Было теплое солнечное утро, предвещающее жаркий день. Дул северо-западный ветер, обычный в этих краях летом. Мы с час ехали в гору по широкой дороге, потом свернули в долину. Туда нам будут выгонять волков. Основную работу будут делать собаки. Нам останется только добивать затравленных хищников. Меня такое мероприятие не увлекало. Поехал, чтобы развеяться после затяжного пира. Поэтому немного отстал от всех. Хотел обдумать, не заскочить ли на обратном пути к берегам Трапезундской империи? Освобожденные из рабства трапезунды рассказали, что к ним приплывает много купеческих судов из разных стран – отблагодарили, как смогли.
Рядом со мной сразу оказался Роберт де Куртене. Он ехал на спокойном вороном жеребце преклонного возраста. Сам выбрал его. Нормальный молодой рыцарь сядет на такого коня только в крайнем случае и никогда для прогулки с дамами.
– Говорят, у себя в королевстве ты самый лучший полководец. Единственный, кто победил татар, – неслабо лизнул Роберт.
– Не победил, а всего лишь не дал победить себя, – отказался я от незаслуженной славы.
– Это одно и тоже, – не согласился он. – Не обязательно выигрывать сражение. Главное – не проигрывать важные, – проявил Роберт де Куртене неожиданный для меня ум.
Я даже посмотрел на него без былого пренебрежения. Роберт уловил перемену в моем настроении и перешел к делу:
– Мне нужна твоя помощь. Не столько войсками, хотя и они не помешают, но и как полководца. За тобой пойдут и франки, и ромеи, и славяне. Мы за несколько дней вернем мой трон, – сказал он и продемонстрировал широту своей души: – Станешь моим соправителем. Мне все равно не нравится заниматься государственными делами. А когда у меня родится дочь, выдам ее замуж за твоего сына.
Как говорят на Руси, курочка в гнезде, яичко еще глубже, а бабушка цыплят считает. Вот только, кто помешает отравить или пристрелить на охоте соправителя?! Стоит намекнуть баронам – и найдутся десятки желающих услужить императору.
– Войско все равно потребуется, и не малое, – произнес я. – Надо бы и с Иваном Асенем договориться. У меня с ним хорошие отношения, но ты отказался жениться на его дочери.
– Уже согласен, – поспешил заверить Роберт де Куртене. – Моя бывшая жена ушла в монастырь, так что могу жениться снова.
О том, что его жена стала монашкой, мне никто не говорил. Может, и не врет. Без носа и век она, наверное, производит жуткое впечатление. Интересно, научилась она спать с открытыми глазами или надевает на ночь повязку? И каково теперь спать рядом с ней?! У нас в мореходке койки в кубриках ставили парами впритык. Когда я после академического отпуска попал в другую роту, оказалось, что там есть свободная койка внизу – блатное место. Пустовала она потому, что на соседней спал Витя Тюпка. Делал он это с приоткрытыми глазами.
– Как у покойника! – объяснил мне его бывший сосед. – Проснулся среди ночи, глянул на Витьку – и сам чуть не умер от страха!
Мне приоткрытые глаза соседа были по барабану. Не знаю, как к таким относится Роберт де Куртене.
– На все это потребуется время, примерно до следующей весны, – продолжил я, надеясь, что его такой долгий срок не устроит.
– Как раз к тому времени и я войско соберу. Старший брат обещал прислать мне три сотни своих рыцарей и тех, кто захочет повоевать за правое дело, – сообщил Роберт.
На счет старшего брата он точно врал. Князь Жоффруа де Виллардуэн рассказал мне, что Филипп, маркграф Намюрский, отказался участвовать в семейной разборке, но предложил убежище любой из проигравших сторон. Этот маркграф нравился мне все больше и больше. В отличие от его брата Роберта.
– Если получится договориться с болгарским царем, с той стороны и начнем наступление, – сказал я. – Сможешь пробиться туда со своим отрядом?
