– Уотсон, – прервал мои размышления Холмс, похлопывая по плечу, – как вы себя чувствуете? Пришли в себя?
– Что произошло? – спросил я, чувствуя, что голос мой дрожит, как, впрочем, и мои колени.
– Вам стало плохо, но теперь, когда лишнее вышло из вас, думаю, всё наладится. Но сейчас я вас отправлю домой. Вам нужен сон, – а потом серьёзно добавил: – И более крепкие срываются. Не всем дано оставаться бесчувственными автоматами.
Я плохо помню, как мы добрались до Бейкер-стрит. Помню, что по дороге меня вновь мутило, но всё же я смог доехать до дома, и лишь добравшись до уборной, дал выход всему тому, что не вышло в предыдущий раз.
Миссис Хадсон и Холмс помогли мне привести себя в порядок и довели до кровати, улёгшись на которую, я моментально отключился. Несколько дней, пока я валялся то просыпаясь, то вновь забываясь, всё же дали возможность моему мозгу получить некоторый отдых от последнего потрясения. Не знаю, насколько я вернулся, но то, что у меня обнаружились подобные проблемы, наводили на мысль, что, может, действительно пришла пора сменить род своей деятельности.
Когда мне стало лучше настолько, что меня уже не шатало при поднятии с постели, и я уже мог самостоятельно передвигаться по квартире, навещавшие меня мысли стали замещаться другими размышлениями. Я пытался обдумать то, что мне было известно о последних преступлениях, лихорадочно искал ответ, но пока не находил его. Холмс старался не тревожить меня, и лишь иногда я случайно видел его. Он был угрюм, видимо, пока ещё не мог раскрутить это дело, и мне хотелось хоть как-то помочь ему. Я вспоминал последнее убийство, свидетелем которого был, и понимал, как мало я запомнил. Черты предполагаемых убийц у меня почти не отпечатались в памяти, перед глазами стоял лишь окровавленный затылок убитого и его ноги, обутые в тяжёлые башмаки с подкованными каблуками. Это кровавое месиво заставляло что-то вспомнить, но что? А потом всплыли в памяти слова Холмса о молотке и… Я задумался. Молоток. Те, кто мне встретились на мосту, были одеты как рабочие, но что это даёт? Ничего. Молоток, молоток… отбивная… Джимми… А вдруг? Хотя, возможно, это ошибка, но вероятность того, что эти два события могут быть связаны, не давала мне покоя. Я попросил нашу хозяйку сообщить мне, когда придёт Холмс. Мне не терпелось поделиться с ним этими моими размышлениями.
– Джимми! – выкрикнул я, когда мой друг появился в дверях моей комнаты.
– Может быть, – уклонился он от того, чтобы поставить точку в этом вопросе, но в то же время давая понять, что понимает, о чём я хочу ему сказать. – Пока у нас нет оснований для такого вывода, но исключать это совпадение не стоит.
Холмс замолчал. Как же так? Я удивился, что он не заинтересовался моим предположением.
– Холмс, – негодовал я, – почему сразу не проверить эту версию?
Холмс посмотрел на меня.
– Уотсон, – начал говорить, подбирая слова, – понятно, что это неплохая мысль и мне она тоже пришла в голову, тем более что незадолго до своей смерти, судя по земле на его ботинках, убитый старик был на Милтон-стрит. Но я посчитал, что это мы успеем сделать, а в первую очередь надо собрать общую статистику подобных преступлений, чем я и занимался в эти дни.
– Понятно, – вымолвил я. Мне хотелось быть полезным моему другу, но тот, видимо, был другого мнения. – Но может, Джимми знает ещё о подобных случаях?
– Да не унывайте вы так, Уотсон, – улыбнулся мой друг. – Обещаю, что сегодня же навещу Джимми Я жалко улыбнулся, со мной разговаривали, как с маленьким…
Но Холмс действительно выполнил своё обещание и, придя вечером ко мне, рассказал то, что ему удалось узнать.
– Уотсон, – начал он серьёзно, – знаете, а вы оказались правы. Действительно надо было сразу навестить нашего знакомого.
