Хорошие мысли рождаются, как правило, в молчании и одиночестве. И произноситься они должны после того, как родились, а не до. Иначе это называется мыслительный выкидыш.
Я тут намедни решил попросить украинское гражданство, так как прекрасно понимаю: государству Российская Федерация я не нужен. Одна из основных идей моего любимого китайского мегаромана «Троецарствие»: ключевая фишка человека – родиться вовремя. Бывают эпохи созидательно-разрушительные, когда одновременно разрушается старое и созидается новое. А бывают – паразитические, когда утилизируется уже созданное. Сейчас – вторая, а не первая. И в такое время человек типа меня объективно не требуется, нравится это самому человеку или нет.
При этом я вдруг отчетливо понял, что никаких особых заслуг перед Украиной у меня нет. Под пулями на Майдане-2014 я не стоял. Я, правда, значительную часть жизни провел в моем любимом киевском ресторане «Горчица», но это, увы, далеко не особая заслуга. Так что буду ползти тихо, без истерики.
И уже несколько лет назад я хотел сосредоточиться только на писательских делах, но помешало мне банальное тщеславие. Как же откажешься от похода на какой-нибудь престижный эфир, тем более если там говорят про самого Путина! Или Ходорковского.
В результате я хотел бы прямо сейчас, не отходя от компьютера, заведомо и заранее попросить помилования у всех субъектов, которые его осуществляют. Включая самого главного Субъекта (это, как ни странно, не Путин).
Хотелось бы, чтобы пока рот не забили глиной ©, а благодарности у меня хватит на всех.
3
Как-то так получилось, что географически мы живем на краю обитаемой суши. А исторически хотим прорваться поближе к центру. По карте мира – строго налево. Бесспорно, вниз и направо от нас на карте тоже что-то нарисовано. Но прорыв туда не есть преодоление провинциальности, а есть лишь ее усугубление.
Романтическое свидание в Париже – это для нас само собой разумеется, если получится. Такое же свидание, например, в Утан-Баторе – скверный анекдот; да простит меня великий монгольский народ, основатель нашей государственности, в которой мы живем по сей день, не смея поднять пристыженных глаз. Конечно, есть еще паллиативные азиатские варианты типа Гонконга или Дубая. Но это все, если по-честному, – точки Азии, оформленные как филиалы Европы.
Несколько лет назад мне предложили съездить в КНДР. Дескать, прикольно очень. В прикольности я и не сомневался. Но как-то с вызовом и ложной буржуазностью отказался, узнав, что на границе КНДР, прямо в аэропорту Пхеньяна, надо сдать мобильный телефон. И вернут его тебе только при вылете обратно. А еще тебя будут постоянно сопровождать полтора агента местных спецслужб, ибо агентов у них гораздо больше, чем иностранных туристов, за коими предписано следить.
А вот в Южной Корее я пару раз был. Понравилось. Особенно французский ресторан Pierre Gagniere, франшиза одноименного легендарного парижского заведения, на последнем этаже сеульской гостиницы Lotte Plaza. В этой Республике Корея как-то все хотят быть похожими на европейцев всем – кроме языка, истории и разреза глаз.
Одна шестая (седьмая?) часть суши зачем-то мучает нас клаустрофобией: все время не хватает пространства. Я вообще в личном качестве слегка этим страдаю. В свое время всенародно известный врач Яков Маршак научил меня, что делать, если застреваешь в лифте: сразу начинаешь раздеваться (в хорошем смысле) – и клаустрофобия отступает. (По правде, ни разу не проверял, но доброму доктору верю). Вот и русский человек преодолевает свою клаустрофобию, лишь оказавшись в тесной Европе, по пространству в подметки не годящейся одной шестой (седьмой). Потому что только там он может начать, наконец, в переносном смысле раздеваться: снять погоны и прочие знаки отличия, ослабить галстук, чуть-чуть распрямить спину, разжать сведенные губы, отпустить в свободный полет переполненные напряжением челюсти, привстать с продрогших колен – и… В КНДР не разоблачишься.
