Гибкость в ней была нечеловеческая!
Вот только с детьми не ладилось. Всё мёртвые рождались. А когда Митяй наконец-то живым родился — занеможила его мать. Чуть больше года после его рождения прожила и от внутренней хвори померла. Сильно плакал, рассказывали, после её смерти Степан Ботаник. Рыдал как ребёнок малый. На тризну даже не пошёл, где-то в тайге проблукал почти неделю. Баяли казаки, что и тризны-то не получилось. Мяса с покойной оказалось совсем мало, не больше чем с дикой крысы, а слова толкового про неё тоже никто сказать не мог. Только про одни «концерты» тосты и произносили. Больше никто ничего хорошего не вспомнил…
С тех пор стал отец Митяя невесёлым, а после смерти деда совсем погрустнел. Целыми днями сидел с Митяем в землянке, учил его читать да сам книги писал. На баб совсем смотреть перестал. Даже, когда на Ярмарку ездили, обходил стороной он «весёлые кварталы». Несколько раз казаки, жалеючи Ботаника, приводили в землянку к нему пленных девок, только с руганью прогонял он их. Всё жену свою забыть не мог…
А вскоре случилось так, что остался Митяй совсем один и перешёл на попечение станичному обществу…
Взгрустнулось. Не дай Бог сейчас не вернётся он из дела…. Сожрут его враги, а косточки крысам своим скормят. На этом и кончится их род Клещеногов — Ботаников… Спохватился Митяй. Это, однако, он совсем не о том думает. Нельзя в засаде сидючи унынию предаваться! Лучше всего молитву прочитать. Великие Боги обязательно должны услышать его, дать успех и удачу. Жаль, что рукой отсалютовать нельзя, но ничего, молитвенное слово и без этого должно помочь:
Широкий простор для мечты и для жизни
Грядущие нам открывают года.
Нам силу дает наша верность Отчизне.
Так было, так есть и так будет всегда! [11]
ГЛАВА ПЯТАЯ
К полудню пурга стала стихать и Митяй осторожно, через прокопанную дырку в снегу просунул на поверхность заячье чучело. Пруточком, привязанный к задним лапкам, он время от времени слегка дергал его. Наверху должно было создаться впечатление, что раненый заяц пытается ползти или бьётся в агонии. Охотничий приём был не нов — так иногда добывали диких крыс. Но вот неприятеля на чучело ещё никто не подманивал…. Сейчас, после пурги, часовые скорее всего должны в бинокль осматривать местность и обязательно увидят чучело. Наверняка на приманку клюнут.
Прохор, таким хитростям его научивший, всё-таки голова!
От волнения пробирала дрожь и пересохло в горле. Схватка с неизвестным противником страшила. О том, каким он окажется — высоким или низким, здоровенным или слабаком, Митяй старался не думать. В шутейных драках ему приходилось биться до крови не раз. Но это было совсем не то. Впервые он должен был схватиться с соперником насмерть. А если их окажется несколько?… Хотя, навряд ли за одним зайцем пойдут толпой…. Второй часовой должен будет из окон прикрывать идущего.
Вот оказывается почему Прохор учил, чтобы он в трёхстах шагах от здания запрятался! На таком расстоянии прицельный выстрел из арбалета трудно сделать, да и от погони потом удирать легче. А если дальше, то зайца не заметят.
Митяй покрепче сжал в кулаке кастет и, не двигаясь, стал поочерёдно напрягать и расслаблять все мышцы. Так учили. Если ноги-руки, закостеневшие после длительного лежания, подведут его — это будет верная погибель…
Как он ни прислушивался, всё равно пронзительный скрип снега раздался неожиданно. Шаги, показалось, были почти над самой головой. Волнение прошло.
Слух обострился до предела. Вот всё стихло… Похоже, человек остановился где-то рядом и разглядывает зайца. Что-то насторожило его. Всё равно должен подойти ближе… Точно, идёт! Снежная кровля вдруг просела. Да это же чужие лыжи стоят прямо на Митяе! Пора!
