– За тали меня наказали. А я их не крал! Кто угодно скажет.
Приемщица, уставшая за день от железяк, с удовольствием подключилась к разговору. Через пятнадцать минут доселе незнакомые люди знали друг о друге практически все, включая тайны ранней молодости.
– А чего же ты, Иван Петрович, в суд не обратился?
– Пусть судят тех, кто тали спер! А мне надо, чтобы выговор сняли и премию вернули.
– Ну, тогда тебе в газету какую-нибудь надо. Вот, хотя бы, в «Зеленодарский рабочий». У меня там племяш охранником работает. Я тебе адресок напишу.
Вооруженный бумажкой, Гайкин, неизвестно почему, приобрел уверенность в себе.
Расталкивая прохожих, он в десять минут добрался до искомого заведения. Передав охраннику привет от тети, вошел вовнутрь.
Лишь только он переступил порог областного СМИ, его тут же подхватил вихрь внутренних перемещений сотрудников. Готовился очередной номер. Журналисты метались так яростно и непредсказуемо, словно их только что ужалили злые дикие пчелы. Каждый с трепетом нес свой материал, показывая его поочередно ответственным работникам, от которых зависело появится ли сей шедевр на страницах газеты или нет. Причем, сам процесс написания статей занимал от силы полчаса. Все остальное рабочее время уходило на попытки авторов пристроить свои «детища» в очередной номер. Иногда из директорского кабинета выглядывал похожий на корсара главный редактор Опечаткин. Он хмуро оглядывал помещение (при этом весь редакционный народ тут же замирал как в детской игре «Море волнуется раз») и вновь скрывался за тяжелой дверью.
В очередной раз выглянув из кабинета, Опечаткин заметил сиротливо стоящего у стенки Гайкина. Главред зло посмотрел на него, потом показал на Ивана пальцем и громко крикнул:
– Вы! Да, да, вот вы! Зайдите!
Слесарь, робко ступая, проследовал в кабинет. Редактор принял посетителя стоя.
– Из народа?
Иван оглянулся, определяя один ли он в кабинете, и к нему ли обращается строгий господин, ответил почему-то по-военному:
– Так точно!
– Ну и как там?
– По-всякому, – юльнул Иван.
Опечаткин сел в кресло, обхватил голову руками и тихо запел какую-то, судя по тональности, грустную песню.
Иван простоял минут пять, переминаясь с ноги на ногу, прежде чем приступ непонятной ностальгии не отпустил газетчика.
Редактор встал из-за стола, подошел к Гайкину, неожиданно хлопнул его по плечу и радостно предложил:
– А давай по сто грамм хрястнем?
– Ну… ну, можно… наверное…
Опечаткин засуетился. Он достал из облезлого, видавшего виды, шкафа початую бутылку коньяка, две рюмки, высохший лимон и плитку шоколада.
– Садись, крестьянин! Коньяку с тобой выпьем.
«Почему «крестьянин»?» – удивленно подумал Гайкин, но к столу присел.
Редактор разлил и предложил тост:
– За Русскую землю!
В этот момент неожиданно открылась дверь, и в кабинет буквально вкатился невысокий субъект с красным носом и чрезвычайно ярко одетый. Его пытались задержать двое сотрудников охраны, но эффективности их действий мешало то, что они усердствовали только из коридора, священных границы директорского кабинета не пересекая.
Тип, поняв, что уйти от преследования вроде бы как удалось, бросился к столу и, брызжа слюной, закричал на редактора:
– Я – Хохотов! Я – деятель культуры! Я не позволю, чтобы какие-то там хамы на мне одежду рвали!
– Ничего мы не рвали! Просто он без пропуска… – забасил из коридора седой охранник.
– Идите, идите, ребята, я сам разберусь, – отпустил секьюрити главред и, слегка отстраняясь от не в меру пылкого посетителя, спросил:
– И что привело, так сказать?
– «Привело»?! Пригнало, приволокло – вот как бы я сказал! Вопиющая несправедливость!
– Вот-вот! И меня тоже! – подал реплику с места Гайкин.
Редактор, так и не выпив коньяк, расстроился и принял свой обычный хмурый вид.
– Итак… – спросил он.
Хохотов театрально вскинул голову, поднял правую руку на уровень груди и сказал:
– Люську мою отравили!
Гайкин, до которого не сразу дошел смысл сказанного, всеми силами хотел получить сочувствие, поэтому тут же поддержал:
– Вот-вот! И у меня тоже!.. – неожиданно он понял, что у него Люську не травили, и растерянно закончил. – Тали, вот, украли…
Редактор, не вникая в жизненные коллизии посетителей, стал разматывать свою позицию.