– Конечно, смогу! – легко заверил Роберт де Куртене.
– Пришлю тебе весточку, – также легко пообещал я.
Охота закончилась удачно, если не считать одного неприятного инцидента. Агнесса захотела сама убить волка легким копьем, специально сделанным для нее, и попала в собаку. Впрочем, такое иногда случалось и с бывалыми охотниками-мужчинами. Когда свора собак рвет извивающегося волка, трудно понять, где кто.
Вернувшись с охоты, я вышел в дворцовый сад, где в беседке, увитой виноградом, сидела княгиня Жаклин в окружении придворных дам, своих ровесниц. Они все вышивали. Что именно – не понял, но ткань была шелковая, алого цвета, а нитки золотые. Скорее всего, что-нибудь для храма.
– Как поохотились? – вежливо поинтересовалась княгиня, продолжая вышивать.
– Убили десятка два волков и одну собаку, – ответил я. – Собака на счету Агнессы.
– От нее всем достается, – пожаловалась на невестку Жаклин.
– Извини, что отвлекаю от изготовления такого прекрасного предмета, но ты обещала мне показать свой сад. Боюсь, что другой возможности воспользоваться твоей любезностью у меня не будет, – сказал я.
Ничего она не обещала, только обмолвилась один раз, что у нее в саду растут прекрасные розы. Княгиня поняла, что с ней хотят поговорить с глазу на глаз, и сразу отложила вышивку.
– Я с радостью покажу тебе сад, – любезно произнесла она.
Розы у нее, наверное, красивые. Оценить в полной мере я не смог, потому что они только начали распускаться. Зато в этой части сада нам никто не мешал говорить.
– Роберт предлагает мне помочь ему вернуться на трон, – сообщил я княгине.
– Это будет трудно, – дипломатично произнесла она.
– Нет ничего невозможного, – сказал я – Но стоит ли в это ввязываться?!
– А что он тебе пообещал? – полюбопытствовала Жаклин.
– Половину трона, – ответил я и добавил: – Хотя мне не нужен и целый.
– Алике писала, что ты отказался быть королем, – произнесла теща с нотками осуждения.
– Я отказался быть королем на день, – поправил я. – Точно также не хочу быть полуимператором на полдня.
– Тогда тебе нет смысла ему помогать, – сказала она.
– Не совсем. В войне всегда есть смысл для нападающего: не победим, так пограбим, – поделился я.
– В Латинской империи уже нечего грабить, – сообщила княгиня.
– По большому счету, да, – согласился я. – Но дело даже не в этом. Мне показалось, что Роберт приносит несчастье всем, кто ему помогает.
– Ты знаешь, я думала о нем тоже самое! – радостно сообщила княгиня Жаклин. – У меня предчувствие, что он принесет беду в наше княжество.
– Если с ним самим что-нибудь не случится. Он ведь любит выпить, а лестницы у вас крутые. Хорошо, если в этот момент рядом с императором будет надежный «друг», поможет ему, – сказал я, глядя ей в серые глаза, у уголков которых на висках были лучики морщинок. – А то греческие врачи, если им мало заплатить, скорее добьют больного, чем вылечат.
Она улыбнулась одними губами и произнесла с нескрываемым злорадством:
– Да, греческие врачи любят деньги.
Женщины предпочитают убивать долго, чтобы насладиться эмоциями жертвы. Они ведь эмоциональные вампиры.
Когда мы возвращались к беседке, княгиня Жаклин произнесла:
– Моей младшей дочери больше всех повезло с мужем.
Видимо, раньше у нее была противоположная точка зрения.
– А мне – с тещей, – сварганил я ответный комплимент, хотя мое мнение о ней осталось прежним.
