Золотое дно. Книга 2 - Роман Солнцев 7 стр.

— Да не в этом смысле! Есть руководство. Там что, ничего не понимают? До всех дойдут руки.

— Их руки уже до всего дошли. Москва — город миллиардеров.

Ищук похохатывая слушал перебранку друзей.

— Ну ладно. — И обратил лицо к молчавшему Туровскому. — Какой уровень сегодня?

Тот помедлил и сквозь зубы шепнул:

— Пятьсот сорок.

— Пятьсот сорок?! Это же… полный абзац! — И директор САРАЗа с опаской глянул на потолок, словно представив, как сейчас огромное море хлынет через плотину.

— Год назад было так же. И ничего.

— То-то ты в колокола тогда ударил.

— Нервы дрогнули. А нынче все подсчитано.

— То-то эм-че-эсовцы народ гоняют по горам.

— Профилактика, — блеснул тонкой улыбкой, как ножичком, Туровский. — У нас всё нормально. Могу на экскурсию сводить. У нас одна девочка хорошо докладывает. А что непонятно, я доскажу. — Он глянул на часы. — По принципу рояль в кустах, попросил ее подзадержать группу экскурсантов… Хотите?

Ищук улыбнулся и поднялся, потягиваясь.

— Мне интересно, что нового в пороховницах. Тем более, что скоро я тут хозяином буду.

— Вот как! — хмыкнул Никонов. — Молодец!.. — И через маленькую паузу. — Молодец. — Он переглянулся с бесстрастным Туровским. — А я… посижу-ка здесь, я это все знаю. Позвоню пока к своим… — и словно уточнил на всякий случай. — На Восток, на Восток!

— Там же ночь! — удивился Ищук.

— Вот и застану дома… как они там без меня.

Хрустов угрюмо молчал. Судя по всему, он тоже, как и Никонов, не страдал недостатком информации о работе ГЭС. А мне хотелось и с Хрустовым побыть, и послушать профессионалов. И я, подумав, что второго случая не предоставится пройтись по недрам ГЭС, попросился:

— Валерий Ильич, возьмите и меня.

И мы втроем пошли из кабинета.

И уже в дверях меня осенило, что Хрустов остался, конечно же, по той причине, что хочет, наконец, один на один переговорить со старым другом. А тот, возможно, если и будет звонить, то вряд ли домой, где глухая ночь. Скорее всего — в Москву, в столицу, неким знакомым, влиятельным людям. Меня ведь тоже поразило хвастливое заявление Ищука, что скоро он на ГЭС сделается хозяином… даже если шутка, даже если не хозяином в прямом смысле слова, все равно за этими словами стоит огромная сила.

Мы поднялись на лифте, прошли по коридору и оказались в длинном изогнутом зале диспетчерской. Здесь очень тихо, сверкает стена приборов, замерли стрелки в полумесяцах окошек, медленно смещаются цифры, два молодых парня в синих халатах обернулись от столиков с телефонами.

— Здравствуйте, — поздоровался Туровский. — Экскурсанты уже были?

— Они там, Валерий Ильич, — ответил один из инженеров-диспетчеров и показал рукой вниз. — Смотрят агрегаты.

Туровский кивнул и повел нас по винтообразной лесенке.

— Так быстрее. — И мы вышли в огромное сумеречное пространство, где выстроились в одну линию макушки электрогенераторов, напоминающие старинные шеломы воинов. Разумеется, здесь был слышен гул, но гул ровный, степенный, какой-то домашний — мне вспомнилось веретено бабушки…

И к нам спиной стояла, озираясь, группа мальчиков и девочек лет шестнадцати-семнадцати, перед ними расхаживала молодая женщина с красной косынкой на шее, очевидно, тот самый экскурсовод, о которой упоминал директор.

— Извините, Светлана Николаевна, мы тоже постоим, — сказал он.

Она ответила кивком, она торопилась говорить, у нее был вдохновенный вид, глаза сверкали, как у хорошей учительницы на уроке.

— Итак, продолжаем. Нет, ребята, приток воды весной от таянья снегов у нас паводком не называют. Паводок — от дождей. Вот как сейчас… если долго будет идти… А как наполняется водохранилище, строго следят водомерные посты. Здесь автоматизированная система, она фиксирует уровень и выдает на экран компьютера.

— А сколько может наполняться? — спросила тоненькая девочка.

— Емкость водохранилища — до пятидесяти кубических километров. Представляете? Это, грубо говоря, куб с гранью в четыре километра. Такой вот аквариум выше облаков. Полезный, работающий объем — двадцать. Средний за многие годы расход воды в створе ГЭС — полторы тысячи кубометров в секунду. В секунду! Ничего речка?!