– Не томите, Холмс, – я весь подался к нему, – рассказывайте.
– Так вот, – продолжил Холмс, – некто Чарли Стоун пару месяцев назад вернулся с каторги, где отбывал срок за взлом сейфа в одном из небольших банков, но это не важно. Вернулся он глубоким стариком, больным и без средств к существованию. Для того, чтобы как-то выжить, совершает кражу, крадёт пару шиллингов, надеясь на то, что его вновь поместят в тюрьму. Его задерживают, но вскоре отпускают из-за мелочности совершённого преступления. А на другой день его находят зарезанным в Регентс-парк.
– Как? – вскричал я. – Там же…
– Да, Уотсон, – кивнул Холмс, – там же. Только несколько в другом месте. Джимми говорит, что Чарли не имел врагов и всегда умел находить общий язык с любым, с кем бы ни общался.
– А знал он того, которого, – я замялся, – которого нашёл я?
– Знал, Уотсон, знал. Это Патрик Пэмп. Это однозначно, так как он назвал несколько примет, которые я обнаружил во время осмотра тела в морге, уже после того, как отвёз вас на Бейкер-стрит. Он его видел в тот день. А также видел, что он ушёл вместе с двумя рабочими, по описанию близкому к вашему.
– Значит, это и были убийцы, – произнёс я. Холмс кивнул, а я стал пытаться вспомнить лица тех, кого я видел в парке.
– Вы уже можете выезжать в свет? – шутливо прервал молчание Холмс. – Сил хватит?
– Вполне, – ответил я, понимая, что вопрос задан не просто так. – Нашли что-то интересное?
– Да. Вы согласны съездить со мной по одному адресу? Да не дуйтесь вы на меня, что не говорил вам об этом раньше. Вы же болели, – я кивнул. – Ну, так что? Вы со мной?
– И куда?
– Месяц назад на Сонфварк-стрит был найден повешенным в своей комнате Джон Джонсон. Он был уже под судом по вопросам мошенничества на ипподроме, но доказать его вину не удалось. Информацию дали соседи, которые почувствовали сильный трупный запах. Когда вскрыли дверь, то обнаружили тело. Дверь была заперта изнутри на крючок, поэтому не было никаких сомнений в том, что это самоубийство. Почему это произошло, непонятно. На всякий случай надо бы осмотреть комнату, а то что-то часто стали преступники кончать жизнь самоубийством, – Холмс хмыкнул. – Странно всё это.
– Едем с самого утра?
– Да, сразу после завтрака.
Утром мы сели в экипаж. Холмс назвал адрес и откинулся на спинку. – Или вот ещё случай, о котором я узнал от одного осведомителя и подтверждённый в полиции. Томми Маргрейв, держатель притона и скупщик краденого, неожиданно понимает, что поступает плохо, и с камнем на шее бросается в Темзу, оставляя записку, в которой сообщает, что раскаивается, и рассказывает подробно о своих делах…
Когда мы вошли в нужную нам квартиру (у Холмса были необходимые документы и ключи), то обнаружили, что трупный запах до сих пор явственно ощущается, и я какое-то время прикрывал нос, пока не привык, Холмс же, казалось, ничего не замечая, сразу стал обследовать комнату. Я стоял в дверях, а он последовательно, квадрат за квадратом, исследовал пол, стены, немногочисленные предметы, коими были табуретка, дряхлый ящик, используемый для хранилища всякой мелочи, свечи, поношенная обувь, слесарные принадлежности; несколько досок, лежащих на кирпичах, служивших, видимо, кроватью, различные тряпки (одежда, соломенный матрас, изъеденное молью грязное шерстяное одеяло) и некоторый запас дров. Изучив всё это, Холмс неудовлетворённо хмыкнул и стал оглядывать стены. Постепенно я привык к запахам, царившим здесь, и тоже стал осматривать комнату, ступая лишь туда, где побывал мой друг. Внезапно Холмс остановился и стал что-то высматривать на стене, находящейся над дверным косяком.