О преодолении русской провинциальности написана добрая треть нашей великой литературы. Пушкин женился потому, что его не выпустили за границу. Да весь Чехов, собственно, об этом. «В Москву! В Москву! В Москву!» – звучит сегодня еще слезливее, только на место Москвы надо подставить Лондон. Драма русского образованного человека – это мечта стать иностранцем, что в более прикладном плане означает «европейцем», но остаться при этом русским по культуре и языку. «Сделайте меня немцем», – как бы в шутку говорил императору Александру I генерал Ермолов. Но как бы и не в шутку. Нет, потом можно двигаться и в Азию, но только в качестве европейца. Ибо в Азии своих родных азиатов уважают, как правило, несколько меньше.
25 лет тому назад, когда я был молод, как пресловутая черепаха Тортила, многим казалось, что при нашей жизни Россия станет полноценной и официальной частью Европы. Слово «Евросоюз» тогда еще не прижилось, но что такое Европа – уже было всем примерно понятно. Это где чисто, дают колбасу и клубнику с пяти утра (© М.М. Жванецкий), есть демократия со свободой слова, Британский музей и Шартрский собор, кто-то по-доброму неведомый платит большую зарплату, а ты, как и у нас, делаешь вид, что работаешь. Жизнь оказалась жестче. Выяснилось, что Европа вообще-то довольно противное место. И к ней есть-пошло сразу несколько фундаментальных, системообразующих претензий.
1. Работать все-таки надо, причем регулярно и систематически. Иначе ничего не сложится. Да, конечно, есть куча людей, сидящих на всяких пенсиях и социальных пособиях, причем не унизительных и не символических (в отличие от наших). Но работающие кормят неработающих. И чтобы чувствовать себя уверенно, по-европейски, надо все-таки рано или поздно оказаться в числе первых, а не вторых.
2. Требуется знать и соблюдать законы. Вовремя платить налоги и переходить улицу на зеленый свет, а на красный – только стоять. Это гораздо хуже, чем у нас: законы соблюдаем тогда и только тогда, когда в зоне прямой видимости есть страх полицейского наказания, а во всех остальных случаях – не блюдем и даже этим бравируем.
3. Европеец туп. Он свою задачу чаще всего понимает буквально: делает то, что ему поручено, и не делает того, что не поручено. Русский же подлинно креативен, потому зачастую любит поступать ровно наоборот. Вот, к примеру, наш таксист: он досконально разбирается в политике, экономике, астрофизике, даст вам совет по части ботинок и макияжа; единственное, чего он толком не знает, – это маршрут поездки. Маршрут должен объяснить ему ты, т. е. платежеспособный (в меру) клиент.
4. Европеец невежествен. Вполне возможно, он не читал своих «Гамлетов» и «Фаустов». В отличие от русского, который на всем этом вырос, – чтобы стать русским европейцем и узнать, насколько нерусский европеец ни фига не читал.
5. Европеец беспечен. Его со всех сторон уже окружают и подпирают арабы, турки, курды, бушмены, кентавры и сфинксы, понаехавшие к нему неизвестно откуда, и скоро все эти амуры, черти и змеи свергнут проклятого европейца и установят такой строй, который очень похож на наш доморощенный. Нам, цивилизованным людям, такая перспектива очень не нравится.
6. Европеец забюрократизирован. Он готов создать регламент даже на кривизну огурцов. То ли дело у нас – и авиационный двигатель делается с таким творческим размахом, что новейший самолет исчезает с экранов радаров, еще толком не появившись на них.
7. Европа катится к гибели. Фактически с момента своего создания. Известный «Закат Европы» Освальда Шпенглера издан в 1918 году, и с тех пор уже ясно, что закатится вот-вот. Над нашей же евразийской империей никогда не заходит мраморное Солнце.
Итого: Европа – это дом рабства, а Россия – дом свободы. У нас сплошь и рядом можно нелегально черпать деньги из бюджета экскаваторным ковшом и выкидывать новорожденных в мусорные баки. Это, в общем, не предосудительно. Воруют все, только в разных масштабах. А уполномоченный по правам ребенка занимается, по преимуществу, проблемами Калифорнии. Так что некому унять нашу свободу.
Хотим ли мы в дом рабства?
И здесь вдруг скандально, но социологически выясняется, что, оказывается, немного, отчасти, всеми 20 % народонаселения, – хотим. Несмотря на кричащие во весь переполненный успехами рот достижения нашего древнего государства.
Что же делать?
