— Quinte.
Негромкий голос Ивейн разбудил кубик, заигравший переливами света, как крыло черной бабочки.
— Sixte.
Сверкнул черный кубик в правом верхнем углу.
— Septime. Octave.
Зажглись последние два кубика, Райс снова подобрался и взял Prime. Левую руку он положил на одеяло и накрыл ее правой с кубиком. Сверху легла левая рука Ивейн, правой она взяла Quinte и поднесла его к Prime. Руки и кубики соединились и могучие защитные силы пришли в движение, когда два голоса в унисон произнесли;
— Primus!
Соединенные пальцы пронзило покалывание. Ивейн добавила к выложенной фигуре продолговатый предмет, отливавший металлом, подняла Sixte, а Райс взял Seconde. Она закрыла глаза, и кубики соединились.
— Secundus!
Камбер зашевелился во сне, вероятно, ощущая пробуждавшуюся вокруг энергию, но успокоился, когда его дочь и зять соединили Septime и Tierce.
И наконец, Quarte и Octave образовали Quartus. На постели лежали четыре металлических бруска. Райс взял два и поставил на пол слева от кровати: Tertius — у изголовья и Quartus — в ногах, По правую сторону Ивейн точно так же разместила два других — Primus и Secundus. Райс проверял самочувствие Камбера, положив руку на лоб, Ивейн у изножия постели активизировала преграды.
Она воздела руки, на мгновение запрокинула голову и закрыла глаза, потом взглянула и указала на каждый брусок по очереди, называя их и произнося магическую формулу:
— Primus, Secundus, Tertius, et Quartus, fiat lux!
На последних словах снопы серебряного света взметнулись вверх по контуру, определенному брусками. Подойдя к мужу, Ивейн улыбнулась, взяла его руку и нежно прикоснулась к ней губами. Райс вздохнул, обнял жену за талию и усадил к себе на колени. Ивейн склонила голову мужу на плечо и рассмеялась.
— Что за смех в такое время?
Она отстранилась и лукаво взглянула на мужа.
— Любовь моя, когда я скажу тебе, в чем дело, ты и сам будешь смеяться.
Райс удивленно поднял брови, уголки рта поползли вверх. Ивейн легко поцеловала его в губы и снова прыснула:
— Я просто сидела тут и думала, что надо бы утром навести порядок у отца в гардеробной, как вдруг вспомнила, что от волнения сбросила весь мусор в сточную трубу. Весь — включая ожерелье Халдейнов.
— Ты шутишь!
Ивейн, смеясь, покачала головой.
— Нет, дорогой мой, это означает, что завтра кому-то придется порыться в выгребной яме и отыскать его.
Райс изумленно посмотрел на нее и прижал жену к себе.
— Я так и думал, что все прошло слишком уж легко. — Он с улыбкой чмокнул ее в ухо. — Теперь надо решить, кому придется лезть за ожерельем. Ну-ка… кого тут следует научить смирению?
ГЛАВА IV
Ибо, если угодно воле Божией, лучше пострадать за добрые дела, нежели за злые.[5]
В конечном итоге, в выгребную яму за ожерельем Халдейнов отправилась отнюдь не смиренная душа, а самолично Камбер, который и помыслить не мог о том, чтобы перепоручить эту задачу кому-то еще, да и посторонних посвящать в их дела было ни к чему.
Пробудившись наутро, Камбер увидел рядом Ивейн с Райсом, заснувших в объятиях друг друга. Голова была ясной, тело — отдохнувшим, память полностью восстановилась. Он также помнил, что произошло с ожерельем. Подняв дочь и зятя с постели, он наспех оделся, оставил Ивейн прибрать в комнате, а Райса взял с собой.
Задача оказалась отнюдь не столь сложной и отвратительной, как они опасались. В подземелье, куда выходили сточные каналы, Камбер мысленно обследовал сливную яму, восстанавливая связь с ожерельем.
Хотя вода после недавних дождей была почти прозрачной, сперва он не сумел отыскать драгоценность ни взором, ни магией, однако вскоре сумел обнаружить, что ожерелье зацепилось за что-то в стоке, всего в нескольких футах от устья трубы. Потянуться вверх, распутать застрявший тростник и солому и извлечь ничуть не пострадавшую драгоценность оказалось минутным делом. Камбер сполоснул ее в колодце и завернул в специально прихваченную чистую тряпицу.
Затем он вернулся к себе, чтобы переодеться, а Райсу поручил вернуть ожерелье Келлену, который потом незаметно подложит его в королевскую сокровищницу. Перед тем, как им распрощаться, Райс не без юмора заметил, что теперь этому наряду Камбера не грозит ни моль, ни какая иная ползучая гадость; да ему еще повезет, если Ивейн вообще согласится впустить его в свои покои!