Откинув пленку, он резко сел, разметав куски снега, и с силой толкнул человека, стоявшего над его укрытием. Дневной свет слепил и резал глаза. После темноты убежища он почти ничего не видел! Этого никто не мог предугадать. Поспешно вскочил и, приняв боевую стойку, ударил наугад, но рука с кастетом провалилась в пустоту. Почти в это же мгновение Митяй получил в ответ хлёсткий удар в висок, от которого в глазах стало наливаться багровым цветом. Коварный толчок в пах, а затем в грудь, опрокинули на спину. Боль пронизала всё тело и затуманила мозг.
Действительность начала растворяться в темноте…
Этого нельзя было допускать! Сжав зубы, последним усилием воли заставил себя не терять сознание. Немного отпустило. В голове шумело и что-то тёплое текло по шее за воротник рубахи. Осторожно, сквозь полуприкрытые веки, стал осматриваться.
Глаза начали привыкать к яркому свету. В красном тумане увидел, как в нескольких шагах от него стоит какой-то человек. Рядом воткнута в снег лыжная палка-копьё.
Не спеша, неизвестный снял с плеча странного вида арбалет с оптикой, натянул тетиву и вложил стрелу.
Митяй напрягся. Его правая рука, откинутая в сторону, по-прежнему сжимала свинцовый кастет. Он незаметно вытащил пальцы из отверстий и стал ждать.
Незнакомец, поднёся приклад к плечу, направил стрелу на Митяя. Это было для него роковой ошибкой! Даже младенцу известно, что целящийся человек не сможет отклониться от летящего предмета. Со всей силы Митяй метнул свой кастет. Тяжёлая свинцовая отливка с хрустом врезалась в лоб противника, и он медленно стал оседать на снег. Спущенная тетива со звонким щелчком отправила смертоносную стрелу далеко в сторону.
Победа придала сил. Боль, вроде как, даже чуток отпустила. Вскочив на ноги, Митяй проворно достал из ямы свои лыжи, застегнул крепления. Мельком взглянул в сторону домов. Там уже началась суета, слышались крики, в оконных проёмах бегали фигурки людей. До того как начнётся погоня, у него в запасе не меньше пары минут. Пока они спустятся вниз, встанут на лыжи — пройдёт немало времени.
Стрелять, наверное, поостерегутся, боясь попасть в своего.
Первым делом, Митяй, на всякий случай, с размаху добавил кулаком по окровавленному лицу. Башка, наполовину укрытая просторным капюшоном со щегольской меховой оторочкой, безжизненно мотнулась. Быстро собрав раскиданное снаряжение, взвалил неожиданно лёгкое тело на плечи и поспешил в сторону полоски леса, темнеющей далеко на горизонте.
Душа пела и ликовала! Он сделал это! Выполнил невыполнимое! Да ещё и трофеи добыл — оружием и имуществом врага разжился. Только бы теперь до леса добежать, а там скоро стемнеет, погоня сама отстанет. Не родился ещё такой крысятник, который смог бы в тайге казака настичь!
Радость от успешно выполненного дела прошла быстро. С двойной ношей лыжи глубже обычного проваливались в снег. Через полчаса бега Митяй стал выдыхаться. Левый глаз залился кровью и почти ничего не видел. От пота сильно щипало рану на виске. Морозного воздуха, врывающегося в лёгкие через открытый рот, перестало хватать. Что-то начало всхлипывать и хрипеть в груди как при сильной простуде.
Силы стремительно таяли…
Поднявшись на небольшой пригорок, позволил себе оглянуться. Несколько человек, всего лишь в каких-то пятистах-шестистах шагах, быстро скользили по его следу.
Чуть дальше размеренным шагом шла основная группа не менее чем из десятка человек. Скорее всего, преследовать его решили серьёзно и долго.