– Уотсон, подайте табурет, – не оборачиваясь, попросил Холмс.
Я подал ему то, что требовалось в протянутую им руку. Он поставил перед собой табурет и встал на него, не отрывая взгляда от стены. После минутного разглядывания чего-то на ней он спрыгнул, закрыл дверь и тщательно изучил внутреннюю щеколду. После этого открыл дверь и перетащил табурет в коридор. Вскоре раздался голос Холмса:
– Уотсон вы не могли бы мне подать стеариновую свечу из сундука?
Я открыл его, выбрал наиболее длинный из хранившихся там огарков, и отнёс Холмсу. В коридоре было темно. Я зажёг свечу и протянул её моему другу. Тот стал водить ею вдоль стены над верхним косяком.
– Есть, – пробормотал он. – Уотсон, идите в комнату и смотрите, из какого отверстия сейчас высунется проволока.
Я послушно вернулся в комнату. Вскоре раздалось шуршание, и из отверстия, расположенного прямо над левым углом дверного косяка, высунулся конец проволоки.
– Вижу, – крикнул я.
Проволока исчезла, и Холмс, спрыгнув с табурета, подошёл ко мне. Я показал ему, откуда высовывалась проволока. Холмс усмехнулся:
– И здесь убийство.
– ???
– Всё очень просто… – видя моё недоумение, начал было объяснять Холмс, но отвлёкся и вышел в коридор. Я отправился следом.
Холмс ходил и рассматривал с помощью свечи углы. Наконец он повернулся ко мне.
– И здесь убийство.
– ???
– Всё очень просто… – видя моё недоумение, начал было объяснять Холмс, но отвлёкся и вышел в коридор. Я отправился следом.
Холмс ходил и рассматривал с помощью свечи углы. Наконец он повернулся ко мне.
– Всё ясно. Жертву, видимо, поджидали вон там, – и он махнул в сторону одного из тёмных углов. – Там есть характерные отметины от подкованных ботинок, таких же, как и в комнате. Правда, за прошедший месяц пыли набралось изрядно, но всё же след читаем.
– Холмс, так почему вы решили, что это убийство? – напомнил я моему другу, что мне не удалось постигнуть ход его размышлений.
– То небольшое отверстие, – начал объяснять он, – через которое я просовывал проволоку, использовалось для продевания сквозь него нитки, с помощью которой и была опущена щеколда, чтобы создать иллюзию, что дверь закрыта изнутри – с обеих сторон отверстия остались в пыли следы от этой нитки. Так-то, Уотсон.
Следующие два дня я всё же решил уделить внимание своему здоровью и поэтому старался побольше гулять. Холмс редко появлялся дома, собирая сведения, которые, возможно, могли быть так или иначе связаны с этим делом. Как-то, возвращаясь с очередной прогулки, я неожиданно увидел, что с противоположной стороны к нашему дому приближается озабоченный Холмс.
– У меня к вам дело, – промолвил Холмс, едва мы поздоровались и вместе поднялись по ступенькам.
Нам открыла миссис Хадсон, которая шёпотом сообщила, что нас ожидает посетитель:
– …и он весьма странный человек.
– Что же в нём странного, миссис Хадсон?
– Он выглядит как вы, – ещё тише проговорила она.
– Что это значит? – спросил Холмс удивлённо, но в то же время настороженно.
– Я даже сначала очень удивилась, – продолжила наша квартирная хозяйка, – когда открыла ему дверь. Он вошёл так, как будто это были вы.
– Спасибо, миссис Хадсон. Ну что, Уотсон, вы готовы увидеть двух меня одновременно?
– Готов, Холмс, – ответил я и перехватил трость так, чтобы можно было её использовать как дубинку.
Когда мы вошли, то увидели нашего посетителя сидящим на кресле, повёрнутом в нашу сторону. Он сидел спиной к окну, поэтому разглядеть его пока ещё было трудно.
– Долго вы поднимаетесь, господа, – приветствовал нас незнакомец. – Прошли давно, а потом пропали. Хотел уже спускаться за вами.
