-- Погоди. Есть хочешь?
Витька даже ответить сразу не смог. Потом кивнул. Тогда парень велел снять трусы и повёл на кухню.
Следующие где-то минут сорок парень общёлкивал Витьку по-всякому. На диване, в ванной, в лоджии. Как он ест, как лежит (вроде спит), около телевизора, на ковре, на унитазе (правда, не приказывал ничего делать, просто посадил). Снимал, он вроде бы та-нцует. Вдвоём с собой - на коленках, в обнимку стоя, на руки брал, ставил перед собой на колени. И ещё многое другое... Витька стал такой вялый, почти в отключке, молчал и всё делал, что говорили, даже улыбался иногда, когда велели. Ещё его сильно тошнило. Потом парень коротко сказал:
-- Пошли, - и повёл Витьку в другую комнату. Стал говорить, как ему нравятся маль
чишки, уговаривать не бояться, что он всё сделает хорошо, а Витьке только потер-петь надо. Потом посадил мальчишку рядом, начал ласкать - уже по-настоящему лас-кать, уложил на живот...
- Витька не сопротивлялся и не помогал, так просто, гнулся, куда гнули и почему-то думал: а вот уснуть бы сейчас. И вдруг... его посадили. Парень посмотрел Витьке в глаза - диким таким взглядом, что тот испугался и немного ожил - сквозь зубы выма-терился и неожиданно поволок мальчишку к двери! Выбросил на лестничную площадку - Витька не удержался, грохнулся плечом в стенку, упал, - а следом полетели джинсы, трусы, майка. Витька сидел голый, ничего не делая. Долго сидел, потом лифт скрипнул где-то внизу, мальчишка встал, начал одеваться. Его заколотило - так затрясло, что он никуда не мог попасть,опять сел, а его било,зубы стучали, пальцы на ногах сами скрючи-лись, как когти. Опять распахивается дверь,вылетел какой-то пакет, и этот парень аж с визгом заорал:
40.
- Уё...вай отсюда на х... ! - и с треском захлопнул дверь.
Кое-как Витька оделся, взял пакет (почему-то показалось, что он его, хотя не было у Витьки никакого пакета). В лифте обблевался - всем, что съел - и подумал длинно: "Жалко, хоть какая-то польза была бы..."
Ну и вроде как проснулся.
Как же он дунул от подъезда! Чуть ли не весь мост - километра два - до правого берега пробежал... А там в кустах возле лодочной станции поуспокоился и только те-перь увидел пакет в руке. И полез в него.
Во-первых, там были фотки. Ещё - еда. Консервы какие-то, нарезки колбасные, хлеб, печенье, шоколадка, всё вразнобой, видно было, что просто швыряли подряд, что попадалось. И деньги. Тысячная бумажка.
Витька заревел. Сидел и ревел, никак не мог остановиться. Долго, уже совсем день был, когда он пришёл в себя. Потом умылся, поплавал в этом "море", как называли ме-стные большое водохранилище. Поспал немного на солнце, проснулся уже вроде как в но-рме, а всё это вспоминалось, как через туман. Фотки тут же порвал на мелочь и зарыл, рвать старался так, чтобы не смотреть. Поел и пошёл покупать обувку и ещё кое-что...
4.
Следующие два месяца Витька опять колесил по центральной России. Но теперь в мальчишке прочно жил страх. Страх надломил его, вытеснил все прочие мысли и чувства - не до конца, но ощутимо. Витька боялся самого себя. То, что казалось ему привычным и естественным - лицо,тело - оказывается, могло вызывать в людях другие чувства. Жу-ткие и необъяснимые. Ему вспомнилось предостережение Федьки, и он всё чаще шараха-лся от людей, не стараясь разбираться в их намерениях. И всё чаще голодал... А голод за-ставлял его не то чтобы забывать правила Федьки, но сознательно пренебрегать ими.
И кроме того, происходит чаще всего именно то, чего мы боимся. Этого правила Витька вообще не знал. Как и не знал того, что от подозрительности устаёшь, теряешь бдительность - и...
Витька добрался в Петербург - надменный северный город, задуманный Петром Великим, как "парадиз", рай, новая столица великой Империи. В нынешней реальности это было гнездо бандитов, чинуш и торговцев всем на свете (в основном - Родиной), в ко-тором все памятника славного прошлого смотрелись как-то идиотски - даже не стран-но, а именно идиотски. Сияющий шпиль Адмиралтейства в стране без флота, вот чем был Санкт-Петербург начала ХХI века.
Впрочем, Витька об этом не думал совершенно.