Камбер, понюхав рукав своего платья, был вынужден с улыбкой признать правоту зятя.
Полчаса спустя военный совет Гвиннеда собрался в главном зале, в присутствии непривычно внимательного Синхила. Здесь были все ведущие полководцы: Джебедия как верховный главнокомандующий, восседавший одесную от короля; Келлен с Джоремом, представлявшие михайлинцев и прочих рыцарей Церкви; Камбер с молодым Гвейром Арлисским — ополчение графства Кулди; Джеймс Драммонд, дальний родич Камбера, приведший большое войско в помощь Синхилу; Байвел Камерон, стареющий, но по-прежнему острый разумом дядя королевы; архиепископ Энском и четверо его епископов, командовавших также отрядами мирян; юный Эван Истмаркский, наследник графа Сигера, прибывший договориться о военном союзе; и еще несколько дворян рангом пониже, вовремя подоспевшие со своими отрядами на помощь королю.
Планы кампании быстро конкретизировались. Джебедия, с помощью Келлена, доложил все, что им удалось узнать о силах Эриеллы и расположении ее войск, не разглашая источника этих сведений — даже если бы тот был ему известен — и военачальники вскоре смогли прийти к единому мнению. Были принесены карты, расставлены метки, и вскоре писцы взялись готовить окончательные приказы по войскам на подпись Синхилу. К тому времени, когда солнце взобралось в зенит, робко подмигивая в затянутых тучами небесах, все решения были приняты и указания отправлены, с покорного одобрения короля. Они выступят нынче же на закате. Несколько лордов немедленно покинули зал совета, чтобы подготовить войска к походу. От стремительности происходящего у Синхила перехватывало дыхание.
Пока военачальники откланивались, он пытался мысленно разобраться в услышанном. Однако вся эта суета вокруг мало захватывала его, ибо согласия своего сюзерена они испрашивали больше для вида. Он ничего не смыслил в военном деле, и даже не пытался притворяться.
Но даже неопытный глаз Синхила заметил внезапные резкие изменения в предполагаемом расположении войск Эриеллы. Само по себе изменение экспозиции не вызывало удивления. Важно только, чтобы новая информация была достоверна.
Синхила удивила безапелляционность, появившаяся в голосах его командиров. Они высказывались совершенно определенно, исчезли неуверенность, опасения и сомнения, терзавшие их на том предыдущем заседании совета, которое он почтил своим вниманием.
А теперь все сделалось слишком ясным для того, чтобы ставить вопросы, задумываться, что будет, если действия станут развиваться не по плану. И это его беспокоило.
Эриелла была коварна. Даже если сегодняшняя информация была верна, что кажется довольно вероятным, она может и переменить замысел. Женщины часто так поступают. Или, да простит Бог, информация неточна или заведомо ложна. Если любое из этих предположений — истина, Джебедия и другие командиры поведут армию Гвиннеда к гибели. Синхил, признаться, удивился, обнаружив, что подобные вопросы волнуют его.
Когда последние приказы были подписаны и запечатаны, а большинство военных разошлось готовиться к выступлению, он обратился к Райсу. В делах стратегии и тактики молодой Целитель разбирался ничуть не лучше короля, но сегодня на совете был совсем на себя не похож. Всегда молчаливый и незаметный, нынче он держался с достоинством, многозначительностью, во всем поддержав остальных. Откуда вдруг, эта самонадеянность?
— Можно тебя на два слова, Райс? — позвал Синхил, когда тот оказался возле его кресла.
Молодой Целитель приветливо улыбнулся.
— Чем могу служить, Ваше Величество?
— Ответь на несколько вопросов, — произнес Синхил, указывая на место около себя. — Сегодня утром все кажутся такими решительными, такими всеведущими. С чего это вдруг?
Райс пригладил взъерошенные рыжие волосы и склонил голову.
— Не знаю, что и ответить, Ваше Величество. Я не солдат, но полководцам надлежит быть бодрыми. Это вдохновляет подчиненных.
Синхил остался недоволен ответом, он откинулся в кресле и, прищурившись, глядел на собеседника.
— Мой скромный опыт подсказывает, что для предводителя предпочтительнее трезвые оценки и суждения. Вчера отец Келлен упоминал о вестях, ожидаемых вами. Похоже, вы рискнули поставить все на эту информацию. Она в самом деле достоверна?
— Те, кто искушен в военном ремесле, полагают, что да, Государь, — выпалил Райс. — А о чем отец Келлен говорил вам?