– Кто вы такой? – спросил Холмс, подходя к своему гостю и бесцеремонно разглядывая его.
– А вы не узнаёте?
– Нет. И должен признать, – Холмс покивал головой, – что вы или тот, кто вас нарядил, постарались на славу. Но знаете, – Холмс повернулся к нему спиной и уселся в свободное кресло, попутно делая жест сесть и мне, – незнакомец, мной выглядеть тоже небезопасно, – усмехаясь, и доставая из портсигара сигарету, произнёс мой друг. – Рассказывайте, что случилось.
Гость после этого как-то сразу поник. Несмотря на обилие грима, глаза выдавали его. Именно поэтому он был как на виду. Незнакомец держался уверенно, но его глаза выражали страх, который мой друг сразу же заметил.
– Мне очень нужна ваша помощь, мистер Холмс, хотя я и не заслуживаю её. Моё имя Джордж Олдфилд. – Он поднял голову, пытаясь понять, какую реакцию вызвала огласка его имени. Но, видимо, не разглядев ничего, с сожалением произнёс: – Я поставляю шейхам английских девушек.
– И вы считаете, что этим признанием расположите нас к себе? – возмущенно спросил я его.
– Нет, что вы, доктор Уотсон, я даже и не думал об этом. Но у меня нет другого выхода, как признаться во всём.
– Мистер Олдфилд, ближе к делу, – вмешался Холмс, который весь превратился в слух.
– Да, конечно, мистер Холмс. Я буду краток. В прошлом месяце я почувствовал внимание к своей персоне и, предполагая, что это полиция, вынужден был сменить подряд несколько квартир, чтобы избежать встречи с ней. На всякий случай сменил и имя. Лишь после этого я успокоился, но два дня назад мне нанесли тяжелейший удар прямо в сердце – похитили мою единственную дочь Эмили! Понимаете! – он чуть не кричал.
– Мистер Олдфилд, успокойтесь и продолжайте. Мы внимательно вас слушаем.
– Бедная моя девочка. Её мать, Адель Бленкенсоп, умерла, когда Эмили едва исполнилось три года. Они требуют меня в обмен на неё. Я на всё готов, но совсем не уверен, что с ней ничего не случится, если я сдамся им.
– Дочь знала, чем вы занимаетесь?
– Конечно же, нет. У меня есть и другой бизнес, связанный с торговлей хлопком и шерстью, в общем-то, успешный, который и позволял спокойно заниматься основным моим делом, не привлекая внимания.
– У вас есть недоброжелатели?
– Они есть у всех. А мне многие завидуют, очень прибыльный бизнес.
– Да уж, – поморщился Холмс. – Если бы не похищение человека, я бы не стал с вами даже разговаривать.
– Я всё понимаю, и клянусь, что как только всё разрешится, я брошу это дело…
– Мистер Олдфилд, рассказывайте подробности, иначе я не смогу вам помочь. Как вы узнали о требованиях?
– У меня есть верный помощник, Том, через которого эти негодяи и передали мне свои требования, – он замолчал.
– Повторяю, мистер Олдфилд, – сказал Холмс раздражённо, – рассказывайте всё. Что, мне из вас вытягивать каждую фразу?
– Простите, пожалуйста, я очень волнуюсь. Когда мне удалось скрыться от полиции, то единственной ниточкой, связывающей меня с внешним миром, остался Том. Я ему всецело доверяю, так как в своё время он доказал свою преданность спасением меня и моей малышки, когда мы были во Франции. Да и потом не раз помогал мне. Так вот, два дня назад моя дочь пропала из дома, который я снял для неё на то время, пока не уляжется эта история.
– Вы жили отдельно? – уточнил Холмс.
– Да. Я считал, что так для неё безопаснее. Охранник, бывший при ней длительное время, был найден убитым, и на его теле находился вот этот листок, который и принёс Том:
«Эмили у нас. Будьте один около Монумента в понедельник в 7 часов вечера. Советуем поторопиться. Не делайте глупостей».
Холмс взял листок, подошёл к столу и несколько раз при помощи лупы изучил послание.
