— Ничуть, — эрна Кэдвен, молчаливо признанная остальными второй «специалисткой», покачала головой. — Насколько я помню, дети Глэнны наделены способностью видеть незримое нам. Так сказать, суть вещей и людей, их глубинную сущность. Неудивительно тогда, что им оказалось доступно обнаружение северян.
— Абсолютно верно, эрна. Шурии действительно их видят, и я имел случай в том убедиться. Желаете послушать?
Общество, безусловно, желало. С верхней палубы не приходило пока никаких вестей, делать по-прежнему было нечего, а «северный вопрос» интересовал всех. Даже оправившегося от возмущения ир-Силэйна.
— Итак, слушайте. — Эрн Дэйрун промочил горло еще одним глотком бренди, выпустил пару колечек дыма и откинулся в кресле. — Служил у нас в полку некий Бенэш, чистокровный шурий, с острова Тэлэйт…
Майор рассказывал, компания увлеченно реагировала, периодически прерывая сказителя ахами и охами, а Грэйн, полуприкрыв глаза и слегка улыбаясь, наслаждалась мягким вкусом вина, ароматным табаком и воспоминаниями. Последнее, безусловно, было самым приятным. И это хорошо, что ролфи рассказывают друг другу такие истории, а еще лучше — что «любезные кузены» постепенно из диковинных обитателей загадочного острова превращаются в неотъемлемых членов общества — и армии. Шуриа полезны, а в борьбе с северянами — даже необходимы. Это прекрасно. Это дает надежду…
— …и сказал: «Представь себе разрытую могилу и полуразложившийся труп в ней. Вот таким я вижу его дух». И поверьте, господа, когда я различил этот запах, то немедля согласился. Именно так они и смердят. Так что шуриа правы: северяне — это ходячие покойники. Вы согласны, эрна?
— А? — встрепенулась Грэйн. — Да. Да, безусловно. Но мне интересно вот что, господа… Локка создала диллайн, так? Мать всех ветров и всех кораблей, — согласно традиции, эрна Кэдвен именовала Морайг иносказательно, дабы ненароком не привлечь к себе ее нежелательного внимания, — породила нас, ролфи, а Глэнна — Мать яблонь, змей и шуриа…
— Вы решили пересказать нам историю сотворения народов? — тонко улыбнулся майор.
— Разве что вкратце, — ухмыльнулась Грэйн, а затем посерьезнела и спросила: — Но вы не задавались никогда вопросом — а кто создал северян? Откуда они взялись?
— Ну… — Лэхри задумчиво нахмурился, а потом предположил: — Может, Живоглот их создал?
— Предвечный? — Эрн Дэйрун продемонстрировал свое недоверие выпяченной губой. — Не думаю. Кроме того, согласно последним сведениям, Живоглот — суть неразумное… магическое образование, вроде некой машины. Не-разумное, господа! И даже не существо! Оно не может ничего создать, подобно тому, как от одного парохода не может родиться дюжина маленьких пароходиков.
— Но откуда-то же они взялись! — не согласился ир-Силэйн, решив, видно, внести свою долю в обсуждение столь любопытного вопроса. — И нам неведомы иные силы, способные породить живых разумных существ, кроме богов. И Предвечного.
— Живоглот — не божество, — резко сказала Грэйн. — Не забывайте об этом, почтенный, и не смейте ровнять его с богами даже мысленно, не то что вслух!
— А что, если они зародились сами, а? — предложил еще один вариант Лэхри. — Ну, как грибок или плесень?
— Хм… — задумчиво покачал головой эрн Дэйрун. — Тоже теория вообще-то… А знаете, господа, я припоминаю в этой связи любопытное учение некоего господина Брихта. Довелось ознакомиться во время Идберранского конфликта. Так вот, сей господин издал презабавнейший труд, коий назывался «Размышления о происхождении жизни». И в нем утверждал — вообразите! — что все, абсолютно все живые твари в мире постепенно развились из мельчайших, видимых лишь сквозь микроскоп существ. Волшебный путь от кишечного червя до человека, каковой есть венец и князь всему живому миру.
— Ересь какая… — с отвращением поморщился Лэхри и украдкой покосился на свое отражение в стекле кормового окна.
— Ищете сходство с прародителем — кишечным червяком? — усмехнулся майор. — Ну-ну, не пугайтесь так, эрн Лэхри! Ближайшими предками нам с вами, согласно учению господина Брихта, приходятся обезьяны.
— Я полагаю, он плохо кончил, этот господин Брихт, — заметила Грэйн. — Но, впрочем… В отношении северян, возможно, его теорию можно и принять. За неимением лучшей.
— Вот только в наших широтах, а тем паче, севернее обезьяны не водятся. — Эрн Дэйрун пожал плечами.