– Дубы нужны Русской земле! Могучие, сильные. Взросшие на нашей, народной почве. Чтоб стояли, как сваи, берегли землю нашу, укрепляли ее. Вот вы, например – крестьянин, – Опечаткин указал на Ивана, – а вы, допустим – рабочий, – палец редактора перекочевал на Хохотова, – а вместе вы – сила! Жизнь нашу способны перевернуть. К истокам народным возвратиться.
– Не рабочий я вовсе! – возмутился Хохотов, – я – клоун. Из цирка. У меня собачку Люську недруги отравили, чтобы мой популярный номер сорвать.
– Ну, это не важно! Клоун, рабочий – какая разница? Важно от земли Родной не отрываться, корни не терять. Я о вас, народных страдальцах, статью большую напишу. Узнает о ваших бедах весь наш край хлеборобный. О характерах ваших исконно русских поведаю…
У редактора горели глаза, слегка тряслись руки и пересохли губы – он вошел в раж.
– Уходить надо, – сказал Хохотов Ивану, – от него сейчас никакой пользы.
– А это, а тали, как же?
– Какие «тали»?! У человека приступ! «Скорую» вызывать надо. Пойдем.
Оставив Опечаткина ораторствовать в одиночестве, «рабочий» и «колхозник» вышли на улицу. Здесь их догнал фотокорреспондент и, несмотря на сопротивление Хохотова, сделал снимок.
Когда человек с фотоаппаратом исчез, Гайкин, грустно посмотрел вокруг и спросил:
– Делать-то что теперь?
– В Москву поедем. Там сейчас вся правда.
– Далеко-о-о-о.
– А ближе и не поможет никто. Поехали на вокзал!
Гайкин настолько растерялся в большом городе, что легко попал под влияние клоуна.
Перед самым отправлением поезда Иван послал две телеграммы. На завод: «Прошу отпуск свой счет еду Москву тали премия выговор разъясню Гайкин». И жене: «Аня еду Москву так надо уже скучаю Иван».
Глава 4
Часто чихающий локомотив медленно, но уверенно подтянул к платформе № 3 поезд «Зеленодар – Москва». Пассажиры тут же с истерикой приступили к процедуре погрузки. Все шло до приторности обыденно. Какой-то худой не в меру мужчина в шляпе и с зонтиком уже успел потерять билет и с собачьей преданностью в глазах смотрел на проводницу, от которой сейчас многое зависело. Уже металась среди вагонов злая тетка, не понявшая логики нумерации вагонов. Шестилетний пацан в куртке на вырост уже успел разбить папину водку и грустно выслушивал отцовские маты, прячась за широкими бедрами матери. Уже часто моргала заплаканными глазами древняя бабушка, забытая на лавочке во время посадочной суматохи своими внуками.
Иван давно не был на вокзалах, поэтому слегка удивился столпотворению. Но интереса вся эта возня у него не вызвала. Он боком протиснулся к своему месту в плацкартном вагоне, забрался на верхнюю полку и, растянувшись во весь свой значительный рост, задремал. Внизу суетился Хохотов. Он успел уже познакомиться с каким-то полковником и начал излагать тому свои философские принципы. Армеец ничего не понимал, но слушал с уважением, поскольку клоун говорил уверенно и громко.
Гайкин заснул быстро и крепко. Пассажирский поезд все увереннее съедал километры, а Ивану снился сон.
…Сидит он в глубокой кручине на необитаемом острове. Вокруг, сколько видит глаз, – бушующее море. Островок маленький совсем – пара пальм, да холмик небольшой. А шторм все сильнее. Еще немного и накроет его волна и утащит в океан. Переживать уже Ваня стал за свою дальнейшую судьбу. А тут молния сверкнула, гром грянул и появился… черт!
– Давай, – говорит нечистый с легким южным акцентом, – назад возвращайся. Хватит тебе по землям заморским бегать. Пора в родной край возвращаться.
Говорит так чертяка, а сам норовит из кармана слесаря кошелек украсть. Изловчился Иван, да как хрястнет кулаком по наглой чертовской роже! Тот визжит, копытами от боли стучит.
– Ах, вот ты как, маслопуп несчастный?! Мы его в люди вывели, профессии обучили, а он нас по мордасам!
Приглянулся тут Иван, а черт-то оказывается на одно лицо с Магарычаном Аванесом Аркадьевичем. Понял черт, что опознали его, рожу хвостом закрывает, за пальму прячется, но свою линию гнет.
– Жаловаться едешь? А никто тебе и не поверит! Нету у тебя фактов! Тали потерял? Потерял! Значит, премии на законных основаниях лишили.
– Не терял я их! Украл кто-то! – кричит возмущенно во сне Иван.
– Это еще доказать надо.
– Так и доказывайте! Мне некогда: надо еще клапана притереть.
– Не терял я их! Украл кто-то! – кричит возмущенно во сне Иван.
– Это еще доказать надо.