– Буквы взяты из «Te Daily Telegraph». Отпечатков пальцев нет. Для наклейки использовали хлопковые перчатки. Это было вчера? Как он был убит?
– Да, это было вчера. Ему размозжили голову.
– Я могу увидеть тело?
– Нет, Том позаботился о нём, – мистер Олдфилд замолчал, а потом как бы спохватился: – А понедельник завтра.
– Да, – протянул Холмс, – времени у нас маловато…
– Что мне делать? – Мистер Олдфилд сидел весь поникший, заискивающе смотря на Холмса. – Они же убьют мою девочку, – не выдержав, вскричал он.
– Я могу поговорить с Томом?
– Не сегодня. Мы договорились, что он будет подстраховывать меня завтра, там мы и увидимся.
– Понятно, – Холмс замолчал, обдумывая ситуацию. Установившееся безмолвие било по ушам. Ни я, ни наш гость не решались нарушить её. Наконец Холмс заговорил:
– Мистер Олдфилд, завтра вы пойдёте на встречу, стараясь не выказывать того, что за вами может кто-то стоять, мы предпримем необходимые меры, о которых вам лучше не знать. Да, вы не принесли случайно с собой фотографии своей дочери?
Наш вечерний посетитель мгновенно, как будто только и ждал, вытащил откуда-то из-под одежды фотографический снимок и протянул его Холмсу. Тот посмотрел на него и положил на стол.
– Я оставлю, с вашего позволения, а сейчас мы изменим вашу внешность, и вы покинете нас. Пройдёмте ко мне в комнату.
Они поднялись и скрылись за дверью. Я остался и стал ходить по комнате, но вскоре сел, понимая, что не имеет смысла сейчас в одиночку, без Холмса что-то придумывать, гадать. Надо просто дождаться его и выслушать моего друга, а пока… а пока надо узнать, что нас сегодня ожидает на ужин. Эта конкретика сразу меня успокоила, и я отправился к миссис Хадсон справиться о том, чем она нас решила сегодня побаловать. В последнее время она нас удивляла, отыскав где-то какую-то старую книгу рецептов, и готовила, следуя ей, каждый раз всё более непривычно и, главное, вкусно…
Когда я вернулся, то застал Холмса сидящим за столом и что-то торопливо пишущим. Я окликнул его, но тот, не поднимая головы, махнул мне рукой, давая понять, что сейчас очень занят. Я прошёл к себе и переоделся. Я не знал, чего следует ожидать от завтрашнего дня и даже от сегодняшней ночи, поэтому решил, ничего не предпринимая, терпеливо ждать. А Холмс писал и писал. Но это продолжалось не очень долго, хотя стопка исписанных им листков оказалась весьма внушительной. Он разложил всё по конвертам, надписал их и, быстро одевшись, покинул комнату, бросив напоследок: «Через полчаса поужинаем»…
За ужином Холмс ни словом не обмолвился о предстоящем, полностью предаваясь трапезе, постоянно нахваливая приготовленное и рассказывая об экзотических блюдах, которые ему приходилось пробовать в богатых домах, говоря, что наша миссис Хадсон готовит гораздо лучше, при том, что использует в качестве продуктов то, что доступно, а не то, что трудно, а порой просто невозможно приобрести на рынках Лондона за разумные деньги. Я ел и слушал моего друга, иногда что-то уточняя, но не менял направленности разговора, понимая, что Холмс сейчас размышляет. Мы поели, и когда со стола было всё убрано, удобно расположились в креслах, закурили сигареты. Их я сегодня приобрёл у своего знакомого, который (периодически он поставлял мне неплохой табак) клялся, что подобного я ещё не пробовал. Они действительно оказались неплохими, и, не спеша вдыхая аромат, мы сидели, закрыв глаза, наслаждаясь им, а также той лёгкостью, которая была присуща этому сорту табака. Холмс не торопился, да и я не настаивал, хотя и ждал его рассказа. Вскоре он поднялся и, сходив в свою комнату, вернулся, держа в руке листки бумаги.