Обсуждение происхождения северян занимало компанию еще довольно продолжительное время. В итоге общество сошлось на том, что прародителями их, согласно теории господина Брихта, могли быть либо полярные медведи, либо какие-нибудь морские свиньи, и последнее вероятней. И за оживленной беседой пассажиры даже не сразу почувствовали, как завибрировал корпус «Славы». Но когда заметили…
— О! Это заработали наши паровые машины, господа! — радостно оповестил всех Лэхри. — Скоро будем на месте!
И вошедший в салон мичман подтвердил:
— На горизонте Коготь, господа. Завтра, не позднее третьей склянки, мы прибудем в Амалер. Извольте присоединиться к капитану за ужином.
Джойана Ияри
«Давным-давно, в Земле Джэвэйд, что означает Вечная Земля, жила женщина по имени Шиярша, у которой была единственная дочь — Сиба…» — так начиналась бесконечная шурианская сказка, столь любимая Джоной в детстве. Правда, Элишва снисходила до посиделок с дочерью редко, только во время болезней, а хворала маленькая шуриа нечасто. Зато мать так увлекалась рассказом, что могла еще несколько месяцев после выздоровления приходить вечерами к Джоне, дабы поведать еще одну занимательную историю про странствия Шиярши в поисках пропавшей дочери. Удивительно упорная женщина родом из Джэвэйда претерпевала на своем пути множество испытаний, встречалась с животными, духами и богами, летала на волшебных птицах и плавала во чреве морских чудовищ. Слушать — не переслушать. Элишва утверждала, что на Шанте сказку начинали рассказывать в первый день зимы и заканчивали в день весеннего равноденствия, но сама так ни разу не дошла до того момента, где Шиярша отыскала Сибу. Впрочем, почти все шурианские сказки со счастливым концом, и тут Джона была спокойна за судьбу героинь, но интересно же, как у них все вышло. Зато какой простор для воображения! Чаще всего Джона почему-то представляла себя плывущей в животе у исполинской касатки, попутно размышляя о том, насколько удобно будет подобное путешествие. И разрешит ли касатка зажечь свечу? И как странник узнает о том, что прибыл в нужное место? Подробности смущали, но отнюдь не мешали мечтать о подвигах Шиярши. Если уж женщина из неведомой земли Джэвэйд разобралась, то умная синтафская девочка и подавно.
В каюте у Аластара было не более уютно, чем в брюхе у сказочной касатки. Сумеречно, пусто и одиноко. Компаньонка — дочка полковника Нера по имени Яфа, взятая Джоной в далекое путешествие за бесстрашие и бойкий нрав, как-то сразу сникла и забилась мышкой в уголок. Эск благородно предоставил дамам свое логово в полное распоряжение и сбежал в кубрик к офицерам. А хитрая «Меллинтан», чей дух был одним из воплощений Дилах, поймала шурианскую княгиню, так же как ребенок ловит бабочку. Самое простое дело — сложить ладони лодочкой и дождаться подходящего момента. Потом — раз! И с удивлением чувствовать, как в темноте неплотно сомкнутых рук боязливо трепещет перепуганная жизнь.
«Вот ты и попалас-с-сь», — прошептала Меллинтан, осторожно заглядывая чуть прищуренным золотым глазом в щелочку-кормовое окно.
«Давным-давно, в Земле Джезим, что зовется Землей Радости, жила женщина по имени Джойана, у которой было три мужа и три сына?» — передразнила богиню обнаглевшая Джона.
«А почему ты удивляешься? Ты ведь всегда мечтала о судьбе Шиярши. Разве нет? И ты уже спасла одного из сыновей и одного мужа».
«Вилдайра и Шэррара?»
«Тебе виднее», — хихикнула Меллинтан, преобразившись из премудрой Матери диллайн в лукавую зазнайку Дилах.
«Отчего ты не спасешь Аластара? Он же и твой сын тоже».
«Разве я могу спасти его от самого себя? — удивилась богиня. — Я приняла невинных, я простила раскаявшихся, я одарила талантливых, но я не в силах снять проклятье, которое люди накладывают на себя. Никто не может».
«Особенно если проклятья эти принимают форму паровозов».
«Ты затаила обиду, но хочешь его спасти?»
«Я зла на обоих, на ролфи и на диллайн, и… все равно люблю их».
«Да, да, я помню. В Земле Джезим, что зовется Землей Радости, жила женщина по имени Джойана», — поддела собеседницу баловница Дилах.
«Меллинтан» неслась по волнам к берегам Джезима, словно касатка, опасная пушками и умная опытом капитана, а в ее тесном нутре, в сердцевине, пряталась маленькая женщина, так сильно любившая в детстве героические сказки.
«Да, да, я помню. В Земле Джезим, что зовется Землей Радости, жила женщина по имени Джойана», — поддела собеседницу баловница Дилах.
