Перед ним открылась тесная комнатушка с низким потолком. Потолок, как и на верхних уровнях замка, был сделан из стекла, в толще которого медленно двигались рыбы-люминофоры самых тусклых видов. Зато пол оказался каменным. Из комнаты вела другая дверь, вырезанная в противоположной стене, тоже деревянная и укрепленная металлическими стяжками. В самой середине комнаты стоял небольшой табурет. Над ним в стеклянном потолке зияла круглая дыра.
Квисс огляделся. Ни в том, ни в другом конце коридора не было ни души. Он проскользнул внутрь и заметил, что на самом-то деле дверь запирали, но неудачно: выдвинутый язычок замка не вошел в прорезь. Придержав за собой створки, он прикрыл их как можно плотнее. Теперь можно было оглядеться вокруг.
Дальняя дверь оказалась надежно запертой. Если не считать табурета под дырой в потолке, комната была пуста. Точно такие же табуреты использовались на кухнях, чтобы низкорослые кухонные служки могли дотянуться до плит, столов и лотков. Отверстие — такого размера, что в него только-только можно было просунуть голову — казалось совершенно черным, словно незримая преграда заслоняла свет, излучаемый рыбами. Дыру, выстланную не то мехом, не то перьями, окружало размытое кольцо диаметром около метра. Квисс осторожно приблизился и залез на табурет.
К нижней поверхности железных потолочных балок крепились две подковообразные скобы из металлических полос, обитых кожей. Эти поручни, разнесенные на полметра с небольшим, крепились по обе стороны отверстия, опускаясь на четверть метра вниз. Приглядевшись повнимательнее, Квисс обнаружил, что они регулируются: их можно было слегка опускать или поднимать, раздвигать или сближать. От их вида ему стало не по себе. Они напоминали смутно знакомые орудия пытки.
Приглядевшись к черной дыре в стеклянном потолке, он осторожно тронул меховую опушку. Ничего особенного, мех как мех. Квисс собрал в складку широкий обшлаг рукава своей шубы, засунул в дырку и быстро вытащил. Тщательный осмотр не выявил никаких повреждений. Вслед за тем он, опасливо морщась, сунул в дырку мизинец. Ничего. Просунул всю кисть. Тут он ощутил едва заметное покалывание, будто после зимней прогулки вернулся в теплое помещение.
Он отдернул руку и внимательно ее осмотрел. На ней тоже не оказалось ни малейшей царапины, да и покалывание сразу прекратилось. Тогда он осторожно приблизил к отверстию седую голову и почувствовал, как меховой ободок щекочет кожу. От дыры исходил запах... наверно, меха. Квисс просунул туда голову, но, конечно, не целиком и только на одно мгновение. У него возникло смутное ощущение покалывания и еще более смутное видение рассеянных в черноте огоньков.
Снова запустив руку в отверстие, он почувствовал покалывание, легкую щекотку и слез на пол, чтобы проверить дверь. После этого он опять забрался на табурет и просунул в отверстие голову — на сей раз целиком.
Покалывание тут же прошло. Осталось впечатление множества огоньков, напоминающих неестественно упорядоченное звездное небо; он зажмурился, но видение не исчезало. Ему послышались голоса, но это, наверно, показалось. Огни вызывали тревогу. Он чувствовал, что мог бы различить каждый из них в отдельности, и в то же время сознавал, что их бессчетное множество — слишком много, чтобы выделить взглядом какой-то один. Тревожное ощущение усиливалось от того, что он явно видел перед собой поверхность шара — причем всю сразу, всю целиком. У него закружилась голова. Огоньки будто манили к себе, и он заскользил куда-то вниз, но усилием воли вернулся в устойчивое положение.
Выбравшись из дыры, он потер подбородок. Странно это все. Он опять протиснул голову в отверстие. Стараясь не обращать внимания на зов огней, он щелкнул пальцами там, снаружи. Негромкий звук щелчка был вполне различим. Тогда он подтянулся, просунув руки в металлические поручни — которые, очевидно, для этого и предназначались.
На него опять подействовало притяжение огней, и он позволил себе устремиться к ним, причем к намеченному месту. Он обнаружил, что способен мысленно выбирать направление, будто подтягивая стропы в прыжке с парашютом.
По мере приближения к огонькам у него создалось впечатление, что они тоже имеют округлую форму, и при этом со всех сторон обозримую. Они по-прежнему казались чересчур многочисленными и в то же время чересчур обособленными, но он уже свыкся с этим и спешил приблизиться к тверди, на которой они удерживались. Он пытался себя убедить, что находится внутри сферы, что движется от центра к краю, но почему-то чувствовал, что падает на выпуклую поверхность.