– Так и доказывайте! Мне некогда: надо еще клапана притереть.
А шторм все сильнее и сильнее. Брызги летят, чайки кричат…
– А вот еще случай был…
Гайкин открыл глаза, свесил голову и с удивлением обнаружил, что обе нижние полки заняты разношерстными людьми, его попутчиками. На маленьком столике, покрытом серой скатертью, стояли две бутылки водки и три «полторашки» пива.
– Подожди, подожди, дай я расскажу!
– Забуду я!
– Ничего, вспомнишь потом. Так вот. В прошлом году было. Стоит дедок на остановке. Старый уже совсем. Лет под 80. Но стильный весь – шляпа фетровая, плащ черный, перчатки кожаные. Стоит, никого не трогает. Тут беспредельщики молодые подкатили к нему. Ну, типа, бандиты.
– Во-во! Разве, что «типа». На смену культурным ворам прошлого пришли тупые бандюки, – встрял Хохотов.
Ваня протер глаза и, уже полностью войдя в действительность, стал слушать.
– Вот я и говорю. Подошли и давай над дедом издеваться. Толкают его, смеются. Дедок молчит, в сторону отходит. А те не отстают. Зашкалило их от безнаказанности, взяли и вылили деду пиво на шляпу. Тот глазами сверкнул, шляпу в урну выкинул и из внутреннего кармана выхватывает «Вальтер»!
– «Вальтер»?!
– Вот именно, что «Вальтер». Наверное, у эсэсовца во время войны отобрал.
– Ну и что?
– Что, что. Три трупа, четвертый успел свалить. Деда не поймали – старая гвардия.
Народ, раздавленный неожиданной концовкой, молчал.
– А что? И правильно! Он ведь их первым не трогал! – вдруг крикнул седой мужчина с усталым лицом труженика.
– Так что же теперь всех поубивать? – возмутился студент-медик.
– А у меня тали украли, – спускаясь вниз, горестно сказал Гайкин.
– Отставить тали, – скомандовал рыжий полковник, – попрошу дальше, товарищи.
Мужчина с яйцевидной головой, сидевший рядом со столиком, налил себе водки, шумно выпил, закусил печеньем и, решившись, сказал:
– Ладно, расскажу. С братом моим было. Пылесос у него поломался. Чинил, чинил его, все без толку. Делать нечего, купил новый. А старый возле мусорки поставил – может кому на запчасти сгодится. Два дня аппарат простоял, никто не берет. Ну, брат видит такое дело, думает, отвезу его в гараж, авось и самому понадобится. Положил на заднее сидение в машину, а сам домой поднялся – закатки забрать, чтобы тоже, значит, в гараж отвезти. Спустился во двор и видит: стекло в машине разбито, пылесос сперли.
Пассажиры дружно засмеялись.
Ваня тактично растолкал народ и, слегка покачиваясь на затекших ногах, проследовал в туалет. Внутри санузла пахло так, как и должно пахнуть. На стене за унитазом висела потускневшая табличка – «Все, что вы опускаете в унитаз, должно быть перед этим съедено».
Пристроившись на облучке, Гайкин горестно задумался. Мысли его были вовсе не о том, что он опускает в унитаз, а о недоброй своей участи. О несправедливости, которая заставила его сорваться с места и ехать Бог весть куда.
«Эхе-хей! Куда я еду? В Москву. А что Москва?… Поможет, что ли? Не подойдешь же к первому встречному и не скажешь: «Я по поводу такелажного инструмента». Засмеют, наверное? А может, и нет. Народ там серьезный, сам по телевизору видел. С портфелями все, по большей части. Только вот надо как-то обращаться с ними научиться. А то загну трехэтажным, конфуз выйдет». Рассуждая так, Иван кинул рассеянный взгляд на коробочку для туалетной бумаги. Там вместо привычного рулона или, на худой конец, салфеток, лежала громоздкая книга с наполовину вырванными страницами. «Орфографический словарь» – прочитал Иван. «А возьму-ка я, да и выучу с пару десятков слов незнакомых, и буду их вместо матов употреблять. И срамоты не будет – вроде как и я умный, и знающий». Эта идея Ивану очень понравилась. Взяв словарь с собой, он покинул клозет и пошел на свое место.
Мужчины уже покончили с историями и завели новый разговор из серии «Кто откуда призывался».
Подошедшего Гайкина тут же опросил полковник. Он был сильно порозовевший: и от того, что выпил много водки, и от того, что больше всех был в теме.
– Служил?
– Как все, – настороженно ответил слесарь, прижимая к груди словарь.
– Какие войска?
– На флоте, – ответил Иван и забрался на верхнюю полку. Удобно устроившись, он раскрыл сильно пострадавшую в клозете книгу на букве «Р».