— Что возможно получение каких-то известий. По правде говоря, он высказался как-то туманно.
— Понимаю.
Райс глядел под ноги, соображая, как выпутаться из этого разговора. Синхил подался вперед и положил руку на руку Целителя.
— Райс, если ты хочешь помочь мне, говори без обиняков, — тихо сказал он. — Что он имел в виду? Если должно было произойти что-то важное, тебе, конечно, дали об этом знать.
— Был… шпион, сир.
— Шпион? За или против нас?
— За. Он… добыл планы военной кампании Эриеллы и ночью доставил их. Нам… известно, что сведения точны или были точны, когда попали к нему. Так что теперь мы вынуждены действовать как можно быстрее, чтобы у нее не было времени изменить стратегию и сообразить, что нам стало известно. Вот почему выступление назначено на сегодня.
— Шпион. — Синхил вновь погрузился в кресло, не сводя глаз с Целителя. Встретив его взгляд, король смог прочесть в нем только горячее желание ответить на любой вопрос монарха. Задумчиво пожевав губами, Синхил неожиданно почувствовал, что Райс что-то скрывает.
— Продолжай. Почему ты замолчал? Рассказывай! Я не дитя и понимаю, что шпионы приносят куда больше новостей.
Райс поднял рыжую бровь и посмотрел на короля.
— Не знаю, стоит ли говорить, но рано или поздно вам, Государь, все равно придется узнать. Как известно, когда Эриелла бежала из Гвиннеда, она носила под сердцем ребенка Имре. До нынешней ночи никто не знал, что несколько месяцев назад она родила сына. Ребенок здоров и подрастает.
У Синхила пересохло во рту, он едва не бросился в детскую. Почему ребенок кровосмесительницы растет не по дням, а по часам, тогда как его собственные дети…
Он тряхнул головой, заставив себя думать о том, что сообщил ему Райс Турин. Если сын Эриеллы вырастет, то станет угрозой трону, даже если удастся уничтожить его мать. Он старался внушить себе, что опасность ничтожна, но ничего не получалось. Несмотря на свои увечья, его сыновья достойны жить, не думая о войнах. В конце концов они наследуют престол. Несправедливо, если этот щенок…
Пальцы сжались в кулак с такой силой, что ногти вонзились в ладонь и выступила кровь. Синхил грохнул кулаком о стол. Райс скривился. Король, спохватившись, взял себя в руки и как ни в чем не бывало посмотрел на Целителя.
— Это плохая новость, но хорошо, что ты сообщил ее, — мягко произнес он. — Что еще вы узнали?
— Вероятно, Эриелла творит заклинания, — ответил Райс. — Мы уверены, что в непогоде, по крайней мере частично, повинна и она. Теперь наиболее опытным из нас придется поломать голову над тем, как противостоять этому.
— Полагаю, под опытными ты подразумеваешь Дерини?
— Другого способа справиться с Эриеллой нет.
Синхил вздохнул, прикрыв глаза рукой и покачиваясь. Что ни говори, а могущество Дерини будет полезно в этой войне. Поняв это, он вздрогнул и вспомнил о том, каким могуществом наделили Дерини его самого… И вновь содрогнулся, теперь от воспоминания, каким образом он использовал это могущество накануне в гневном ослеплении. Ночная встреча с духовником окончательно убедила его, что следует избегать использования деринийских способностей, как бы ни было велико искушение. И все-таки что-то внутри нашептывало ему, что уже на этой неделе предстоит обратиться к подарку Дерини.
Синхил вышел из задумчивости и с удивлением отметил, что Райс успел встать и откланяться. Кто-то подходил к креслу сзади; получив этот сигнал, он тут же узнал — приближаются королева и Ивейн. Приняв бесстрастный монарший вид, он повернулся, убедился в правильности своей догадки, поднялся и поклоном приветствовал дам.
Меган… Как она пугала Синхила в первое время, да и сейчас вызывала смущение. Когда она выходила замуж, ей не было и шестнадцати, теперь семнадцать с небольшим, а она успела родить ему трех сыновей. Полтора года супружества заметно изменили ее. Тоненькой большеглазой девушки, которую он впервые увидел в день их свадьбы, больше не было.
Пшеничные волосы как прежде отливали золотом, веселые веснушки по-прежнему осыпали вздернутый носик. Но бирюзовые глаза стали печальными, а прекрасный лоб омрачали постоянные заботы. Отороченную мехом накидку из шерсти бирюзового цвета она надела, чтобы порадовать его, он знал об этом. Но в голубом обрамлении лицо выглядело еще более осунувшимся, а украшенный драгоценными камнями чепец замужней женщины и королевы, скрывавший волосы и уши, еще больше заострял подбородок.