— А если переполнится? — девочка что-то записывала в блокнотик.

— Весной это невозможно. В августе, когда тает снег в горах и идут долгие дожди, это возможно. Но это в том случае, если гидростанцию не «грузят» — то есть, не происходит сработка, а приток с верховьев продолжается. На этот случай предусмотрены одиннадцать водосбросов, рассчитанных на пропуск четырнадцати тысяч кубометров в секунду. Открывают затворы: один, два, три… — и… вода падает с полуторасотметровой высоты в специальную ванну глубиной сорок метров и размером полторы сотни на полторы…

— А где-то тут еще Вирская ГЭС? — спросил паренек с видом знающего человека.

— Да, ниже Южно-Саянской находится именно она, это контррегулирующая ГЭС с собственным водохранилищем, она упорядочивает сток воды. Комплекс из двух плотин сглаживает не только паводки, но и низкий меженный уровень. Проще говоря, Зинтат ниже САРАЗа неизменен зимой и летом. Меньше установленного объема воды сбрасываться не может, чуть больше — бывает. На Зинтате размечены фарватеры, где достаточный запас глубины. Конечно, плохой капитан, сев на мель, готов свалить свои ошибки на кого угодно…

— Зимой по морю на мотосанках катаются? — спросил тот же мальчик, он при галстуке, с гладким пробором на голове.

— Это опасно. Наше море, дети, — мощный аккумулятор тепла. Водохранилище полностью замерзает только в январе-феврале. При сработке воды лед проседает и ломается. А весной очень быстро тает. То, что случилось в легендарные семидесятые годы, из-за печально «знаменитой» косы Титова и всякого сора — совсем иное…

— А летом на яхтах? — спросила тоненькая девочка с кудряшками как у негритянки.

— Летом на яхтах катаются, но каньон у нас узкий, мало места для маневра. Бывает, что плавают топляки. Это бревна, которые стоят в воде как карандашики, иной раз даже макушки не видно. Откуда берутся? Весной река сбрасывает в водохранилище лес с берегов, а кроме этого продолжают всплывать затопленные деревья. Масштабы далеко не те, что были когда-то, но деревянные острова могут плавать. Как мы защищаемся от этого сора? Перед плотиной — цепочка металлических бонов, от которых цепляют и забирают деревья катера гидротехнического цеха, оттаскивают в заводь, где лес вытаскивается на берег и складируется. И на входе водоводов стоят решетки. А мелкие щепки гигантским турбинам не помеха. Кончено, мы помним о диверсиях и терактах — времечко такое пришло. Любая охрана уязвима, вы это по кинофильмам знаете, даже охрана президента США. У нас тоже есть охрана, она хорошо вооружена, снабжена средствами связи. Так что прошу не баловаться, никаких пакетов не оставлять. Что могут нехорошие люди? Вывести из строя либо машинный зал, либо какой-нибудь из менее значимых электроузлов. В этом случае, пока идет ремонт, электроэнергию Вира и САРАЗ получат из энергосистемы России. Другое дело, плотина… но ее разрушить невозможно.

— А говорили, она трескается… — напомнил мальчик-всезнайка.

— Все на свете разрушается. Если ничего не делать, конечно, когда-нибудь, через сотню лет появятся трещины, размоется основание, плотина превратится в решето — и вода сама уйдет. Но за всеми узлами плотины у нас тщательно следят. Измерение перемещений ведется с точностью до сотой доли миллиметра. Разрушить плотину непросто из-за ее огромной массы, ибо внизу она шириной сто десять метров из высокопрочного армированного бетона, да еще врезана в скальные берега. Вверху, правда, шириной всего двадцать пять, но и там нужна как минимум атомная бомба…

— А если землетрясение? — не унимался мальчик с гладким пробором.

— Плотина рассчитана на удары до семи баллов. В Саянах таких землетрясений на было никогда и, как уверяют ученые, не предвидятся. Страшнее — волна, которая может появиться при взрыве атомной бомбы в водохранилище, она перехлестнет через плотину и сметет Виру, Саракан, завод… Сама же плотина, сработав как арка, скорее всего устоит. Но, как вы знаете, наше правительство заключило договор с Америкой о сокращении ядерного оружия. Война никому не нужна.

— Здорово! Значит, там сплошной бетон… — девочка с негритянской прической топнула туфелькой.