7
К побережью Трапезундской империи я наведался только на следующий год. Собирался отвезти захваченную возле Кипра добычу к Днепровским порогам, там перегрузить на ладьи, а потом сделать еще одну ходку к южным берегам Черного моря, но воевода Увар передал через капитанов ладей, что намечается поход на Владимир-Волынский. Тамошний князь Даниил решил расширить свои владения за счет Пинских князей. Поскольку Даниил был Мономаховичем, каждый уважающий себя Ольгович должен был воспрепятствовать этому. Так считал Увар Нездинич. Пришлось мне вернуться в Путивль, чтобы княжество не оказалось случайно втянутым в ненужную мне разборку. Я ведь на самом деле не Ольгович, мне по барабану эта старая свара между двумя ветвями Рюриковичей. Поход на Даниила и не состоялся, так что до весны я занимался решением хозяйственных вопросов, которые возникали в несметном количестве, стоило мне вернуться в Путивль. Непонятно было, как они решались, а они успешно решались, когда я находился в походах?!
Выйдя из Днепро-Бугского лимана, взяли курс на Крымский полуостров, а от мыса Сарыч повернули на юг. В двадцатом веке, когда я вернулся на флот после многолетнего перерыва, пришлось начинать, так сказать, снизу – с судов «река-море» или, как мы их называли, «река-горе», старых плоскодонных галош, которые в то время занимались перевозкой металлолома из бывшего СССР в Турцию. Металлолом грузили, как умели. Накидают трюм, потом утрамбовывают чушкой в несколько тонн весом. Кран поднимает ее и роняет в трюм. Затем еще слой металлолома и утрамбовка. И так несколько раз. В итоге во время перехода пару раз за вахту приходилось мерить воду в льяльных колодцах, чтобы не пропустить тот момент, когда надо срочно запрыгивать в спасательный бот. Этим судам разрешалось ходить на удалении не более двадцати миль от берега и пересекать Черное море только в одном месте, самом узком, в полосе идущей на юг от южного берега Крыма до северного берега Турции. Восточная граница этой полосы проходила рядом с портом Синоп, который в тринадцатом веке находился на западной границе Трапезундской империи. На походе к Синопу мы и захватили первый приз.
Это была небольшая шестнадцативесельная галера с одной мачтой, покрашенной в желтый цвет. Парус убран, потому что шли почти против ветра, который дул от норд-оста. Зато мы шли по ветру, довольно свежему, делали не меньше восьми узлом. Должны были бы пересечь курс галеры по носу. Заметив нас, она сразу развернулась и легла на обратный курс, подняв бледно-желтый парус. Наверное, раньше парус был золотого цвета, но вылинял. Мы гнались за ней часа два, потихоньку сокращая расстояние между судами… Наверное, не догнали бы, потому что вдали показался небольшой порт. Вот тут-то гребцы и помогли нам. Правый борт вдруг сбился с ритма. Весла остались опущенными в воду. Гребцы левого борта продолжали налегать, отчего галера начала поворачиваться к нам правым бортом. Уверен, что на веслах сидели рабы. Они решили, что хуже все равно не будет, и перестали грести. Через несколько минут весла правого борта начали подниматься из воды, но теперь гребцы левого забастовали. Задержки на несколько минут хватило, чтобы мы догнали галеру.
Сопротивления не было, потому что некому было отбиваться. Не считая гребцов, экипаж галеры состоял всего из восьми человек. Привыкли, что в этой части моря пиратов нет. Как мне сказали освобожденные из рабства трапезунды, пираты нападали только со стороны Грузинского царства, но там постоянно дежурили несколько трапезундских боевых галер. Со стороны Босфора порядок поддерживали никейские военно-морские силы. В эту эпоху все плавали вдоль берега, поэтому наше нападение со стороны открытого моря оказалось неожиданным.