Вблизи светился один-единственный источник света: радужный, переливчатый шар, клеточная мембрана, под покровом которой шло непрерывное деление, но переливы складывались в искаженные картины, словно кто-то беспорядочно проецировал изображения на подвижный экран. Квисс осознал, что плывет вокруг этого причудливого объекта, а другие огни остаются так же далеко, как и раньше; непонятная сила влекла его к этому световому шару и внушала, что можно смело проникнуть внутрь.
Он пришел в замешательство, ведь он понимал, что стоит все в той же комнате. Щелкнув пальцами, он нащупал обшлаг рукава — и решился войти в светящуюся, медленно пульсирующую сферу.
Ему показалось, будто он попал в комнату, где стоит неумолчный гомон и беспорядочно мелькают изменчивые образы. Сначала в них виделся только хаос, но вскоре на общем фоне стали возникать отчетливые фигуры и реальные очертания.
Квисс слегка расслабился и приготовился смотреть, что же будет дальше, но в этот миг все образы и шумы слились воедино, вобрали в себя и осязание, и вкус, и запах. Квисс воспротивился такому превращению — и на него снова обрушились невнятные голоса и цветовые блики. Он опять немного расслабился, но решил быть осмотрительнее и не терять бдительность. Его сознание отметило какое-то постороннее течение мысли, совокупность ощущений, которые представлялись глубоко личными и в то же время странным образом отчужденными.
Когда ему открылась истина происходящего, Квисс оцепенел. Он находился внутри чьей-то головы.
Квисс был до такой степени поражен, что не испытал ни брезгливости, ни враждебности — его захватила, увлекла неизведанность и новизна ощущений. Он слегка пошевелился, но собственное тело ощущалось как во сне — переступил раз-другой по табурету и повел плечами, чтобы металлические петли с кожаной подкладкой не врезались под мышками.
Когда звука и света резко прибавилось, он почувствовал головокружение, потом внезапный прилив тревоги, страх и волнение. В ноздри ударил запах гари, в уши — громкий рев двигателей; в опасной близости он увидел примитивный колесный транспорт
(от этого стало еще тревожнее, голова закружилась сильнее, ему' показалось, что контакт нарушается), тогда он поднял глаза — а может, это сделал человек, в чью голову он проник, — и увидел синее-синее небо, похожее на отшлифованную синюю сферу из необъятного, безупречно гладкого драгоценного камня.
От головокружения Квисс споткнулся (только тут ему стало ясно, что он — или его «носитель» — идет пешком); подхваченный волной ужаса, он отпрянул и, тяжело дыша, с неистово бьющимся сердцем, вернулся в темное, испещренное огоньками пространство.
Взяв себя в руки, он пару раз щелкнул пальцами — там, в тесной комнате Замка Дверей.
У него мелькнула смутная мысль, не прервать ли эксперимент — уж больно пугающим было ощущение, чуждым опыту всей его жизни; все же он решил сделать новую попытку. Его мучило жгучее любопытство; ведь могло так случиться, что он никогда больше не попадет в эту комнату, да и не к лицу ему было малодушничать.
Его мягко повлекло к другому переливчатому шару, чтобы проникнуть внутрь, как и в первый раз. Снова закружилась голова, но страха не было.
Он смотрел на пару рук, одна из которых держала пучок стебельков; точными, размеренными движениями стебельки по очереди извлекались из большого пучка и аккуратно высаживались в подготовленные лунки. У него болела спина. Руки были коричневыми, цвета земли. Это были его собственные руки, руки человека, в голове которого он находился; тот был одет во что-то просторное и совсем легкое. Запястья казались невероятно хрупкими. Он — вернее, тот, другой — распрямил ноющую спину и потянулся. Вокруг было множество женщин, занятых тем же, чем и он: согнувшись в три погибели, они высаживали ростки. Нещадно пекло солнце. Вдали виднелись хижины — кажется, крытые соломой. За ними застыли зеленые холмы, прорезанные уступами, как на контурной карте. У деревьев были голые стволы и собранные пучком на макушке кроны. На фоне синего неба тонкой полоской протянулся инверсионный след. Поодаль плыла пара белоснежных облаков. Забурчало в животе, и он подумал... нет, такого просто не могло быть: он подумал, что во чреве у него шевельнулся плод.
