С Кастом в Нолу пришло две тысячи воинов, и тысяча из них сейчас охраняла согнанное на форум население. Гарнизон мы разоружили и заперли в городской тюрьме. Я разослал своих людей вместе с группой германцев отыскивать лошадей, и был рад, когда они доложили, что нашли целых двести голов плюс такое же количество соответствующего снаряжения. Где-то в середине дня Спартак собрал группу городских рабов для переговоров. Он пробыл с ними довольно долго. Потом, когда я стоял с Кастом на ступенях храма, посвященного богу по имени Сатурн, я спросил у него, многие ли из этих рабов смогут к нам присоединиться.
– Горсточка, если вообще кто-то захочет.
– Почему?
– Городские рабы живут не так уж плохо. Имеют хорошую одежду, работа у них легкая, есть даже шанс получить свободу и римское гражданство, если повезет. Может, конечно, и не повезти, если твой хозяин окажется негодяем и будет заставлять тебя чистить сортиры, но в общем и целом о рабах, проживающих в городе, неплохо заботятся. И немудрено. Если ты римлянин, то вряд ли захочешь ложиться спать, зная, что в доме есть раб, который тебя ненавидит.
А если так, то зачем тебе пытаться разделить судьбу толпы сельских рабов? Кроме того, городские рабы – слабаки. Это в основном греки и красивые юные мальчики из Африки, которых одевают в хорошее платье и учат декламировать стихи. Их невозможно научить владеть мечом, – он сплюнул на ступени. – Такие нам не нужны.
Каст оказался прав. Спартак вернулся разочарованный и сел на ступени храма.
– Общий результат – двадцать душ. А остальные сейчас присоединятся к своим хозяевам и уберутся отсюда, – он ткнул пальцем в группу, которую отделили от остальных, а основная масса народа уже уходила с форума по одной из главных улиц города.
– Один из них из твоего народа, Пакор. Заявил, что умеет ездить верхом.
Я навострил уши и, не говоря ни слова, быстро направился к группе освобожденных рабов. А с площади тем временем выгоняли причитающих женщин и плачущих детей. Их мужчины начали было протестовать, но несколько ударов древками копий по головам – любезный жест со стороны германцев – быстро убедили их в том, что их мнение никого не интересует. Один римлянин средних лет в богато отделанной тоге отказался сдвинуться с места, он встал как скала перед толпой сограждан. Все глаза были прикованы к нему. Но тут огромный волосатый германец подошел к нему и указал на улицу, по которой брели его сограждане. Римлянин не пошевелился, он смотрел на германца с плохо скрываемым отвращением, а потом плюнул в него. Я даже заморгал от удивления, а германец перехватил свое копье обеими руками и проткнул римлянина насквозь, а затем поднял его на копье своими мощными руками, оторвав от земли. Римлянин дергался на древке подобно насаженной на вертел свинье, пока не скончался. Мертвое тело было сброшено на землю, и германец выдернул из него окровавленное копье, а потом стоял и улыбался каждому, кто осмеливался бросить на него взгляд. После этого никаких протестов больше не последовало.
Я остановился перед немного испуганными освобожденными рабами.
– Кто из вас парфянин? – спросил я на родном языке.
Вперед выступил высокий и гибкий мужчина, коротко остриженный, с оливковой кожей и карими глазами. Одет он был в светло-серую тунику с коричневым кожаным поясом на талии, а на ногах у него были кожаные сандалии отличного качества. Он выглядел сильным и упитанным; вероятно, Каст был прав насчет городских рабов. Он встал напротив и уставился на меня тем же взглядом, каким я изучал его.
– Я понял, что ты парфянин, как только тебя увидел. Длинные волосы, манера сидеть в седле. Правда, мой парфянский слегка заржавел после стольких лет пребывания в гостях у римлян, – он протянул мне руку. – Меня зовут Годарз. Много лет назад я был воином в войске города Сильвана, им командовал князь Виштасп. Хотя он, конечно, давно мертв и его имя ничего тебе не говорит.
Я почувствовал прилив крови и возбуждения. Даже сердце защемило, когда я услышал из чужих уст имя человека, которого знал чуть ли не с детства.
– Меня зовут Пакор, я сын Вараза, царя Хатры, а человек, о котором ты говоришь, это друг моего отца и командир его телохранителей. Он не только жив, но и вполне преуспевает и считается одним из лучших воинов Парфянской империи.
У него на глазах появились слезы, когда я рассказал ему, как злая судьба забросила меня в Италию, а также о том, что теперь я сражаюсь бок о бок со Спартаком и надеюсь вернуться в Хатру. В один прекрасный день.
Он рассмеялся.
– У всех нас есть такая надежда, принц. Но для большинства она остается несбыточной мечтой.
Я отвел его в сторону.