А Митяю было худо. Неожиданно сильно начала болеть грудь. Покосившись вниз, обнаружил в своей меховой куртке из двойной оленьей кожи дыру, сочащуюся кровью.
В паху тоже ныло, но он даже боялся взглянуть туда Похоже на то, что трижды достал его копьём шустрый крысятник. В висок, в пах и в грудь. Машинально переставляя лыжи, он чувствовал, что темп движения стал снижаться. Скоро его настигнут. Совсем плохо дело…
Оставалось единственное средство. Ему, как молодому казаку, ещё год назад повесили на грудь патронную гильзу с тайным порошком. Порошок этот готовила старая станичная ведунья бабка Варвара из травяных семян, мускуса водяной крысы и молозива маковых коробушек. В безвыходной ситуации придавало ведьмино зелье человеку силы и ловкость необычайные, но употребить его можно было только раз в жизни. У тех, кто решался попробовать это средство второй раз, крыша напрочь съезжала. Вселялись в такого человека бесы, становился он тогда совсем безумным и жизнь его на этом кончалась.[12]
Нащупав на шее шнурок с заветным снадобьем, Митяй вытянул его наружу. Рванул зубами пробку и сыпанул в рот содержимое гильзы. Язык сразу онемел. Спустя секунду, от головы по всему телу стал расходиться жар. В мыслях появилась спокойная уверенность в том, что всё будет хорошо.
Не обращая внимания на приближающихся преследователей, Митяй сбросил недвижимое тело на снег и, не торопясь, перемотал верёвкой безжизненные кисти рук поверх меховых рукавиц-шубенок. Сняв с него лыжи, связал их в одну охапку с палкой-копьем и арбалетом, для того чтобы было удобнее нести. Задрав свою куртку, рванул лоскут от нательной рубахи и заткнул им пузырящуюся кровью рану в груди. Осмотрел низ живота. Здесь не было ничего страшного. Лезвие копья попало в пряжку ремня и, потеряв силу удара, только оцарапало кожу. Повезло, можно сказать!
Нащупав на шее шнурок с заветным снадобьем, Митяй вытянул его наружу. Рванул зубами пробку и сыпанул в рот содержимое гильзы. Язык сразу онемел. Спустя секунду, от головы по всему телу стал расходиться жар. В мыслях появилась спокойная уверенность в том, что всё будет хорошо.
Не обращая внимания на приближающихся преследователей, Митяй сбросил недвижимое тело на снег и, не торопясь, перемотал верёвкой безжизненные кисти рук поверх меховых рукавиц-шубенок. Сняв с него лыжи, связал их в одну охапку с палкой-копьем и арбалетом, для того чтобы было удобнее нести. Задрав свою куртку, рванул лоскут от нательной рубахи и заткнул им пузырящуюся кровью рану в груди. Осмотрел низ живота. Здесь не было ничего страшного. Лезвие копья попало в пряжку ремня и, потеряв силу удара, только оцарапало кожу. Повезло, можно сказать!
Погоня, видя, что преследуемый остановился, замедлили движение. Впереди идущие стали снимать с плеч оружие. Митяй расхохотался и погрозил им кулаком. Как пушинку поднял пленника и, накинув себе на шею связанные кольцом руки, повесил за спину. Теперь этот живой щит будет прикрывать его сзади. Прихватив увесистую связку со снаряжением, заскользил по снежной целине. Почувствовав бешеный прилив сил и необычайную лёгкость во всем теле, он бежал на лыжах, не ощущая ни тяжёлой ноши, ни усталости, ни боли…
Время замедлило свой ход и замёршее русло Большой реки показалось неожиданно быстро. Митяй поразился тому, как незаметно для себя он отмахал такое расстояние. Это было спасение. На гладком льду, очищенном от снега ветрами, лыжного следа не сохранится. А скользить по нему на лыжах с металлической окантовкой — одно удовольствие.