«Меллинтан» неслась по волнам к берегам Джезима, словно касатка, опасная пушками и умная опытом капитана, а в ее тесном нутре, в сердцевине, пряталась маленькая женщина, так сильно любившая в детстве героические сказки.
Свечу Джона зажечь не пыталась. Зачем, если она внутри богини, как птенец в скорлупе? Что нового увидят глаза, если смотреть в себя?
«Чем же кончилась история Шиярши?»
«А как тебе бы хотелось?»
«Я думаю… — Джона сразу же вспомнила свои детские фантазии. — Она нашла Сибу, победила ее обидчиков, и они зажили счастливо в Земле Джэвэйд… А где она теперь, эта земля?»
«Спит на дне океана».
«Значит, сказка закончилась плохо», — опечалилась шурианка.
«Это значит, что Шиярша не отыскала Сибу. Если мы не находим того, кого любим всем сердцем, то земля уходит из-под ног и наш мир исчезает».
«Я не понимаю…»
«А ты подумай».
И Джона думала. Свернулась клубочком под жестким одеялом, пахнущим Аластаровым табаком, засыпая и просыпаясь в его шерстяных объятиях. Бравый вестовой воспользовался отсутствием Яфы и, тихонечко заглянув за шторку, по секрету шепотом пересказывал вахтенным матросам, будто своими глазами видел, как черные косы шурианки сами по себе ползали по койке, точно змеи.
— Блестящие, толстые и шевелятся, что твои гадюки, клянусь Очами Меллинтан!
— Брехня! Баба как баба, — фыркал недоверчивый рулевой. — Полюбовница нашего князя.
— Ты че? Она ж княгиня!
— Новенький ты еще, Рори, не знаешь, что шурия эта — виртджорна давняя любовь.
— А чего ж он с ней не спит?
— Знать, рассорились. А чего такого? Меж милыми такое завсегда бывает.
Но слухи про живые косы-змеи шурианской колдуньи, влюбившей в себя Эска, поползли не хуже юрких ужей, во все стороны, проскользнули во все щели.
— Наш-то черный ходит, — шушукались мальчишки-мичманы. — Злой и весь больной от тоски.
— Знамо дело — по ночам черные змеи кровь ему сосут.
— Вернемся, сразу же к оракулу пойду. К Деве Калтрине.
На том и порешили: если шурианка навела порчу, то предсказание сразу на это укажет. И попеняли на то, что не жгут больше на кострах проклятых Третьих, как это делали добрые ролфи в былые времена. Жгли и топили, и правильно делали.
А Джоне снились злые дети с ветхими лицами. Они водили вокруг нее хороводы и пели ей звонкие песни. Слов сновидица не понимала, но знала точно — песни эти о смерти, о тлене, о гнили, о прахе, о том, из чего они созданы и чем станут, окончательно… обветшав.
«Кто они, о Дилах?»
«Те, кто, убегая от Проклятия, избрал дорогу смерти. Те, кто за спасение расплатился душой, — молвила Золотая Луна и добавила: —Те, кто спрятался от Шиярши».
«Я снова не понимаю. Ты все время говоришь загадками».
«Значит, просто найди Сибу, о Джойана, женщина из Джезима», — рассмеялась Дилах и снова стала кораблем-фрегатом.
Рамман Никэйн, граф Янамари
Погоды в Янамари стояли почти летние, но тепло это было обманчиво. Дни становились короче, ночи холоднее, а рассветы туманнее. Вроде бы солнышко еще припекает, но вдруг так повеет студеной прохладой, что сомнений не остается — отцвело лето янамарское, прекрасное. И впереди всех ждет в гости зима, которая в последнее время что ни год, то с сюрпризом. В прошлом году вообще никакой зимы не было — слякоть даже не подмерзла ни разу. Древние приметы утратили смысл, новых еще не придумалось. И будто сломалось что-то в божественном механизме смены времен года и природного цикла. Впрочем, чему удивляться, если за последние двадцать лет в Синтафе все, что можно, пошло трещинами — начиная от государственного устройства и заканчивая, по слухам, главной башней Мэйтагаррского замка в Санниве. Никто уже не удивился, когда в середине мая вдруг выпал снег, а из Дэйнла взяли и ушли все кошки. Старожилы не уставали повторять, что не за горами Последний Час Мира, а народ валом повалил на поклон к ведающим тропы в Тонкий мир. Кто к оракулам, кто к рунным магам, кто к древним шурианским алтарям, а кого-то и на развалины храмов Предвечного заносило ненароком. Спросить бы у шуриа, что происходит с духами, которых те видят, как обычные люди — соседей по улице, но не осталось в Янамари детей Шиларджи. Ускользнули из горячих объятий гражданской войны, от пылких взоров любителей подпустить «красного петуха» в дом подозрительного инородца, от искателей виноватых во всех бедах, сбежали на свой остров. Даром, что ли, каждый год в Амалер и Вэймс Священный Князь присылал по кораблю, на борту которого любого шуриа встречали с распростертыми объятиями. И, поговаривают, даже подъемные давали на первоначальное обустройство домашнего хозяйства. Беженцы из Синтафа, чудом спасшиеся от гонений эсмондов, все равно плакали навзрыд, покидая Джезим, но задержаться решились единицы.