– Не называй меня принцем, Годарз, – я кивнул в сторону Спартака, сидящего на ступенях храма. – Он не одобряет всякие титулы.
– Да, я слышал, – ответил он. – Значит, это и есть Спартак, да? Ну, что же, выглядит он достаточно устрашающе.
– У него и мозги хорошие, – сказал я. – Это он придумал, как захватить город.
Годарз на минуту задумался.
– Тогда у римлян будут большие проблемы. Они же не могут представить себе раба, который умеет думать. Я сразу понял, что он кое-что может, когда город не подожгли.
Прошло три часа, прежде чем всех жителей и их рабов выгнали из города. Длинное и печальное шествие потянулось через восточные ворота Нолы. Куда они шли? Я не знал.
– Да какая разница? – заметил Каст, когда мы стояли на стене, наблюдая за уходящими людьми.
Я должен сознаться, что чувствовал некоторую вину за бедствия, которые мы обрушили на головы женщин и детей. Многие из них могут погибнуть, если поход окажется долгим и трудным. В ту ночь мы заперли ворота, поставили стражу на стенах и с удобствами устроились в лучших домах Нолы. Мы, парфяне, ночевали в доме, владельцем которого являлся бывший хозяин Годарза. Это было очень красивое здание в богатой западной части города. Дом имел открытый внутренний двор и множество комнат, расположенных по периметру сада, окруженного крытой галереей. Сам сад оказался хорошо возделан и ухожен (несомненно, рабами), в нем росли плодовые деревья и лечебные травы, а также цветы и кустарник. В комнатах стены были расписаны живописными картинами, которые изображали мифических животных с крыльями и телами львов. На некоторых обнаружились изображения лошадей, и Годарз сообщил, что его хозяин занимался на досуге коневодством, развлечения ради.
– Именно поэтому я здесь и очутился. Говоря по правде, это оказалось хорошим исходом, – заметил Годарз, поедая виноград. Мы расположились на мягких ложах в обеденном зале. – Он любил своих лошадей. Я тебе их завтра покажу, конюшни находятся на задах владения.
Так впервые за много недель я устроился спать на кровати, а когда на следующее утро проснулся, то сначала решил, что оказался дома, в Хатре. Но крики и ругань германцев быстро вернули меня к действительности. Я оделся и присоединился к моим людям – они сидели в кухне и жадно поглощали овсяную кашу, хлеб, сыр и фрукты. Годарз встал пораньше, чтобы все приготовить к отъезду.
– Боюсь, с нынешнего дня тебе придется спать на земле, – сказал я, отламывая кусок сыра.
– Но, по крайней мере, на свободе, – радостно ответил он.
Своих лошадей на ночь мы привязали во дворе, и они воспользовались этой возможностью и съели большую часть цветов и прочих растений. Годарз пригласил меня проследовать за ним на улицу, которая была забита грязными на вид германцами, гнавшими к форуму тяжело нагруженные повозки. Двух- и четырехколесные повозки были доверху нагружены всем, что могло нам пригодиться: кухонными принадлежностями, садовым инвентарем, кастрюлями и котлами, всем, чем угодно. Повозки тащили мулы, запряженные парами; некоторые очень неохотно повиновались своим новым хозяевам. Разозленные германцы ругались и били их. Готарз отвел меня на зады окруженного стеной владения своего хозяина, и мы вошли на другую огороженную территорию, миновав высокие железные ворота и пройдя через широкий задний двор. В дальней стороне двора стояло большое белокаменное здание под красной крышей – конюшни. Я проследовал за ним внутрь и поразился их роскошному убранству. Они вполне могли бы подойти нашим лошадям в Хатре, это были настоящие царские конюшни. Каждое стойло имело невысокую дверь, и выходили они в центральный проход, а между собой стойла разделялись решетками, дававшими лошадям ощущение свободного пространства. В каждом стойле имелись решетчатая кормушка для сена и корыто с водой. Стойла были чисто вычищены и хорошо проветрены. А еще здесь стоял чудесный запах лошадей, напоминавший мне о доме.
– Ты один управлялся с этими конюшнями? – спросил я.
– Нет, принц, – он повернулся в другую сторону и крикнул кому-то: – Вы уже можете выйти!
В дальнем конце помещения возникли пять фигур, все одетые так же, как Годарз, хотя и моложе его – на вид едва ли старше двадцати лет.
– Ты один управлялся с этими конюшнями? – спросил я.
– Нет, принц, – он повернулся в другую сторону и крикнул кому-то: – Вы уже можете выйти!
В дальнем конце помещения возникли пять фигур, все одетые так же, как Годарз, хотя и моложе его – на вид едва ли старше двадцати лет.
– Они тут прятались. Боялись германцев, думали, их схватят, но твой приход избавил их от этого, – он быстро глянул на меня. – По крайней мере, пока.