Если графа Монте-Кристо не выходит – переквалифицироваться в управдомы. Если невозможна евроинтеграция вообще, в страновом масштабе, она возможна в частности. По отдельности, «пугливыми шагами» ©, на уровне отдельных личностей и семей, кто и как желает. Только нужно понять все страхи и комплексы Европы, чтобы интегрироваться в нее ментально. Постепенно стать таким же тупым, формальным и тошнотворным, как обычный европеец. И заодно привыкнуть к тому, что если ты забыл в приличном баре мобильный телефон, то тебе его вернут в любой момент и не скажут, что ты его никогда здесь не забывал.
Хотим ли мы в дом рабства?
И здесь вдруг скандально, но социологически выясняется, что, оказывается, немного, отчасти, всеми 20 % народонаселения, – хотим. Несмотря на кричащие во весь переполненный успехами рот достижения нашего древнего государства.
Что же делать?
Если графа Монте-Кристо не выходит – переквалифицироваться в управдомы. Если невозможна евроинтеграция вообще, в страновом масштабе, она возможна в частности. По отдельности, «пугливыми шагами» ©, на уровне отдельных личностей и семей, кто и как желает. Только нужно понять все страхи и комплексы Европы, чтобы интегрироваться в нее ментально. Постепенно стать таким же тупым, формальным и тошнотворным, как обычный европеец. И заодно привыкнуть к тому, что если ты забыл в приличном баре мобильный телефон, то тебе его вернут в любой момент и не скажут, что ты его никогда здесь не забывал.
Центральная европейская идея – это банальность добра. Чтобы делать добро, достаточно платить налоги, заботиться о близких и выкладывать мусор в профильный бак, а не на балкон к соседу. Разрывать на груди рубашку и совершать подвиги во имя добра совершенно не обязательно. Скорее, даже вредновато.
А нам, как всей целокупной стране, еще совсем не поздно окончательно перевыбрать традиционную монгольскую модель. И гордиться этим, как нашивкой за неизлечимые исторические ранения.
4
Вы будете смеяться, но долгожданное открытое общество в нашем мире победило. Определился и лидер открытого общества – это пресловутый Большой Брат (ББ) прямо из романа Джорджа Орвелла «1984». Который все время смотрит на тебя, следит за тобой, чтобы никогда не потерять из виду твои планы и намерения, слова и мысли.
Однажды мы сидели в городе Тель-Авиве с одним известным израильским специалистом по общим вопросам выживания человека, и он вдруг говорит:
– Вот ты треплешься по мобильному и не знаешь, что какой-нибудь авианосец, стоящий неподалеку от Гибралтара, всего тебя уже записал.
И, насладившись моментальным шоковым эффектом, добавил:
– Можешь расслабиться. Твои разговоры на фиг никому не интересны. И хорошо, что неинтересны. А то слишком интересной стала бы уже твоя жизнь.
Истории Джулиана Ассанжа и Эдварда Сноудена, прогремевшие в последние годы, – я не оцениваю мотивы этих людей, я о последствиях их сомнительных поступков – еще раз нам показали, что все мы под колпаком. Жизненных тайн в их старом, традиционном понимании больше не существует. Все скелеты, базирующиеся во всех шкафах мира, готовы выйти на смотр своих непогибших частей и ждут лишь приказа. Простой разговор по телефону уже не сильно отличается от прямого эфира по телевизору. Если кому понадобится – все узнают про тебя все. Это плод технологических побед, которых добилось человечество.
Вскрыть вашу электронную почту для профессионала – пару часов работы. Если на столике в кафе перед тобой стоит декоративный цветок – стебель его может транслировать сигнал в Центр сбора какой-нибудь глобальной информации. Мимо проходит голубь (не мира, а обычный) – приглядитесь, может, вместо одного глаза у него суперсовременная видеокамера. Если вам иногда кажется, что прослушивающее устройство каким-то образом встроено вам прямо в мозг – необязательно отвергайте эту мысль. Как гласит постсоветская народная пословица, если у вас нет паранойи, это еще не значит, что за вами не следят.
Правда, супертехнологии принадлежат не всем, а только избранным. Но это пока. Ведь и ядерное оружие как-то расползается по Земле сетевой опухолью – и остановить это дело почему-то не получается. Так же могут расползтись и все ноу-хау Большого Брата. В роли которого выступают в основном США вкупе с еще несколькими серьезными странами.