— Внизу? Нет, не сплошной бетон, там галереи, их много. Только продольных восемь, а есть еще и поперечные. Там сухо и светло, сотрудники ходят пешком, но есть и маленький трактор с тележкой, есть электрокар. Нет, мы сейчас туда не пойдем, уже поздно. И вообще, там бывают только геодезисты, которые снимают показания контрольно-измерительной аппаратуры, электрики, которые заменяют перегоревшие лампочки, и те, кто занимается лечением плотины.

Посмотрев на часики, женщина с красной косынкой на шее заторопилась:

— На станции, как вы видите, сколько?.. десять агрегатов, мощностью по шестьсот сорок тысяч киловатт. Можете подсчитать: установленная мощность станции — шесть с половиной миллионов киловатт. Но одновременно работают не более восьми (один — в резерве, один — в ремонте). Эти агрегаты, прототипами которых были светоградские, до сих пор мощнейшие в России. Для работы с нагрузкой шесть и четыре десятых миллиона киловатт, расход воды должен быть три с половиной тысячи кубометров в секунду. В среднем в год мы вырабатываем около двадцать пяти миллиардов киловатт-часов. На сегодняшний день общая выработка превысила четыреста миллиардов.

— А почему ГЭСы называются пиковыми? — спросила тоненькая девочка.

— А потому что они включаются на большую мощность, когда такая мощность срочно нужна, например, заводу. Или как шутят инженеры — когда вся Сибирь смотрит футбол. Или в случае аварии какого-либо энергоблока на угольной станции. Энергия же идет в единую энергосистему России. Кстати, там ей и назначают некую усредненную цену. Сама же Ю.С.Г. же продает ее по отпускному тарифу две целых восемьдесят пять сотых копейки (самому низкому не только в России, но, наверное, и в мире). Вот такая у нас ГЭС!

— Идемте! — негромко позвал Туровский. — Я кое-что вам и сам расскажу.

— …была фильтрация, да. Но мы пригласили франко-испанскую фирму, они привезли полимеры, которые могут при низких температурах и высоком давлении держать воду… в галереях стал сухо…

Валерий Ильич не выдержал, обернулся, жестко перекрыл женский голосок:

— Не совсем так, Светик! Сначала полимер был их, это правда, но сейчас разработали наши, в Питере. Не хуже и себестоимость в семь раз дешевле. Конечно, иностранцы успели озолотиться… зарплату вынуждены были платить им сумасшедшую… Но этого уже больше не будет!

Мы — Туровский, Ищук и я — вошли в лифт и довольно долго спускались куда-то вниз. Наверное, как раз в одну из галерей.

Поскольку я внимательно читал летопись Хрустова, я, оказавшись в темноватом тоннеле, вспомнил, как здесь бродил в полной темноте Валерий Ильич. И представив это, я уже не мог смотреть по сторонам, а думал только о могучей силе, нависшей над нами… больше ни о чем не мог думать… Впрочем, здесь вправду не было ни лужиц, ни потеков на стенах.

— А?! — хохотнул Ищук, барственно обняв меня за плечи. И эхо от голоса зыкнуло в стороне.

Зазвонил сотовый телефон у Туровского, и тот, негромко переговорив, заторопился наверх.

Когда мы поднялись и подошли к двери в кабинет Туровского, услышали ругань. Да, это ругались Никонов и Хрустов.

— Какого хрена из себя девочку ломаешь?! Как цветок в холодильнике пролежал четверть века и сейчас всех паришь!

— А ты будто из зоны вышел! Был бы жив Климов, он бы тебе зубы вышиб…

Туровский поморщился, приложил палец к губам и повел нас с Ищуком в кабинет напротив. Я успел заметить надпись на медной дощечке: ГЛАВНЫЙ ИНЖЕНЕР. Валерий Ильич зажег свет, показал нам на кресла, включил компьютер, посмотрел на какие-то цифры на экране.

— Ничего, биржа не обижает. — Он открыл незапертый сейф и достал пузатую бутылку коньяка с рюмочками.

— Давай, — кивнул Ищук.

— Я не буду, спасибо, — сказал я. Когда я пью спиртное, я плохо запоминаю. А сегодня надеялся стать свидетелем и других интересных разговоров.

Простите меня за самозванство, но мне так подумалось: может быть, мне придется написать — пусть для себя, для нашего музея — хотя бы краткое завершение летописи Хрустова…

Однако посидев рядом с начальством минут десять, я почувствовал, что оказался здесь не очень желательным гостем. Ищук и Туровский почему-то переглядывались, чиркали зажигалками, тянули время. Видимо, им было необходимо пообщаться один на один. И я поднялся.

— Господа, если можно, постою внизу, на выходе, в дверях, послушаю дождь.

— Как угодно, Родион, — улыбнулся Туровский. — Кстати, там у охраны в комнате телевизор… можете посмотреть Москву… у нас своя «тарелка», качество изображения отличное.