– Вы в полной безопасности! – крикнул я тем. – Вам не сделают ничего плохого!
Он подошли ближе, склонив головы.
– Спасибо, принц, – сказал Годарз. – А теперь я покажу тебе лошадей.
Лошади оказались в безупречном состоянии, надо отдать должное их конюхам. В последнем стойле стояло животное редкой красоты, белый жеребец с синими глазами. Пораженный, я уставился на него, восхищаясь мощными плечами и высоко поднятой головой. Он гордо стоял передо мной и смотрел прямо в глаза.
– Он карфагенских кровей. Мой хозяин назвал его Ремом.
– Странное имя, – заметил я.
– Рем, как мне говорили, это один из тех близнецов, что основали Рим много веков назад. Он должен стать твоим, принц, поскольку у него упрямый и высокомерный характер, так что ему нужен настоящий мастер, настоящий повелитель лошадей, чтобы его укротить и приручить.
Я медленно протянул руку и погладил коня по голове. Кажется, ему это понравилось.
– Нам надо уходить отсюда, – сказал я. – Ты сообщил Спартаку, что идешь с нами?
– Да, принц.
– А как быть с этими людьми?
– Они тоже идут с вами.
– Очень хорошо, – сказал я. – Этих лошадей берем с собой. И уходим. – Я обернулся к Рему: – А ты, мой прекрасный друг, будешь теперь моим конем.
Годарз и конюхи ехали позади нас, ведя в поводу запасных лошадей, когда мы уезжали с форума, который был сейчас забит повозками и фургонами самого разного вида; все они дожидались своей очереди, чтобы выехать на большую дорогу и двинуться на запад от Нолы. Я заметил возбужденного Каста, он стоял с Ганником впереди длинного ряда нагруженных повозок, пытавшихся выбраться на дорогу. Я подъехал к нему. Когда мы покидали тот богатый дом, в котором ночевали, то выгребли оттуда все, что представляло какую-нибудь ценность. Я нашел шелковую нательную рубашку и дорогую белую тунику, украшенную по краю красным и золотым. Я забрал себе обе эти вещи и тут же надел их на себя, а еще пару сапог для верховой езды и белый плащ. Красный плюмаж со шлема я сорвал и заменил его длинным белым из гусиных перьев. Я все же был парфянин, а не римлянин и желал выглядеть как парфянин. Кроме того, я причесался и побрился, велев своим людям сделать то же самое.
Каст посмотрел на меня:
– Прекрасный конь!
– Фургоны давно отправляешь? – спросил я.
– С самого рассвета. По последнему подсчету, у нас их почти четыре сотни. И все заполнены с верхом. В городском арсенале нашли тысячу копий и щитов плюс пару сотен кольчужных рубах.
Я поглядел на германских воинов, сидевших на повозках, и тех, что охраняли форум. Все они, кажется, были так же скверно одеты и вооружены, как вчера.
– А ты разве не перевооружил остальных своих людей? – спросил я.
Он отрицательно покачал головой:
– Все отправляем на Везувий, а уж там распределим поровну, по потребности. На этом настоял Спартак.
– А где он?
– В амфитеатре. Ганник покажет тебе, где это.
Ганник был рад убраться с форума и повел меня с моими людьми в западные предместья Нолы к большому деревянному стадиону. Мы спешились, и я велел всем оставаться снаружи, а мы с Ганником прошли внутрь через открытые ворота. Внутри оказалась удлиненная, посыпанная песком площадка, со всех сторон огороженная трибунами со скамейками. Сверху над ними не было никакой защиты ни от солнца, ни от дождя, если не считать трибуны в дальнем конце, где на деревянных столбах была установлена крыша, под которой располагались резные кресла. Спартак сидел на краю этой крытой трибуны, свесив ноги с высокого барьера, который окружал арену. Я поблагодарил Ганника и пошел к Спартаку через ряды скамеек. Он не обернулся, когда я сел рядом с ним. И долго молчал, глядя на песок внизу.
– Я сражался здесь несколько раз, – наконец произнес он. – Здесь всегда было полно народу. И всегда было жарко. Они сначала казнят преступников, с утра, а потом им нравится смотреть на схватки диких животных. К тому времени, когда приходит очередь гладиаторов сражаться друг с другом, уже наступает вторая половина дня, и вся арена воняет кровью, мочой, дерьмом и блевотиной. Они обычно засыпа́ли кровь песком, но вонь никуда не пропадала. Это мне запомнилось больше всего – не убийства, не крики толпы, а отвратительный запах. Неважно, насколько велика арена и как аккуратно она посыпана песком, вонь все равно та же самая.
Он встал и посмотрел на небо.
– Я сперва хотел сжечь Нолу, но поскольку она оказалась по отношению к нам весьма гостеприимна и щедра, я решил быть милосердным. Как ты полагаешь, не следовало ли нам перебить ее обитателей?
