами — полетели?

Идея была новая, непродуманная. Илья хмуро переглянулся с родителями.

— Я понял! — И поднялся.

— Что, Илюша? — спросил Никонов. — Что понял, расскажи!

— Вы, дядя Сережа, прилетели разрушить нашу общественную жизнь. Вас, наверное, бывший обком партии вспомнил, он же областная администрация… пригласили вырвать, так сказать, взрыватель из смеси селитры с сахаром. Так, папа?..

Никонов со взвизгом рассмеялся. Старший Хрустов молча, исподлобья глядел на сына. Наверное, ему нравилось поведение Ильи, но все же он встал на защиту Сергея Васильевича.

— Насмотрелся телевидения. Сергей у нас был лучший стропальщик. За друзей стоял горой! А сюда залетел по дороге домой…

Хоть Никоновы при этих словах и улыбались, было видно, что вздорная фраза Ильи их задела.

Все это время Инна-маленькая и ее отец также молчали, обмениваясь ласково-печальными улыбками, которые можно был понять так: мол, ну что же поделаешь, характеры!

— Илья Львович, — мягко отозвался, наконец, Сергей Васильевич. — Ты не прав.

Лев Николаевич протянул дрожащую рюмку с капелькой на дне к рюмке Сергея Васильевича, тот тронул своей рюмкой рюмку молчавшего Туровского, и старшие мужчины выпили. Затем Сергей Васильевич поднялся:

— Дети, я думаю, на плотину не поедут… дождь и ветер… А мы готовы.

Туровский кивнул и позвонил по сотовому телефону. Инна-маленькая выпорхнула из-за стола, нежно прошелестела:

— Спасибо. Мы надеемся, все вы будете на нашей свадьбе, — Илья пропустил ее вперед, и торжественная троица покинула квартиру Хрустовых.

Галина Ивановна только и успела чмокнуть в дверях сына. Старик Хрустов тоже дернулся было вослед, чтобы что-то, наконец, сказать, может быть, крикнуть, но Галина Ивановна мигом вернулась к нему, положила руку ему на шею, как давеча, и ноготками почесала за ухом: мол, помолчи, ради бога.

Через несколько минут наша честная компания, подгоняемая неуёмным Никоновым, выехала на «Ландкрузере» директора к месту назначенной с тележурналистами встречи.

Пока машина летела сквозь ливень по городку и далее по береговому шоссе, гигантская стена плотины медленно и неуклонно поднималась над людьми, а когда мы ступили на каменную землю и задрали головы, она уже затмила половину неба.

— Голова кружится… — прошептала, улыбаясь, Татьяна Викторовна, еле удерживая над собой дергающийся красный зонтик. Галина Ивановна обняла подругу. Их юбки и кокетливо повязанные шарфики рвал сырой ветер.

Бледный, сутулый Хрустов держался в стороне. Он, как я понимаю, еще никак не мог опомниться после ошеломляющей новости о женитьбе сына, да на ком?.. На дочери Туровского.

Между тем дождь ненадолго сбавил силу, тучи бежали рваные, но здесь, у бушующей воды, все равно было темно и знобко.

Берег, казалось, дрожит от торжествующего гула работающей реки.

К приехавшим приблизились что-то крича, с телекамерами, обмотанными прозрачной пленкой, бородатые, еврейского или грузинского вида молодые люди и девица в свитере и джинсах, с сигареткой в зубах. С ними был и низенький Туровский, он с улыбкой показал в сторону Никонова.

Сергей Васильевич кивнул, встал спиной к плотине и, раскинув руки, как Христос на кресте, завопил:

— Снимайте! Это мы ее построили! Лёва, Валера, я… Галя, Таня… Алеша… ну и еще, конечно, тысяч двенадцать народу…

— Снимайте! Это мы ее построили! Лёва, Валера, я… Галя, Таня… Алеша… ну и еще, конечно, тысяч двенадцать народу…

Потом на машине же через длинный тоннель в скале мы въехали на гребень плотины, вылезли и встали под дождем на ветру, как на взлетной полосе аэропорта, глядя в сторону рукотворного мора — щетинистая, сизая вода, казалось, напирала и давила на изогнутую черной дугой плотину.

Туровский что-то сказал, показывая под ноги.

— Что?! — переспросил Никонов.