– Рыдван, рыбонасос, рухлядь, рутинист, рудоспуск, ротапринт, – вслух проговаривал он новые для себя слова, чтобы лучше их запомнить.
Вагоны качались, словно ведра на коромысле. Внизу журчал ручеек военного разговора. Гайкин упорно изучал непонятные слова. Москва мчалась со скоростью 60 километров в час навстречу Зеленодарскому поезду и даже не подозревала об этом. Мягкие сумерки зачернили окна, в вагонах зажглись желтые лампочки. Пассажиры допили водку и разбрелись по своим койко-местам.
Иван, устав от орфографического словаря, стал смотреть в окно. Уже лет двадцать он не покидал пределы своего родного приморского города, поэтому, наблюдая за темным огромным пространством, именуемым Россией, он испытывал чувства, близкие шестнадцатилетней девице, неожиданно узнавшей о своей беременности.
– Реципиент, твою мать! – по-новому выругался слесарь, – большая она, страна наша!
Глава 5
Поезд, как опасливый вор, подкрался к Москве ранним утром. Еще спали и члены правительства, и беспокойные депутаты Государственной думы, и их вертлявые помощники и секретари. Спали работники министерств и ведомств во главе со своими министрами, спали труженики подкомитетов и подкомиссий. Даже творческая интеллигенция, уже вернувшаяся со своих посиделок, беспокойно ерзала в кроватях, гламурно посапывая во сне.
Не спали пассажиры, прибывающие в столицу из Зеленодара. Они сидели возле своих чемоданов и смотрели в черные окна бегающими глазами перепуганных куриц.
Гайкин стоял возле открытого окна и наблюдал за приближающейся Москвой. Это зрелище ярко освещенного мегаполиса настолько поразило закоренелого провинциала, что у него самопроизвольно открылся рот, причем настолько широко, что туда вполне могла бы забраться белка.
Горизонт неотвратимо розовел. Курский вокзал шумно подкатил к поезду. Сотни встречающих вмиг ожили и одновременно выпучили глаза и, не сговариваясь, стали метаться по перрону. Послышались первые радостные крики: «Маша, а вы Люсеньку привезли?», «Сашка!!! А борода твоя где?!», «Евгений Петрович, Галка мальчика родила!» и т. п. Полились первые слезы, и раздался первый нервный смех. Потом все звуки слились воедино, создавая неповторимый гул железнодорожного вокзала.
Гайкин, Хохотов и примкнувший к ним полковник вышли из вагона. Невдалеке стоял сильно усеченный духовой оркестр. Медь, ожидая своего часа, играла с взошедшим солнцем в кривое зеркало. Музыканты переминались с ноги на ногу и перелистывали ноты. Толпа обтекала эту группу в черных фраках, как течение Гольфстрим – Ирландию. Тут же рядом метался маленький вертлявый человек в сером костюме. Недостаток своего роста он пытался компенсировать частыми прыжками. Он грозным голосом кричал:
– Галкин! Господин Галкин!
Иван услышал призыв невысокого гражданина в несколько искаженном вокзальным шумом виде. «Меня зовут, что ли? Неужто в Москве узнали, что я еду? Опечаткин, наверное, сообщил!»
– Гера! Пошли быстрее нас ищут! – крикнул Гайкин и, ухватив клоуна за руку, поволок к оркестру. Полковник увязался следом.
– Мы здесь! Тута мы!
– Вы – Галкин?
– Да, да, Гайкин! – перекрикивая толпу, сообщил Иван.
– Здравствуйте, господин Галкин! – взревел вертлявый и тут же дал команду оркестру.
Музыканты заиграли такую замысловатую мелодию, что Иван потерялся в догадках, рады ему здесь или совсем наоборот.
Встречающий, которого звали Аристарх Григорьевич, после того, как оркестр сделал свое дело, рассекая толпу словно маленький ледокол, повел Ивана к машине.
– А это кто? – спросил он у Гайкина, указывая на Хохотова и полковника, следовавших в кильватере.
– Мои друзья, – великодушно сообщил слесарь.
– Гм-м-м, – издал неопределенный звук Аристарх Григорьевич, – мы сейчас отвезем вас в гостиницу. Сегодня по плану подготовка к семинару. Завтра в 10 утра я за вами заеду. Не забудьте приготовить доклад.
– А че готовить, рольганг его в душу? Я и на словах могу!
– Лучше все-таки в письменном виде, – слегка удивился встречающий.
– Хорошо, ромбоэдр его забери, напишу если надо.
Погрузив гостей столицы в автомобиль, гостеприимный москвич дал указание шоферу:
– В гостиницу!
Иван ехал по мегаполису, смотрел в окно и мало, что понимал. Под воздействием от увиденного, его сознание и мировосприятие со скрипом, но все же менялось. Всю красоту Москвы он поначалу не заметил, но мощь ее и серьезность осознал сразу же.