Он знал, что не принес ей счастья. Его равнодушие и замкнутость причиняли ей боль, большую, чем физические мучения. Синхил сожалел об этом, но не умел справиться с собой. Он просил бы прощения у королевы, но семейное счастье означало отступничество от того, к чему Синхил тянулся всем сердцем.
Он поцеловал ее руки, как всякий мужчина должен целовать руки своей избранницы, а лба коснулся губами по-отечески. Меган подняла голову, она словно ожидала чего-то большего, но Синхил поспешно отвернулся к Ивейн.
— Доброе утро, дамы, — провозгласил он, целуя ей руку и взмахом руки поднимая застывших в глубоком поклоне фрейлин королевы. — Что означает это женское вторжение в зал военного совета?
Ивейн взяла Райса за руку, прижалась к нему и взглянула на Синхила.
— Я рассказала Ее Величеству, что сегодня вечером вы, Государь, выступаете с армией. И она пожелала надеть на вас доспехи, как принято перед первым сражением. Все готово. Пожалуйста, не возражайте.
Синхил перевел взгляд с Ивейн на Меган, потом снова на Ивейн и понял, что сдается.
— Вижу, силы противника превосходят мои, — весело сказал он. — Я побежден.
* * *Часом позже, приняв ванну, он стоял в центре комнаты, терпеливо ожидая, пока женщины завершат затянувшуюся процедуру одевания.
Его теперешний наряд был похож на тот, что был на нем в день коронации, хотя на этот раз его дополняли не парадные, а боевые доспехи. Поверх шелковой рубахи и кожаной куртки на него надели позолоченную кольчугу; в глаза бросалась ее странность, словно кольчуга попала в Гвиннед из какого-то нездешнего мира. Руки Синхила защищали золоченые поручни, такие же пластины охватывали голени поверх кожаных штанов. Поверх всего была надета накидка из пурпурного шелка с аппликацией, изображавшей гвиннедского льва. Меган собственноручно пристегнула к поясу меч; когда она застегивала пряжку на белом кожаном ремне, ее пальцы дрожали.
Затем было позволено войти Сорлу, слуге Синхила, который принес щит и шлем с копией короны Гвиннеда. Король внимательно осмотрел оба предмета, словно надеялся что-то найти на них, взял протянутые Ивейн пурпурные перчатки и заткнул их за пояс. Прежде чем во главе процессии спуститься в королевскую часовню на мессу, Синхил надел изготовленную для него корону.
Он так и знал, все они уже собрались: Камбер, Джорем, Келлен, Джебедия и остальные участники военного совета. Он кивнул, и они последовали за ним внутрь часовни. Шедшая рядом Меган ступала, гордо подняв голову, ее глаза следили за каждым движением короля. Ивейн присоединилась к мужу, остальные дамы — к своим возлюбленным. Близился момент расставания. Королевская процессия вступила в часовню, все опустились на колени, хор запел Te Deum. Синхил склонил голову в молитве, отрешившись от всего земного, архиепископ Энском начал службу.
По окончании мессы Синхил задержался в часовне; пока все остальные выходили наружу, Меган стояла на коленях рядом с ним. Им предстояли нелегкие минуты.
Когда они остались одни, Синхил поднялся, повернувшись.
— Милорд, — прошептала она, и ее глаза наполнились слезами.
Синхил покачал головой и коснулся пальцем подбородка жены.
— Нет, малютка Меган, не надо плакать. Я скоро вернусь. Ты должна быть мужественной, беречь наших сыновей и молиться за меня.
— Я обещаю, милорд, — сказала она, стараясь не всхлипывать. — Но если вы не вернетесь, я…
Она уронила голову, не в силах продолжать. Синхил неловко обнял ее и прижал к себе.
— Меган, — спустя мгновение пробормотал он.
— Милорд?
— Меган, я очень сожалею, что не могу быть таким, каким ты хочешь меня видеть.
— Я знаю, милорд, — она отодвинулась, доверчиво и невинно взглянув на него. — Нет, милорд, не говорите так. Я… я самая счастливая из женщин. Только… только милорд так нечасто бывает со мной и…
— Знаю, Меган. Мне очень жаль. Но я… я такой, какой есть.
— Понимаю, милорд.
Меган опустила глаза, ее нижняя губа дрожала; она была готова разрыдаться. Синхил знал, что не вынесет этого, и придумал способ избежать душераздирающей сцены без компромисса с самим собой.
— Меган, ты сделаешь для меня кое-что? Кое-что особенное?