Преследователи крошечными точками чернели на горизонте. Оставалось только запутать следы и в удобном месте зайти в спасительную тайгу. А там ищи-свищи его! Похоже на то, что удастся выкарабкаться из этой передряги.
Когда начало темнеть, погони уже давно не было видно. Оторвался! Размашисто шагая на лыжах, Митяй в восторге запел священные слова молитвы:
От южных морей до полярного края
Раскинулись наши леса и поля.
Одна ты на свете! Одна ты такая —
Хранимая Богом родная земля!
ГЛАВА ШЕСТАЯ
К утру Митяй уже достаточно далеко углубился в тайгу и даже подобрал свои запрятанные вещи. Многочисленные обманные петли и зигзаги позволяли надеяться на то, что преследователи, если и найдут его следы на льду Большой реки, в лесу должны будут совсем запутаться. Да и побоятся крысятники сунуться в лес, где на каждом шагу их могла подстерегать засада.
Пленник за плечами изредка постанывал, но Митяю пока было не до него. К своему удивлению он совсем не устал и как заведённый продолжал бежать по тайге. Только жажда и необходимость подкрепиться заставили сделать привал.
Сейчас, когда погоня осталась далеко позади, можно позволить себе часок расслабиться, развести небольшой костерок и даже попить чайку. Сбросив в снег пленника, он, наконец-то, решил обыскать его. С любопытством откинул капюшон с лица и ахнул от изумления. Это была баба!
Теперь стало понятно, почему она не смогла добить его копьем и решила застрелить из арбалета. Для хорошего удара у девки просто не хватало силы. Однако ловкость, с которой она сумела трижды ранить его, удивляла.
Несмотря на то, что лицо было покрыто запёкшейся кровью, во лбу зияла глубокая черная рана, а нижняя челюсть неестественно свёрнута на бок, пленница была очень даже симпатичной. Почти прозрачные веки, с длинными, покрытыми инеем ресницами, слегка подрагивали. Из полураскрытых тонких и красиво очертанных губ поднимался лёгкий парок от дыхания. Похоже было на то, что она уже давно без сознания. Да, крепко с горяча саданул её Митяй! В таком состоянии она, конечно же, не сможет идти на своих ногах. Впрочем, это сейчас почему-то беспокоило меньше всего.
Забыв про всё, он снегом слегка оттёр кровь с лица и решил попытаться вправить челюсть. Как это делается, ему приходилось видеть много раз — в кулачных боях такие травмы не редкость. Аккуратно засунув большие пальцы в рот девушке, он захватил челюсть ладонями, и резко дёрнул вниз на себя. Что-то с хрустом щёлкнуло и миловидное личико перестало быть перекошенным. Пленница застонала.
Глаза её слегка приоткрылись. Увидев склонившееся над ней лицо Митяя, она судорожно задёргала связанными руками и попыталась ударить его ногой.
— Да, ладно, лежи уж спокойно, — расхохотался он и пошёл разводить костёр.
Вскоре на небольшом плотике[13] весело потрескивали сухие ветви, а в большой походной кружке начал таять снег.
Согрев воды Митяй снова подошел к своей пленнице и стал осторожно промывать зияющую рану на лбу. Вид её был ужасен — кровь запеклась по кругу, а между рассеченными краями кожи просматривалась белеющая кость. Если срочно не зашить такую рану, то крысятница долго не протянет — нагноение пойдет, а там и до заражения крови недалеко.
Быстренько достал Митяй из-под подкладки шапки кривую иглу со вставленной в неё суровой ниткой и бросил кипятиться в кружку. Оглянулся на девушку. Та, неловко опираясь на связанные руки, барахталась в глубоком снегу, пытаясь сесть. От движений капюшон спал и диковинные черные волосы разметались по плечам. Странным это было. В станице все мужики и бабы стриглись одинаково коротко — иначе вши досаждать сильно будут. Слышал он, что только очень богатые крысятники позволяют себе длинные волосы носить. Это ж сколько времени, сил, а самое главное, щёлока[14] надо, чтобы за такими космами ухаживать!