Женщина, в чье тело он проник, опять склонилась к земле. Да, так оно и есть! Его грудь стала тяжелой — женская грудь! А плод, по-видимому, был еще совсем маленьким, потому что его (ее?) живот пока оставался плоским и при этом неприятно пустым (женщина, как он понял, не могла дождаться, когда получит маленькую миску остывшей каши, которой невозможно насытиться; она все равно будет мучиться от голода. Ей всегда хотелось есть. Она всю жизнь будет жить впроголодь, как и все остальные — и, возможно, этот неродившийся ребенок тоже). Женщина! — подумал Квисс. Крестьянка, голодная крестьянка; невероятно. Какое это было поразительное чувство — находиться в ее теле, но и не в нем, здесь, но и не здесь, прислушиваться изнутри. Ему хотелось понять, как она ощущает собственное тело, а женщина снова принялась за работу, методично опуская в бурую 'землю тонкие стебельки. Она что-то жевала, перекатывала во рту, но не глотала; какое-то отупляющее снадобье, которое приглушало мысли и облегчало движения.
Поразительно, просто поразительно, думал Квисс. Хотя он проник в женское тело, изнутри оно, как ни странно, мало чем отличалось от его собственного; куда меньше, чем можно было предположить. Может, слияние оказалось неполным? Нет, что-то ему подсказывало: это был полный контакт. Просто самоосознание женщины было неполным. Она не чувствовала себя настоящей женщиной. Но почему?..
Ее рука скользнула между ног — чтобы поправить сбившееся складками одеяние. Женщина помедлила, немного озадаченная, а потом снова согнулась над бороздой. Не то боль, не то зуд, подумала она. Квисс был поражен: женщина улавливала его мысли — и исполняла.
Он представил, что у нее чешется под правой коленкой. Именно в этом месте она и почесала, сильно и торопливо, почти не нарушив ритма посадки. Потрясающе!
Потом кто-то подергал женщину за ногу, но она этого не заметила. Квисс не понял, как такое может быть, сам он чувствовал рывки вполне отчетливо... Тут он опомнился. Сначала у него поплыло перед глазами, пока он мысленно перенастраивался, а потом он уже совершенно явственно ощутил железные петли под мышками и под ногами табурет. Он высвободился из поручней и вынул голову из отверстия.
— Нельзя! Нельзя! — пищал низкорослый служка, прыгая вокруг него и дергая за край накидки. — Это нельзя! Запрещено!
— Не сметь мне указывать... козявка! — Квисс пнул это существо башмаком в грудь с такой силой, что оно покатилось по сланцевому полу. Однако тут же вскочило на ноги, поправило сбившийся край капюшона и опасливо посмотрело на открытую дверь, а потом сложило ручки в желтых перчатках и умоляюще сцепило пальцы.
— Ну, пожалуйста, выйди, — проскрипело оно. — Тебе сюда нельзя. Прошу простить, но это строго запрещено.
— Это еще почему? — спросил Квисс, взявшись одной рукой за поручень и грозно нависая над служкой.
— Запрещено — и все тут! — в отчаянии взвизгнуло существо, подпрыгивая и размахивая ручонками.
Квиссу бросилось в глаза разительное несоответствие между суетливостью коротышки и неизбывной печалью застывшей маски. Такое смятение наглядно свидетельствовало, по чьему недосмотру комната осталась незапертой. Служка явно переживал не за Квисса — он дрожал за собственную шкуру.
— Вот оно что, — лениво отозвался Квисс, все так же держась за поручень и задирая голову, чтобы заглянуть в отверстие стеклянного потолка. — А мне там очень понравилось. С какой стати я должен тебе подчиняться?
— Так надо! — Служка подбежал к нему, но дергать за накидку поостерегся и застыл в метре от табурета, переступая с ноги на ногу и ломая ручки. — Поверь, так надо! Тебе не положено сюда заглядывать. Это запрещается. Есть правила...
— Я выйду при одном условии: если ты мне объяснишь, что это такое, — сказал Квисс, свирепо глядя на тщедушную фигурку, которая сокрушенно замотала головой.
— Не могу.
— Ну и не надо. — Квисс пожал плечами и притворился, что собирается опять подтянуться на поручнях.
— Нет, только не это, нет, нет, нет-нет-нет, — взвыло маленькое существо и бросилось к ногам Квисса.
Оно обхватило его лодыжки, как в борцовском поединке. Квисс опустил взгляд. Существо стискивало обтянутые чулками ноги, будто в неудержимом порыве чувств. Коротышку била дрожь, и Квисс не мог сдержать злорадства.
— Отпусти, — с расстановкой произнес он. — Я не сдвинусь с места, пока не услышу ответ.
Он снова поднял голову к темной тени за стеклом вокруг отверстия. Стоило ему тряхнуть правой ногой, как дрожащее существо покатилось по полу. Потом, сидя на сланцевых плитах, оно обхватило голову ручками и уперлось взглядом в дверь, которая по его небрежению осталась незапертой. Проворно вскочив, оно на бегу извлекло из кармашка ключ и, с усилием припирая плечом тяжелую створку, провернуло его в замочной скважине.
— Уговор?
Квисс кивнул:
— А как же! Я человек слова.