— Ведет… себя… адекватно! — Он обернулся к плачущей от радости или от ветра Тане. — Упирается же в берега… всё движение гребня вперед-назад сантиметров двадцать… возвращается в первоначальное положение. Нет остаточной деформации! Даже лучше, чем думали когда-то проектировщики…

Никонов услышал, хлопнул директора по спине:

— Не хвастайся! А в галереях? Помнишь, в сапогах бегали?.. Сильно просачивается?

— А поехали! — кивнул на машину директор. — Можно в домашних тапочках ходить.

— Верю-верю, — скалил зубы и вскидывал руки к небу Никонов. — Вот, блин, махину слепили, а?! Сейчас бы водочки. Да с рыбкой хорошей.

— А все готово, — отвечал, улыбаясь смущенной знаменитой улыбкой, хозяин ГЭС. Не первых гостей он сюда, под облака, завозил, и не первые гости, озябнув от холода и красоты, вспоминали о горячительном…

И правда, подкатила «тойота» — вышла девица в кокошнике, с подносом, на подносе хлеб-соль (в солонке мигом набралась вода), рюмки с водкой тряслись на ветру, дольки малосольного хариуса сверкали…

А через минут десять наши герои, обнявшись на гребне плотины, пели, срывая голоса:

Хрустов не пел, но и он растрогался, кивал своим мыслям, глядя вниз, на рассыпавшийся вдоль берега в сизом сумраке городок строителей с его унылыми двухэтажными бетонными домами и дощатыми бараками, которые начальство так до сих пор и не снесло…

Сергей Васильевич здесь, на крыше плотины, совершенно преобразился: пиджак расстегнул, галстук сорвал и — в карман, плащ хлещется позади, как черное пламя, а глаза, как у Петра Первого, сверкают.

А тут еще на гребень плотины вырулила очередная серебристая иномарка, из нее улыбаясь вылез молодой, широкоскулый, с усищами подковой, с бархатными ресницами вокруг карих глаз директор алюминиевого завода Тарас Федорович Ищук.

— «Муха» пр-рилетит завтр-ра, — прорычал он, как Высоцкий. — А вы уже под мухой? Без меня?!

Ищук поцеловал ручки Галине Ивановне и Татьяне Викторовне, кивнул Хрустову, распахнул объятия Никонову:

— Наслышан, наслышан… поздравляю… А я — Ищук… расшифровывается: ищу К, то есть компанию. Конечно, компанию хорошую. — Затем он вопросительно глянул на меня.

— Наш человек, из музея Сибири, — пояснил Сергей Васильевич. — Когда все помрем, народ придет смотреть наши портреты к нему.

Туровский кивнул вниз:

— Ко мне?

И мокрые, забравшись в машины, мы съехали на площадь перед дирекцией. И Туровский, открыв свой зонтик над женщинами, повел всех под навес крыльца — он приглашал нас в свой кабинет.

Однако, в сверкающем белым мрамором холле Никонов, остановившись, переглянулся с женой, и та устало-кокетливым голосом пропела:

— Мальчики, отпустите нас домой. У нас свои разговоры.

— Да, да, да! — как бы согласился Сергей Васильевич. — Мясца там пожарьте на ужин. Лёвка поруководит.

Но бледный и сгорбленный Хрустов не пожелал уезжать.

— Давно не виделись… — пробурчал он. — Я вполне ничего.

Мне кажется, до него дошло: начальники не просто так съехались, не лясы точить, а собираются обсуждать нечто важное. И он, Хрустов, должен быть здесь, не смотря на свои личные, «семейные» страдания. Я уловил, как перебросились взглядами Туровский, Ищук и Никонов, а затем, как бы успокаивая Ищука, Никонов царственно положил руку на плечи Хрустова.

И наша компания вознеслась на финском лифте вверх.

В огромном кабинете Туровского, в правом дальнем углу, имелась еще одна дверь — в комнату для отдыха. Как пояснил со смущенной улыбкой гостям Валерий Ильич: «монплезир». Причем, «монплезир» по размеру оказался не таким уж маленьким — перед гостями здесь предстал длинный накрытый стол с напитками разного цвета, окруженный двенадцатью роскошными, розового дерева стульями, диван того же цвета под огненным узбекским ковром и в углу — зеркальный буфет.

— Кто-нибудь курит? — спросила девица в кокошнике, которая угощала приезжих на плотине, но уже успела переодеться в сухое.