Митяй внимательно пригляделся к своей пленнице. Парка[15] на ней была с богатой меховой оторочкой из дорогого росомашьего меха. Широкий ремень с блестящими металлическими украшениями туго стягивал талию.
Казаки никогда ничем не украшали одежду и бабам своим запрещали это делать. А крысятницы, видать, с жиру бесятся — всякие безделушки на себя навешивают. Обутка тоже удивительная на ней. Что-то вроде ичигов[16], только короче, на шнуровке и с невиданной резной подошвой. Да, видать не простую птичку поймать удалось!
Лекарскому делу молодых казаков учили основательно. Поэтому Митяй уверенно уложил девушку на спину и успокоил:
— Лежи, лежи… Счас я тебе быстренько шкурку подштопаю и всё. Да не боись ты! Главное дело не дёргайся!
Обмыв руки горячей водой, достал из потайного кармашка крошечный берестяной туесок с грибным зельем и бесцеремонно всыпал щепотку крысятнице в рот. Именно для таких случаев его всегда таскали казаки с собой в дело. Груз невелик, зато в случае чего с ним и стрелу из тела легко вытащить и зуб больной выдрать. А то и брюхо распоротое зашить. Да ещё, что уж там греха таить, любили вечерочком на привале чайком с порошочком грибным побаловаться. Хоть и запрещалось это строго-настрого, да разве ж казаков остановишь, когда речь о зелье заходит…
Через пару минут щеки пленницы, перепачканные засохшей кровью, порозовели, а дыхание стало ровным и глубоким. Митяй осторожно, стараясь не лапать лишний раз нитку протыкал иглой края раны и стягивать их на узел. По телу девушки иногда пробегала дрожь, изредка вырывался стон, но, на удивление, вела она себя очень спокойно.
Видел Митяй пару раз, как казаков зашивали, так те, не в пример, хуже себя вели: матерились, грозились убить лекаря, дергались изо всех сил и дико орали.
Когда закончил операцию, то даже немного зауважал девку. Не всякий казак так мужественно терпеть может. Набрав лиственничной смолы, немного пожевал её и заклеил сочащуюся сукровицей рану. Вроде все. Жить будет, если, конечно, не сильно мозги стряслись…
По-быстрому натаяв воды, он сыпанул в кружку пригоршню сушёной оленины и протянул девушке. Та не отказалась. Взяв угощение двумя связанными руками, она с удовольствием стала пить. Сломанная челюсть не позволяла делать глотки, поэтому она, запрокинув голову, просто заливала себе теплую жидкость в рот. При этом её нижняя губа так смешно оттопыривалась, что Митяй невольно рассмеялся. Девушка с обидой зыркнула на него и что-то промычала. Отставив кружку, пленница знаками попросила развязать руки.
— Вот ещё чего удумала, — возмутился Митяй, — Ты скажи, что тебе надо?
В ответ девушка снова что-то невнятно промычала.
«Так она же говорить не может из-за того, что я ей харю набок свернул…» — догадался он.
Крысятница настойчиво показывала себе на штаны и тут до него дошло, что она по нужде просится. Митяй покраснел. Что делать в таких случаях он совершенно не знал. Если б мужик, так с ним было бы всё просто. А вот как с бабой поступить?
В нерешительности он развязал верёвку и стал рядом. Улыбнувшись, девушка попросила отвернуться. Смущённый Митяй повернулся спиной и сделал несколько шагов в сторону. Неожиданный скрип снега сзади заставил встрепенуться. Заметив краем глаза летящее на него тело, он машинально отклонился и выставил правый локоть. Другой рукой с силой ткнул под дых. Коварная крысятница, с зажатым в кулаке ножом, рухнула на снег. Острое лезвие располосовало рукав и только слегка оцарапало кожу.