Я был в шоке:
– Зачем?!
– Римляне уважают силу. Милосердие они считают слабостью, – он глядел на меня широко открытыми глазами, и в них было какое-то дикое выражение. – Но более всего они любят кровь, много крови. Иначе зачем бы они любовались тем, как люди рубят и режут друг друга на арене? А я поклялся обеспечить им то, что они любят больше всего.
– То, что жителям города позволили уйти, было правильным решением, мой господин.
Он пожал плечами и двинулся к выходу.
– Уходим отсюда сегодня же. Пора возвращаться на Везувий. Этот налет побудит римлян к решительным действиям, и они очень скоро пошлют сюда еще войска, чтобы нас уничтожить.
Был уже почти вечер, когда я и мои люди покинули город, ведя лошадей, через западные ворота Нолы на большую дорогу. Впереди, насколько хватало глаз, двигалась длинная колонна телег и повозок, среди которых мелькали воины Каста. Мы тоже захватили несколько повозок, которые набили конскими сбруями и прочим снаряжением, взятым из конюшни, где раньше трудился Годарз, и из других, которые тоже ограбили. Он был счастлив оказаться среди своих, но еще больше обрадовался, когда я оседлал Рема и попросил его поехать со мной, отправившись отыскивать Спартака и оставив своих людей охранять повозки. Мы нашли его в двух милях впереди. Он остановил своего коня на вершине холма, возвышавшегося над равниной, на которой стояла Нола. Спартак заметил нас, кивнул, затем уставился куда-то за наши спины. Я обернулся и увидел огромный столб черного дыма, поднимающегося над городом в безоблачное небо.
– Ты решил все же сжечь город, господин?
– Только амфитеатр. Вместе с гарнизоном.
– Прости, господин?
– Я велел отвести их всех туда, приковать цепями к скамейкам, полить смолой и поджечь, – он посмотрел прямо мне в глаза. – Моему милосердию есть предел, Пакор.
Потом он посмотрел на Рема, и мне вдруг показалось, что я заметил в его глазах тревожное выражение.
– Человек с Востока верхом на белом коне.
– И что?
– Ничего, – резко бросил он. – Да, еще одно. Мы поровну делим все, что было захвачено у римлян. Тебе это может показаться странным, и ты, конечно, этого не знал, но постарайся обеспечить, чтобы этого не случилось вновь.
Потребовался остаток этого дня и весь следующий, чтобы переправить наши трофеи на Везувий. В сильно расширившемся лагере, когда мы туда возвратились, царило возбуждение. Мои парфяне были очень довольны тем, что конница вернулась без потерь, и с радостью приветствовали появление у нас Годарза. Хотя он много лет пробыл пленником римлян, его появление напомнило всем о доме, а умение легко сходиться с людьми обеспечило ему теплый прием. Он без труда влился в наши ряды. Теперь у нас было достаточно лошадей, чтобы обеспечить всех парфян, хотя мы каждый день направляли группы по окрестностям на поиски диких лошадей, а также тех, которых могли «освободить», забрав у римлян. Новость о захвате Нолы, видимо, распространилась далеко, поскольку каждый день прибывали новые люди, пополняя наше войско. Сельскохозяйственные рабочие и пастухи по большей части, но также и хорошо одетые городские рабы, которые уже воображали себя воинами, но не имели понятия о трудностях и тяжких трудах, которые выпадут на их долю. Большинство были галлами и германцами; первых ревностно прибирал к рукам Крикс, контингент которого был пока что самым крупным. Но были также и даки, опытные и умелые наездники, хорошо подготовленные сражаться в качестве тяжелой конницы, в доспехах, но неплохо знакомые и с луком вроде нашего. Фракийцы кучковались вокруг Спартака, большинство просто по той причине, что он был их соплеменником. Его пешее войско росло в размерах. К нам приходило так много людей, что Спартак даже собрал военный совет, чтобы как-то справиться с проблемой переполненности лагеря. Заседание проходило в большом командирском шатре – подарок гарнизона Рима, – в центре расползшегося во все стороны лагеря. Над лагерем постоянно столбом поднимался дым от сотен кухонных очагов, работавших все время. Я взял с собой на совет Нергала и Годарза; Нергала потому, что он был моим заместителем, а Годарза потому, что он хорошо знал окрестности. Я назначил его квартирмейстером нашей конницы, то есть ответственным за размещение войск и снабжение их продовольствием и фуражом, и он с радостью принял это назначение. Ему не потребовалось много времени, чтобы найти в окрестностях несколько подходящих вилл, которые мы реквизировали и стали использовать в качестве временных конюшен. Они принадлежали богатым римлянам из Помпей, но их хозяева давным-давно исчезли, сбежав либо в Неаполь, либо в Помпеи, либо на север.