— Я… — содрогнулся и прохрипел было Хрустов, но Никонов властно оборвал его:

— Тебе, Лев, нельзя. Господа, надо нам поберечь нашего друга. Мы и сами воздержимся, верно?

Туровский кивнул, убирая на сервант трубку. Ищук большим и указательным пальцами огладил усы.

— А теперь никто и не курит. Президент-то не курит! — и заглядывая в глаза коллегам, бисером рассыпался в смехе.

— Что-нибудь будем? — туманно, но и понятно спросил Туровский.

Все переглянулись и отказались. Достаточно той рюмки, что подняли под дождем. Надо переходить к делу. Я так это понял. Конечно, я здесь был, что называется, пришей кобыле хвост, но, коли при разговоре присутствует лидер рабочего движения Хрустов, то, видимо, и я не помешаю. Да если что и будут иметь в виду воротилы бизнеса, то вряд ли выскажут впрямую…

Туровский кивком отпустил официантку и сложил руки на столе.

Первым начал Ищук, он обратился безошибочно именно к Хрустову.

— Я никогда не лезу в друзья, но раз уж мы свиделись, хочу сказать, что высоко ценю вашу принципиальность. Я тоже за своих рабочих, как теперь говорят по телевидению, пасть порву. И если они собрали перед воротами завода митинг, я первый иду к ним, чтобы узнать, кто обидел.

Лев Николаевич, тускло глядя на него, молчал. Безмолвствовал и Туровский, пряча под носом печальную усмешку. Никонов с важным видом кивал всем словам Ищука.

— Я слышал, у вас завтра манифестация, — продолжал директор САРАЗа. — Но ведь дождь?

Хрустов пожал плечами. Измученное лицо его говорило, что если будет продолжаться ливень, то, конечно, манифестацию придется отложить. Но она все равно не завтра, так послезавтра состоится.

— Я хочу тоже побывать среди строителей. Разрешение от мэра вы, конечно, получили?

— Зачем?! — буркнул Хрустов. — Валеваха — нелигитимный мэр. Знаю я, как ему голоса считали…

— Ну, почему ты так говоришь? — не выдержал Валерий Ильич. — Из Саракана была комиссия наблюдателей. Даже из Москвы. Ты же помнишь?

Хрустов зло дернулся, но даже не стал возражать. Я мог только догадываться, какие у него доводы против результатов голосования. К тому же помнил заметку в одной из центральных газет с заголовком: ГОЛОСА В ПРОЗРАЧНОМ. Речь шла о новых прозрачных урнах для голосования, а по сути — о специально разводимой для гостей форели, которую подают в тоже стеклянных ящиках… Что если бы рыбки захотели, то они бы рассказали…

— И вообще скоро мы его переизберем! — не выдержал Хрустов. — Осталось месяца два.

— Но пока у него власть, не обидит вас? Он же может милицию послать…

— Мы его сами пошлем! Вон, Варавва пойдет, объяснит хохол хохлу.

— Я тоже хохол, — раскатисто засмеялся бровастый Ищук. — Если надо будет, и я пойду.

Никонов залился тонким смехом.

— Вот будет смешно, и все трое с гуцульскими усами!

— Варавва сбрил, — пробурчал Хрустов. — Чтоб не походить на Валеваху, жулика!

— Мне тоже, что ли, сбрить? — не унимался Ищук. И враз сменив маску на озабоченную, государственную, как бы пояснил Туровскому. — Понимаю, ты Валерий Ильич, обижаешься на меня. Но доля правды в голосе народа всегда есть.

Туровский криво усмехнулся, принялся наливать минеральной в фужеры гостям. Ему, как мне показалось, было сейчас безразлично, о чем здесь говорится. Может быть, ждет другого разговора, в другом месте? А может быть, я заблуждаюсь. Туровский, как опытный боксер, нарочно опускает руки, чтобы выждать момент и ударить.

В вялый, пока что праздный разговор вступил Никонов.

— Я бы все-таки встал на сторону хозяина ГЭС. Не надо провоцировать народ. Всем сегодня живется трудно, кроме Ельцина и его детей. И жуликов, которые оплатили ему переизбрание в девяносто шестом. Но от наших воплей что изменится?

— Тогда надо сидеть в болоте и тихо квакать, — огрызнулся Хрустов.

— Да не в этом смысле! Есть руководство. Там что, ничего не понимают? До всех дойдут руки.