Граф Янамари с радостью последовал бы примеру Вилдайра Эмриса. Он-то не понаслышке знал, зачем нужны шуриа Джезиму. Но, к сожалению, ничего хорошего предложить народу своей матери не мог. У него и без Третьих хватало забот. Попробуй сохранить равновесие между желаниями горячих голов из совета провинции и нуждами Северного Княжества, попробуй удержаться в рамках лояльности к Аластару и одновременно не прослыть в глазах народа «подголоском Эска». Сложно это и непросто.
Рамман в очередной раз с благодарностью глянул на портрет отца. Как бы там ни повернулось с душами полукровок, но дух Бранда Никэйна будет всегда жить в его сердце.
«Думай, прежде чем сделать, всегда попытайся представить последствия своего поступка. Не надейся на чужую помощь. Слушайся только своего разума и никогда не поддавайся на призывы толпы, ибо это всего лишь слова, а когда дойдет до дела, то каждый вспомнит лишь о собственной выгоде», — любил повторять Бранд во время долгих прогулок в холмы. И не важно, что собеседнику его было всего десять лет. Детская память цепкая, а отец никогда не относился к Рамману как к несмышленышу.
«Помню тебя, отец». Граф незаметно для вертевшегося рядом лакея отсалютовал портрету бокалом белого вина, которым завершал легкий завтрак.
Если бы не поучения Бранда, если бы не его мировоззрение, принятое за эталон, то вряд ли удалось бы Рамману Янамари пройти по тонкой грани, отделяющей независимость в поступках от государственной измены. За что и прослыл хитрецом, знающим все ходы и выходы. Но лучше все же хитрецом, чем подлецом, не так ли?
Изменять присяге, данной Аластару, Рамман никогда не собирался по множеству причин, главнейшая из которых коренилась в родственных связях. Нет, вовсе не в сыновней покорности человеку, от чьих чресл порожден, эти чувства отданы были Бранду, но в братской любви. Идгард — Веселый Совенок, давно уже ставший взрослым мужчиной, получит все, что положено по праву крови, в том числе и безусловную преданность.
С другой стороны, как здоровому человеку тяжело жить среди душевнобольных, так и здравомыслящему полукровке порой невыносимо находиться в обществе одержимых диллайн. Теперь смешно даже вспоминать, как Рамман некогда полагал свой легкий, как выражается фельдмаршал Кан, «пунктик» насчет необходимости порядка в делах одержимостью. Ха! Так и легкий «слепой» дождик можно назвать грозовым шквалом, а камушек, попавший в туфлю, — горой.
Посмотрев-понаблюдав за Аластаром и его соратниками, Рамман понял только одно — из Амалера надо бежать. Слава Богиням, есть куда. И лучше стать настоящим хозяином маленькой фермы, чем оставаться приживалой во дворце.
В Янамари нынче тоже непросто, но где сейчас легко и спокойно? Возможно, лишь на Шанте.
— Юкин, что там с коляской? — поинтересовался Рамман, споласкивая руки в розовой воде.
— Все уже готово, ваша светлость. Ждать ли вас к ужину?
— Всенепременно. Скажи кухарке, чтобы придумала что-нибудь праздничное. На двоих.
Дворецкий изобразил лицом радостное оживление и вопрос одновременно. Мол, по какому поводу праздник?
— В письме, которое я вчера получил, сказано, что в Файрист приезжает моя мать.
Аластаров личный секретарь аллегорически называл Джону «шантийской дамой» или «леди-змеей». В файристянской моде преобладал трагизм, и загадочность ценилась на вес золота.
— Ох! Радость-то какая! Хозяйка… Простите, ваша светлость, леди Джойана надолго возвращается?
— Скорее всего, это мы с леди Омид сами отправимся в Амалер. Я не уверен, что матушка захочет покидать столицу.
Юкин кивнул и со скорбным лицом удалился жаловаться на несправедливость судьбы остальной прислуге. Вот только мало кто разделит его горе. Из прежних слуг почти никого не осталось: кто погиб, уйдя в ополчение, кто подался за лучшей долей в Дэйнл. А новички знакомы с прежней хозяйкой Янамари-Тай только по портрету в фамильной галерее. Но разве эта надменная черноволосая дама в бриллиантовой диадеме имеет какое-то отношение к настоящей Джоне — к шумной, немного бестолковой, но неунывающей миниатюрной женщине, которая как никто иной умеет звонко смеяться?