Сперва ему показалось, что повезло. На вокзале уже на второй день он познакомил-ся с Максом - парнишкой одного возраста с собой, фамилии которого Витька так никог-да и не узнал.Макс был из офицерской семьи. Его отца выкинули со службы несколько лет назад, во время Второй чеченской - за то, что он передавал трофейное оружие и боепри-пасы отрядам терских казаков. Как чаще всего бывает с военными в таких случаях, отец Макса спился мгновенно и в совершенно невменяемом виде попал под трамвай. Мать пое-хала куда-то в Москву - "искать правду". Больше Макс её не видел и, чтобы как-то про-жить, нанялся в загородный клуб "Аквариум". Было это две недели назад, но вот напар-ник Макса смылся - и мальчишку администрация послала искать замену, руководствуясь нормальной логикой: пацан с пацаном скорей договорятся.
- Вот, - Макс со смехом показал настороженно слушающему Витьке листок бумаги, - даже виртуальный портрет составили. Сказали: ищи, чтобы был похож. Похож?
Мальчишка на бумаге в самом деле был похож на Витьку.
- А что за работа? - спросил Витька. Макс охотно ответил, пиная ножку вокзальной
скамейки пяткой кроссовки:
41.
- Да представления всякие в воде. Ты плавать умеешь? - спохватился он. Витька кив-нул: - Ну и нормалёк. Платят так себе, если честно, но жильё и кормёжка отличные.
Витька не верил, что ему так, с ходу, могло повезти. И опять недоверчиво поин-тересовался:
- Ну а чего делать-то надо? Какие представления?
Макс вздохнул. Показал руками:
- Ну там такой аквариум большой. Народ жрёт-пьёт, а там всякое... - он помялся: - Правда это. Там иногда надо ну. Голым выступать.
- Голым?! - Витька вскочил. Макс беззаботно махнул рукой:
- Ну и что? Я вот две недели там. Шесть представлений, и всего два раза... так. И вообще это просто так, никто даже не прикасается, да и не присматривается почти. Им там, в зале, дела-то, они ужрутся - и под стол. Ну или на баб смотрят.
- Там что, бабы?! - Витька сам не знал, почему ещё не сбежал. Может быть, потому что не ел уже почти трое суток и устал бояться?
- Ну... - Макс пожал плечами...
...Владелец заведения - молодой полный мужик по имени Жорка - Витьку почти ус-покоил. Нет, остался какой-то стыд... но страх практически исчез. Во-первых, этот Жорка досадливо отмахнулся рукой, когда Витька что-то начал мямлить, едва войдя, что он не хочет, что он...
- Чего тогда пришёл? Вали, вон дверь.
Витька оглянулся. Уходить не хотелось. Хотелось есть. А перед Жоркой стояли ко-фе и бутерброды на тарелочке. Витька переступал с ноги на ногу и не уходил, старался смотреть не на еду, а на фотку молодой красивой женщины с девочкой лет трёх на ру-ках, стоящую возле компьютера на столе.
- Это мои жена с дочкой, - буркнул Жорка и вгляделся в мальчишку. - А вообще-то... во-обще-то, - он встал, - ты подходишь, - и добродушно засмеялся: - Ну ты что, дурачок? Нет, это не притон. Нет, я не работорговец. И не сутенёр.
- А как же... - просипел Витька, сглотнул, кашлянул и облизал губы. - Как же...
- А что тут такого? - Жорка подошёл к шкафу, достал какой-то альбом. - Если хо-чешь знать, это искусство. Да-да, искусство. Вот, смотри, - он открыл глянцевые стра-ницы. - Художник Иванов. Вот его "Пришествие Христа народу". Слышал? (Витька по-мотал головой) Картина - на весь мир знаменитая. Классика! - А вот его же итальянс-кие зарисовки. Везде голые мальчишки. Так он кто: сутенёр, педофил? Ху-дож-ник, - Жо-рка поднял палец. - Так как будем?
Витька смотрел на альбом и сопел.
А кофе с бутербродами - пахли на столе...
...И действительно - всё было нормально. И комнатка - небольшая, но устроенная - для них с Максом. И деньги. И прогулки по городу. И никто не приставал, и его даже не загоняли (мол - скорей-скорей!) в этот аквариум, серьёзно готовили, разучивали поведе-ние, сценки-скетчи... Целую неделю, по нескольку часов в день, со специальным тренером. И девчонки из труппы к ним с Максом относились совершенно спокойно.
Правда, Витька всё равно почти обмер, когда настал день первого представления. Но... оно оказалось безо всякого раздевания. Это во-первых. А во-вторых - из зала и не смотрели толком, Макс не соврал. Это было даже немного обидно, если честно. Он-то старается, а там...
Раздеваться пришлось ещё через раз. Витьке опять было отчаянно стыдно, он да-же толком не помнил, что делал, просто производил заученные движения... Но на них опять считай и не смотрели!!! А девчонок стесняться просто не получалось - вместе работают, деньги же зарабатывают... Не что-то там такое.