Галера сидела очень низко, надводный борт составлял не больше метра. Судя по всему, перегружена. Море сейчас спокойное, но при волнении галера будет набирать воду. «Ворон» на нее перекидывать не стали, спустились по обычному трапу, положенному на фальшборт шхуны и ограждение куршеи, которое было высотой по колено. Наверное, чтобы не мешало стегать бичом гребцов. В носовой части галеры и ниже куршеи вдоль бортов располагались под прямым углом к ней по восемь банок для гребцов. Два гребца по левому борту и один по правому лежали окровавленные между банками. Под палубой в носовой части и от борта до борта в кормовой лежал груз: копья, мечи, топоры, булавы, шлемы, наручи, щиты. Всё не очень хорошего качества, но и плохим не назовешь. На корме была деревянная надстройка, напоминающая «ракушку» для оркестра на танцплощадках, какие я еще застал в годы юности. Там стояли бочки с водой, корзины и лари с едой – сухарями, вяленым мысом, твердым сыром, луком и чесноком – и один сундук с одеждой капитана и кожаным мешочком, в котором хранились две золотые монеты, покрытые арабской вязью, и полтора десятка серебряных, как арабских, так и ромейских.
Капитаном был мусульманин лет тридцати. На выбритой голове красный головной убор с черной кисточкой, напоминающий феску. Глаза заплывшие, как у алкаша после недельного запоя. Концы длинных черных усов обгрызены. В ушах маленькие золотые сережки. Красная хлопковая рубаха с рукавами по локоть подпоясана черным кожаным ремнем с серебряной застежкой, на котором висел длинный нож с рукояткой из черного дерева и позолоченным навершием в виде шара. Красные порты были перевязаны под коленями черными лентами. На безымянных пальцах обеих рук по золотому перстню-печатке. Пижон, однако.
– Это твое судно? – спросил его.
– Нашего всемогущественнейщего султана, на благословит его аллах! – ответил капитан. – За нападение на его галеру тебя ждет смерть, неверный!
– Тебя она дождется раньше, если будешь угрожать мне, – пообещал я.
Гребцы оказались болгарскими крестьянами. Их взяли в плен латинские рыцари и продали иконийскому купцу, не смотря на то, что у болгарской церкви была уния с католической, а единоверцев продавать в рабство считалось грехом. Видимо, слишком мало добычи захватили благородные рыцари. Трое, лежавшие между банками, были живые, что спасло капитана, но сильно избиты, за что был наказан. Раненых гребцов расковали и перенесли на корму, а на их места посадили капитана и двух надсмотрщиков. Все равно за капитана выкуп никто не даст, а у него самого больших денег нет. Остальных членов экипажа перевели на шхуну. В порту раскуем гребцов и посадим на их места мусульман. Перегрузили на шхуну и часть оружия и доспехов, благодаря чему галера приподнялась примерно на полметра. Назначил на галеру семерых дружинников, чтобы работали с парусом и стояли на рулевом весле, закрепленном почему-то с левого борта, а не правого, как обычно.
Гребцам-болгарам я сказал:
– Чем быстрее догребете до Созополя, тем быстрее окажетесь на воле.
Решил плыть в Болгарию. Мне такое оружие не нужно, а в Херсон пришлось бы идти против ветра. Зато в Созополь – в полветра. Тем более, что Иван Асень грозился создать собственную дружину. Ему такое оружие и доспехи, не очень хорошие, но и не дорогие, могут пригодится. Если нет, то болгарским купцам продам. В эту эпоху оружие и доспехи – самый ходовой товар.
8
В Созополь мы пришли рано утром. Поскольку мне была дарована царская милость беспошлинно заходить в порты и продавать добычу, таможня даже не пошевелилась. Первым на борт шхуны прибыл царский наместник, как здесь называли коменданта города, – старый мужчина с криво сросшейся правой рукой. Судя по неумению лебезить, старый вояка. Со мной он поздоровался с почтением, но не более того.
– Царь Иван приказал, если приплывешь, чтобы ты приехал к нему в Тырново. Ты ему нужен зачем-то, – сообщил наместник.