Выйдя из кабинета главного инженера, я остановился в коридоре, раздумывая в который раз, не уехать ли мне завтра же домой, и обратил внимание, что в кабинете напротив теперь стало тихо. Зайду-ка к своим героям.

Но, миновав двухпорожный «предбанник» директорских апартаментов, я услышал через неприкрытую дверь «монплезира» быстрый разговор. Здесь уже не ругались, говорили тихо. Мне бы, конечно, уйти, не слушать, но разговор оказался чрезвычайно любопытным. Хотя, зная характер Хрустова, я мог бы и сам догадаться, что он поведет себя именно так…

Это касалось свадьбы сына. Вернее, венчания, которое случилось в Москве.

— А может, шутишь? Неужто правда? В церкви? Они что, верующие? Это мода среди молодежи! Пепси-кола и церковь! Зашли, со свечкой постояли! Это надо отменить!

— Нет, брат, — говорил в ответ Никонов. — Это, брат, серьезно. Этого не отменишь. У них документ. Я видел в самолете, они показывали.

— Документ? Что за документ? Разве у церкви может быть документ? — тоскливо надсаживался шепотом Хрустов.

— Говорю тебе! Это вроде как новогодняя открытка, которая раскрывается… с картинкой… только там церковь с крестом. Название: «Свидетельство о венчании».

— И что?! — не унимался Хрустов. — Скажешь: с печатью? Ха-ха-ха! Раньше был профиль Ленина, теперь профиль Христа?

— С печатью, — продолжал негромко, но твердо Никонов. — А как же! Открываешь — слева: раб божий такой-то венчается с рабой божией такой-то. Справа: таинство венчания совершил такой-то… Как положено. Документ. — И Сергей Васильевич добавил. — Надо бы и мне с Танькой повенчаться. Храм построил, а вот сам не повенчался. Да и детям было некогда. Молодцы твои.

— «Молодцы»?! Издеваешься, что ли?! — Я услышал, как вскочил кто-то и ходит по кабинету. Конечно, Хрустов.

— Разве я могу над тобой издеваться?! Милый, Лёвка! — поднялся и грузный Никонов. — У нас были комсомольские свадьбы! А у них такие вот… с венчанием!

— Сережа! — очень тихо сказал Хрустов. — Не надо меня убивать! Скажи, а бывают случаи, когда разводят?

— В церкви?!

— Ну, в церкви. Разводят? Если, например, насильно свели людей.

— Да что это такое, твою мать!.. — бешено заругался Никонов. — Илюшка, что, он на Валерке женится?! Твоя ненависть к Утконосу уже до смешного доходит! Красивая девочка, вся в мать… какого хрена?!

— Ты мне не ответил, — уже рычал Хрустов. — Разводят или нет?!

— Тише! Это бывает, но исключительно редко. Если уж идут в храм венчаться, значит, высокая любовь. Не просто в ЗАГС пятый раз. Перед богом предстают.

— А если открываются какие-то обстоятельства? — сквозь зубы пытал Хрустов.

— Какие обстоятельства?! Ну, могут быть обстоятельства… — Никонов закурил. — Там четыре пункта, кажется. Если СПИД… если кто из них сумасшедший… еще что-то… Не дури! Во-первых, венцы может снять только архиерей. И только той епархии, где проходило венчание. Стало быть, если что, надо лететь в Москву. Не позорься.

Старые друзья замолчали. Я уже хотел войти, как Никонов снова закричал:

— Не нам — им жить!.. Тоже мне — Монтекки и Капулетти!.. Когда мой сын привел свою пташку, и я узнал, что она дочь какого-то еврея из банка, страшно расстроился. А потом присмотрелся: симпатяга. Ну что ты тут поделаешь?! Есть в них что-то, правда? Сильная публика!

— Да при чем тут?! — замычал Хрустов. — Не люблю я, не люблю…

— Не люби! А будь человеком. Эх, Левка, помнишь песню пели: «Шли два матроса с буржуйского плена?» Иван Петрович научил. Сейчас ее можно снова петь, не меняя ни слова… — И затянул дребезжащим голосом. –

Да пой же ты!

Хрустов не пел, молчал.

— Эх ты!

Я постучался в дверь и зашел. Хрустов плакал в углу, сидя в кресле, опустив голову. Никонов стоял с рюмкой в руке, на лацкане пиджака у него сверкали два ордена — с крестом и государственный… и когда успел пришпилить?

— А, Родя? Давай со мной. Лёвка картину гонит… больной… а у меня-то инсульт был, это тебе не инфаркт… мозги дороже…