Так прошли три недели. Витька освоился окончательно и полностью. И даже не заволновался, когда одно представление отменили - Жорка сказал, что у Макса какие-то
42.
личные дела...
...Макса привезли обратно вечером. Он плакал и трясся мелкой безостановочной дрожью. Витька пытался его успокоить - не получалось. Из карманов куртки, когда Ви-тька помогал Максу раздеться, посыпались деньги - несколько сотенных. Витька долго добивался у Макса, что с ним случилось. А потом понял сам. Всё понял сам.
В следующую неделю он несколько раз пытался найти способ бежать - и ничего не получалось. Внутренние помещения клуба оказались настоящей тюрьмой, хотя и доста-точно комфортной. На сцену их больше не выпускали - и Витька понял, что им уже наш-ли там замену. Как его нашил на замену какому-то парню, раньше работавшему с Мак-сом. А их...
Макса увозили ещё не раз, и Витька начал замечать, что тот всё спокойней и спо-койней относится к происходящему. И аккуратно кладёт деньги на подаренную ему в один из "отъездов" карточку.
Витька попытался с ним поговорить. Макс сперва молчал, потом с вызовом сказал:
- Ну и что? Да, трахаюсь. А что мне ещё делать? Ты вот вообще думал головой, какое у нас будущее? Кому мы нужны? А я накоплю сколько смогу, и больше никогда, - он пов-торил с ожесточением, - ни-ког-да так жить не буду! Пусть другие так живут, а я - не буду! Всё для этого сделаю! - истово закончил он.
Витька отошёл и забился в угол своей кровати.
В тот вечер приехали за ним...
...Толстенького человечка,прикатившего в "ролс-ройсе",звали Яков Яковлевич Што-кберг, и Витька так никогда и не узнал, чем он собственно занимался. Мысленно Витька не раз прокручивал, что будет делать, когда за ним вот так придут, как за Максом. А в реальности не сделал ничего. Покорно поднялся на ноги и пошёл следом за здоровым, как шкаф, охранником. Молча сидел в машине на заднем сиденье, глядя на носки своих кросс-совок. Без звука прошёл по дорожке в дом, надёжно спрятанный за высокой стеной из бе-лых бетонных плит, обклеенных пластиком "под камень".
И закричал только когда в большой полутёмной спальне Штокберг, сопя, стал сди-рать с него одежду. Кричал до тех пор, пока не охрип.
Хотя уже понял, что это бесполезно. Никому просто не было дела до его криков - и ему следовало благодарить небо за то, что Штокберг не оказался садистом-убийцей. Но даже охрипнув, Витька сипел горлом и захлёбывался - от боли и отвращения...
...Поставив дрожащего, зарёванного Витьку перед собой, Штокберг поднял его по-дбородок пальцем и назидательно сказал:
- Теперь ты моя вещь. Понял? Вроде красивого предмета мебели.
- А когда... обратно? - простонал Витька. Сейчас клуб казался ему едва ли не убежи-щем ото всех бед и ужасов. Штокберг усмехнулся:
- А зачем тебе обратно? Я тебя купил. Долго за тобой наблюдал, ну и решил, что ты мне подходишь. И я же сказал, ты - моя вещь.
- Я не вещь, - тихо ответил Витька и длинно вздрогнул. Яков усмехнулся и лениво заме-тил:
- Да, это ты правильно сказал. Извини, я ошибся. Если вещь обронили, то обязательно подберут. Хозяин или ещё кто-то, чтобы вернуть или чтобы украсть, но подберут. А ты никому не нужен. Это точно, ты не вещь. Просто маленький русский дерьмец, у ко-торого смазливая мордашка, вот и пользуйся этим. Таково твоё жизненное предназначе-ние...
...Он любил порассуждать о жизненном предназначении. И получалось так, что у всего остального мира оно одно - доставлять ему, Якову Яковлевичу Штокбергу, всяче-ские удовольствия и деньги. Даже о своих соплеменниках он говорил либо с презрением - если они были бедней - либо с чёрной завистью, если им повезло больше. Рассказывал, как
в молодости едва не сделал глупость - не уехал в Израиль. "Вот было бы сейчас, там же
43.
постоянно война! И слова против не скажи! А тут - живи себе и живи, русские всё вы-терпят! И повоюют за тебя, и поработают, и подохнут..." Русских же называл "быд-ло", "скот", "исусики","козлы" и ещё полусотней разнообразных ругательств на уже своём языке - "гои", "акумы", "мамзеримы", "ноцеримы"... Слова были похожи на гряз-ные кляксы - именно так Витька их видел, когда закрывал глаза. Ползающие по стенам красивого дома грязные чмокающие кляксы...