Это и есть то открытое общество имени Большого Брата. Мы мечтали о первом и забыли как-то о втором. О том, что у открытости есть совершенно другая сторона. Как правильно говорил американо-канадский экономист Ричард Флорида, автор теории креативного класса: если ты очень любишь прозрачность в Интернете, постоянно думай о безопасности своей кредитной карточки. А то абсолютно прозрачно можешь лишиться всех и всяческих денег.
Собственно, и государственная Россия, хоть и отстала от Америки технологически на много световых лет, вполне способна воспроизводить наше открытое общество новейшего типа. Вспомним: как только какой-нибудь оппозиционер начинает выпендриваться не по чину, отведенному ему политической системой, например звать народ к топору (а Владимир Путин опасается прежде всего этого, ибо русский человек, вышедший из берегов, может стать надолго недоговороспособен), большие телеканалы тут же говорят и показывают про оппозиционера такое, чего некрепкие нервы могли бы и не выдержать.
К тому же, чтобы видеть нужных людей насквозь, совершенно необязательно быть государством. На такое способна любая крупная корпорация, у которой есть силы и средства поддерживать высокие технологии открытого общества.
Можно ли спрятаться от Большого Брата? Как ни удивительно, можно.
Рецептов два – менее и более надежный.
1. Менее надежный: изменить привычный технологический уклад своей собственной жизни. Покинуть зону всеобладающего прогресса. Отказаться от современных мобильных телефонов, компьютеров, электронных букридеров и прочей злокозненной ерунды. Жить в глухой провинции у моря, предаваясь обветшавшим бумажным книгам. Правда, чтобы использовать способ 1, необязательно удаляться под сень провинциальных струй. Вполне достаточно быть президентом крупной страны. Например, России. Недавно нам открыто рассказали, что Владимир Путин принципиально не пользуется планшетниками и прочими современными гаджетами, в Интернет заходит только по большим праздникам, чтобы узнать прогноз погоды, а мобильный телефон держит на почтительном расстоянии – где-то в застегнутом на все пуговицы кармане охранника. Потому-то о его украинских планах иностранные спецслужбы, несмотря на их поистине голливудское мегамогущество, узнают не первыми.
2. Более надежный: избрать путь маленького человека. Усмирить незрелые амбиции. Признать, что гениями и героями становятся (точнее, рождаются) немногие. А официант бывает – в европейском мире по крайней мере – должностью не менее почетной, чем фельдмаршал. Если, конечно, он хороший официант и блюдет себя в этой роли. Это у нас, в России, «маленький человек» звучит несколько трагически – так, что великая русская литература над звучанием этого двучлена уже обрыдалась. В Европе же маленьких уважают. Тяни лямку, занимайся близкими, возделывай свой сад – и ты банально не нужен старшему брату. Но русское сознание, в основе своей, маргинально – ив положительном, и в отрицательном смысле слова. Несложно закрыть амбразуру дзота, написать «Войну и мир» или, наоборот, спиться, не отходя от буфета Курского вокзала. Все эти варианты для нас более понятны и приемлемы, чем банальная судьба добропорядочного мещанина.
Иными словами, если ты маленький человек, можешь смело тратить часть скромных семейных доходов на передовые технические устройства и проводить в Интернете все доступное время. Большому Брату ты не требуешься, у него других хлопот достаточно. Например, послушать задушевные телефонные разговоры канцлера ФРГ Ангелы Меркель (о том, что их слушает Агентство национальной безопасности США, мы недавно узнали по линии г-на Сноудена) или определить, в каком из бетонированных коттеджей пакистанского Абботабада все еще скрывается недопойманный Усама бен Ладен.
Впрочем, есть категория людей, для которых вышеописанные рецепты 1, 2 в принципе неприемлемы. Это публичные политики. (Еще не достигшие высот путинского просветления). В самых разных странах и кластерах обитаемой суши.
Политики, по определению, идут к власти. Иначе нет смысла заниматься политикой (хотя в современной России и приравненных к ней странах политика превратилась в форму бизнеса, но этой уже другая история). А значит, они:
а) не должны ощущать себя маленькими людьми;
б) обречены на использование всех технических достижений этой прекрасной эпохи.
Притом политики за долгую историю своего ремесла научились профессионально лгать. Это им приходится делать так часто и помногу, что политик лжет на автомате – даже тогда, когда это совершенно не требуется практически.
Но теперь, когда открытое общество пристально смотрит на политика глазами своего лидера Большого Брата, – что же дальше?
Выходов, опять же, два.