– У меня тоже к нему дело есть, – сказал я.
– Тебе что-нибудь надо? Продукты, вода? Царь приказал выдать всё, что попросишь, – сказал наместник.
Значит, и сам царь попросит много. Понадобится я могу ему только, как воин.
– Свежий хлеб, мясо и зелень не помешают, – не стал я отказываться, а затем поинтересовался: – С кем вы сейчас воюете?
– Большой войны, слава богу, нет, – ответил наместник, перекрестившись. – С гуннами было несколько мелких стычек.
Галеру с восемью гребцами мусульманами и ее груз и шхуну я оставил на Мончука, а сам с двумя дружинниками и в сопровождении десяти болгарских поскакал в столицу Болгарского царства. Двигались быстро, в день проезжали километров по шестьдесят-семьдесят. К вечеру третьего дня добрались до цели.
Город Тырново располагался на скалистых холмах в предгорье, на обрывистом берегу реки Янтра. Со стороны реки в город забраться можно было только с помощью альпинистского снаряжения. С других сторон нападать было не на много легче. Городские стены высотой метров шесть из обтесанных камней плюс башни метра на четыре выше делали ее надежным местом для царской резиденции. Теперь понятно было, почему Иван Асень захватил город не штурмом, а многомесячной осадой. Мы проехали по городским улицам, вымощенным камнем, к цитадели, построенной на берегу реки римлянами и немного усовершенствованной болгарами. Там в трехэтажном каменном доме и жил болгарский царь со своей семьей.
Иван Асень встретил меня на каменном крыльце, довольно низком, в три ступеньки. Это смазывало торжественность встречи. Болгары не умели использовать крыльцо для самоублажения. То ли дело русские. Пока поднимешься по крутой и высокой лестнице, прочувствуешь момент. На царе был пурпурный кафтан, вышитый золотом в виде павлинов, в хвосты которых были вставлены разноцветные драгоценные камни. Кафтан не сидел на царе Иване, создавалось впечатление, что с чужого плеча. Одежда явно не дружила с Асенем. Он был искренне рад мне. Такое не сыграешь, тем более, что актером царь был никудышным. Обняв меня, троекратно поцеловал по славянскому обычаю. Не снимая руку с плеча, повел не в палату для приемов, а сразу в свой кабинет – узкую и мрачную комнату без окон, которая освещалась шестью свечами двух одинаковых высоких бронзовых подсвечников. Боковые свечи были ниже и располагались на длинных отростках, отчего подсвечник напоминал крест. На стенах висели миндалевидные щиты, на которых на красном фоне изображена золотая волчья голова с высунутым, длинным языком. Я не силен в геральдике. Наверное, длинный язык обозначает что-то важное. Может, я ошибаюсь, но на щите ему нечего делать. Сражение – не то место, где надо работать языком. В середине кабинете стоял низкий овальный стол около метра в длину на шести кривых ножках, накрытый плотной темно-красной материей. На нем были расставлены серебряные кувшин с медальонами на боках в виде ликов святых, чаша с медом, миска с финиками и сушеным инжиров, еще одна поменьше со свежей земляникой, поднос с медовыми коржами и две чистые тарелки, возле которых лежало по ножу с серебряными рукоятками. В сервировке чувствовалась женская рука. Наверное, производилась под чутким руководством царицы Марии, дочери венгерского короля. Возле длинных сторон стола располагались то ли широкие и низкие стулья с матерчатыми сиденьями, набитыми конским волосом, то ли короткие кушетки. Возле дальней стены стоял красный ларь, высокий и длинный, во всю ее ширину. Крышка была из двух половин. На каждой сверху бронзовая рукоятка в виде скачущее лошади. На стене над ларем мозаика, изображающая Иисуса Христа, под которой висела на золотой цепи золотая лампада. Пламя лампады придавало мозаике блеск, создающий что-то типа стереоэффекта.