Витька не спорил. У него не было сил - спорить. Все они - без остатка - уходили на
то, чтобы сохранить себя. То, что делал с ним Штокберг, было не просто отвратите-
льно - это подчиняло и переламывало. Витька быстро научился изображать удовольст-вие и отвечать на ласки Штокберга - так тот быстрее отставал. И даже ревность, если "хозяин" задерживался - это приводило Штокберга в восторг,а Витьку потом тря-сло, когда ему удавалось оставаться одному. Трясло от отвращения к самому себе, от ужаса и понимания того, что иного выхода у него сейчас нет.
На тринадцатилетие Штокберг закатил своей "девочке" роскошный пир в ресто-ране. Такого дня рождения у Витьки не было ни разу в жизни, не могло быть. Вот только отмечал Витька этот день, переодетым в дорогущее платье от одного из ведущих ку-тюрье. И, ловя на себе взгляды гостей, знал: почти всем им известно, кто он такой на самом деле. Именно по возвращении с "праздника", с отвращением покидав тряпки на по-стель в своей комнате и сев рядом, Витька понял, что выход из этой ситуации может быть только один. И он очень реальный, такой понятный и простой, что даже странно, как это раньше не приходило ему в голову.
Может быть, потому что у любого унижения есть предел. Перешагнув его, чело-век или ломается окончательно - или восстаёт. Этот предел и настал для Витьки. А с ним пришло и понимание.
И всё-таки он ждал ещё почти два месяца. Потому что не собирался пропадать. Не собирался совершать "акт последнего мщения". Он хотел вырваться из этого ада и жить. Уже просто потому, что почти год был внутренне мёртв и хотел вернуть себе прежние ощущения - свободу в первую очередь, а не умереть, как зверь в клетке, расте-рзавший укротителя и тут же убитый.
А для этого следовало выбрать момент...
...Прошло два месяца - целых два месяца! - после того страшного дня рождения. Витька лежал в постели рядом с храпящим Штокбергом. Лежал, закинув руки под го-лову, смотрел в потолок и думал. На улице были морось, тучи, охрану Штокберг отпу-стил - вместо обычных четверых бойцов дежурили двое, какие-то новые, недавно наня-тые. Яков Яковлевич что-то такое праздновал и хотел, чтобы "мальчики тоже отдох-нули".
Витька бесшумно встал и подошёл к зеркалу - большому, ростовому. Посмотрел на своё отражение. Потом оглянулся на спящего Штокберга. И...
И вдруг понял, что выше и сильнее его. Просто выше и сильнее. Не такой, каким был восемь месяцев назад. А охранников всего двое. Новых, незнакомых с домом и вообще. И погода пасмурная. И... и он - человек.Он Витька Палеев. Даже если эта жирная тварь думает иначе.
Он подошёл к постели и так вцепился в горло Штокбергу, что почти сразу услышал звук ломающихся гортани и позвонков.Толстое тело Штокберга забилось.А особенно от-радно было, что перед смертью глаза Штокберга изумлённо и с ужасом открылись - и он успел увидеть и осознать, что с ним происходит. И услышать слова Витьки - негром-кие, но отчётливые:
- Подыхай, тварюга.
Потом он рванул пальцы, сведённые судорогой в когти - и выдрал Штокбергу гор-ло. Кровь волной хлынула на постель, фонтаном забрызгала стену и потолок, залила Ви-
44.
тьку. Жаль, что Штокбергу уже было всё равно. Витька как-то судорожно, обрывками, пожалел об этом и потащился в ванную - его трясло.
Мотая головой, гадко икая и отхаркиваясь в раковину, Витька умылся и вымыл ру-ки. Потом прошёл в свою комнату, оделся - к счастью, мальчишеская одежда у него всё-таки была. И, выходя в коридор, нос к носу столкнулся с недоумённо уставившимся на не-го охранником...
...Его настигли на одном из бульваров, недалеко от какого-то памятника воинам Великой Отечественной. Прыгая из окна, Витька подвернул левую ногу. Как он перелез через забор - помнилось плохо, не помнилось совсем, как и куда бежал дальше; чудом бы-ло уже то, что смог так далеко убежать. Но бежать ещё Витька просто не имел сил, он вдобавок здорово расслабился в физическом отношении за прошедшие восемь месяцев. Он надеялся оторваться, но за спиной не умолкал топот погони,и Витька, споткнувшись, упал... а когда поднялся - эти двое подходили к нему и были уже в нескольких шагах. В ру-ках у обоих тускло блестели пистолеты. Они тяжело дышали и смотрели на мальчишку с каким-то тупым непониманием, не со злобой.