— Ну хорошо. — Коротышка подбежал к Квиссу, присевшему на табурет. — Мне неизвестно, как это называется, может, это вообще никак не называется. Говорят, это рыба, она там просто... как бы это сказать... ну, размышляет.
— Хм, размышляет, говоришь? — Квисс в-задумчивости почесал шею. К вороту накидки пристал клочок меха из потолочного отверстия, он его вытащил и покрутил в пальцах. — О чем же, интересно знать, она размышляет?
— Как сказать... — служка был сбит с толку и обмирал от волнения, переступая ногами в желтых сапожках, — ...на самом деле она не то чтобы мыслит, а ощущает. Так мне кажется.
— Так тебе кажется, — бесстрастным эхом повторил Квисс.
— Это, ну, как линия связи... — пыталось объяснить вконец отчаявшееся существо. — Оно связывает нас с теми, кто наверху... в этой... как ее... в Предметной области.
— Ага! — оживился Квисс. — Я так и думал.
— Вот и все, больше мне нечего сказать, — пролепетало маленькое существо и настойчиво подергало его за рукав, другой рукой указывая на только что запертую дверь.
— Один момент. — Квисс высвободился и отдернул руку. — Как по-настоящему называется Предметная область, ну, сама планета?
— Не знаю!
— Что ж, мне и самому несложно выяснить, — сказал Квисс и начал подниматься с табурета, подняв лицо к отверстию. Он взялся за железные поручни и занес ногу над табуретом. Служка запрыгал, прижимая желтые кулачки к печальному рту своей маски.
— Не надо! — раздался его истошный вопль. — Я все скажу!
— Так как она называется?
— «Грязь»! Она называется «Грязь», — выпалило обезумевшее от страха существо. — А теперь, нижайше прошу, уходи!
— Грязь? — недоверчиво переспросил Квисс. Служка бил себя кулачками по голове и даже начал заикаться:
— К-к-кажется, так. Возможно, в переводе что-то теряется.
— Ну а эта штуковина? — Квисс кивком указал на темную тень вокруг отверстия в потолке. — Она служит связующим звеном между нами и тем местом под названием Грязь. Верно?
— Да!
— Неужели все люди на этой планете... доступны? Горящие огни — это отдельные люди? Сколько же их? И в любого можно внедриться? Разве они не чувствуют, что кто-то за ними наблюдает? Это на них как-то действует?
— О-о-о, нет, — ответило маленькое существо, которое перестало мельтешить и замкнулось в себе. Ссутулившись, оно обреченно смотрело на сланцевую дверь, а потом отошло подальше и село к ней спиной. — Все огни — это отдельные люди. Они все доступны наблюдению, на всех можно влиять. Их примерно четыре миллиарда.
— В самом деле? Их тела очень похожи на наши.
— Да, так и должно быть. Ведь это как-никак нагл Предмет.
— Все книги получены оттуда?
— Оттуда.
— Ясно, — протянул Квисс. — А зачем это?
— Что «это»?
— Зачем эта связь? Для чего она нужна?
Серое существо расхохоталось, запрокинув голову. Квисс впервые услышал, как звучит смех обитателей замка.
— Да мне-то откуда знать? — Голова в маске покачалась и сникла. — Ну и вопрос! — Тут фигурка в балахоне распрямилась, побежала вперед и приникла к двери, а потом резко повернулась к Квиссу. — Быстрее! Это сенешаль! Немедленно уходи!
Служка торопливо отпер дверь, от напряжения скользя сапожками по сланцевым плитам. Квисс тоже вскочил, но ничего не услышал. Он заподозрил, что хитрое существо собирается его провести, но оно вытянуло ручки и умоляюще произнесло:
— Спасайся. Иначе останешься здесь навсегда. Ступай.
Из-за открытой двери донесся какой-то скрежет. Похожий звук издавал главный механизм гигантских часов. Когда Квисс направлялся сюда по коридору, он не слышал ничего подобного. Сейчас он поспешил убраться из этой комнаты и помог служке, который шмыгнул следом, запереть тяжелую дверь. Скрежет прекратился. В коридоре они разошлись в разные стороны (маленькое создание юркнуло за игрушечную дверцу, которая с грохотом захлопнулась), после чего скрежет сменился жалобным скрипом и визгом, как будто кто-то скреб металлом по металлу. Квисс медленно шагал в том направлении, откуда доносилась эта какофония. Сбоку, от стены, полоснул клин света, и из большого квадратного чулана со скрипучими раздвижными дверцами (Квисс догадался, что это лифт) появился сенешаль в сопровождении массы коротышек, одетых в черное. При виде Квисса они остановились, и впервые, глядя на крошечных обитателей замка, он ощутил неприятный озноб.