Он приблизился к двери и увидел в проеме старика в инвалидном кресле. Маргарита Игоревна одной рукой поправляла плед, лежавший у него на коленях, а другой держала у его губ стакан с водой.
Старик отвел от губ стакан морщинистой рукой, повернул седую голову и взглянул на Глеба. Мясистый лоб старика был рассечен надвое огромным шрамом. Шрам переходил на верхнее веко и упирался в бельмо на глазу.
– Кого ты привела? – произнес он скрипучим голосом.
Князева оглянулась, увидела Глеба и злобно нахмурилась:
– Это просто знакомый. Отдыхай, тебе не о чем волноваться.
– Кто он?! – хрипло каркнул старик.
– Никто. Я его сейчас выпровожу.
Она поставила стакан на стол, шагнула к двери, вытолкнула Глеба в гостиную и взволнованно произнесла:
– Выйдите отсюда. Выйдите, прошу вас!
Глеб повиновался. Она шагнула следом за ним и закрыла за собой дверь:
– Зачем вы сюда пришли?
– Хотел помочь…
– Помочь?!
– Простите, я сглупил. Послушайте, эти маски на стеллажах… Откуда они?
– Эти маски – моя работа. Я пластический гример.
– Никогда не слышал о такой профессии.
– Теперь услышали. Вам пора уходить.
– Да. Конечно.
– Я провожу вас до двери! Идемте!
Глебу не оставалось ничего иного, как повиноваться.
Как только дверь за спиной Корсака захлопнулась, боль тут же пронзительно заявила о своих правах. Левое бедро Глеба словно стянуло судорогой. Кроме того, болели плечи и спина. Болело и ныло вообще все тело.
Корсак прижался спиной к двери, чтобы перевести дух. Неясно, какие неведомые поля и невидимые нити связывают людей, но Глеб вдруг со всей отчетливостью ощутил, что там, с той стороны, эта странная женщина тоже стоит, прижавшись спиной к двери. Он представил себе ее бледное запрокинутое лицо, болезненный изгиб мимических морщинок, тоску, застывшую в ее черных глазах…
Глеб качнул головой, прогоняя наваждение. В конце концов, он так ничего толком и не смог выяснить. А вдруг он ошибся? Вдруг Маргарита не имеет никакого отношения к Лицедею?
Скорее всего, так и есть.
Испытывая досаду и злость на самого себя, Глеб выпрямился и зашагал к лифту.
…Выходя из подъезда, он столкнулся с каким-то человеком.
– Простите, – машинально сказал Глеб.
– Ничего страшного, – так же машинально отозвался человек.
Глеб двинулся было к тротуару, но вдруг остановился и замер на месте. Он понял, что человек у него за спиной тоже замер. Сердце Глеба учащенно забилось, он медленно оглянулся, и тот, второй, тоже оглянулся. Взгляды их встретились, напряженный взгляд Глеба и изумленный – человека в сером плаще. Пару секунд они молча разглядывали друг друга, потом незнакомец разомкнул губы и тихо произнес:
– Корсак!..
Глава 5
Лицедей
С детства отец внушал ему, что можно и чего нельзя: иногда с помощью лекции, чаще – когда отец бывал под хмельком – с помощью ремня или крепкого ивового прута. Со временем физическая боль стала для маленького Юры Коренева не только самым убедительным аргументом, но и абсолютным критерием удовольствия. В том смысле, что удовольствие всегда сменяется болью, и чем сильнее боль, тем выше был градус удовольствия.
Боли стало еще больше, когда отец отдал его в музыкальную школу. Нет, в игре на скрипке не было ничего неприятного, она даже приносила Юре удовольствие. Но удовольствие исчезало начисто, когда в комнату, где он репетировал, входил отец. Входил и садился в кресло. Это у него называлось «приобщиться к прекрасному».
Пока мальчик играл, пока он водил смычком по струнам, отец его не трогал. Но потом начиналась буря. У Юры до сих пор звучал в голове нечеткий от количества выпитого голос осоловевшего отца:
«Разве это музыка?! Да это же просто какое-то дурацкое пиликанье! Почему ты не играешь как все нормальные люди? Почему у тебя ничего не получается?»
«Папа, это упражнения. Я играю то, что мне задали».
«Врешь, маленький засранец! Ты нарочно морочишь мне голову!»
И вновь в ход шел ремень…
А потом все стало еще хуже. Отцу предложили работу на другом конце города, он согласился и затеял обмен квартир. Поменяв место жительства, Юре, само собой, пришлось сменить и школу. И вот тут-то и начался настоящий ужас.
Верховодил мальчишками в их классе светловолосый верзила с конопатым щекастым лицом. Фамилия у него была Ильчевский. И этот Ильчевский взял себе за правило всячески унижать новичка – то и дело отвешивать ему тумаки, натягивать пиджак на голову… А однажды на физкультуре он стянул с Коренева штаны и втолкнул его в девчачью раздевалку.
Каждый раз после очередного унижения Юра приходил домой, запирался у себя в комнате и плакал. Он даже не пытался противостоять Ильчевскому, потому что на стороне верзилы был весь класс, и это давило на Юру больше всего. Он чувствовал себя беззащитным перед толпой гогочущих мальчишек, которые, в подражание своему вожаку, пытались сделать новичку какую-нибудь подлость – подбрасывали ему грязь в портфель, подкладывали на стул битое стекло, приклеивали сзади к его пиджачку листки бумаги с надписями типа: «Я придурок!»
Но однажды жизнь Юры Коренева круто переменилась.
В тот день он возвращался из музыкальной школы со скрипкой в руках, и дворовые ребята, эти сильные, взрослые, ничего и никого не боявшиеся парни, затащили его в подвал. Там у них было что-то вроде «клуба самых непослушных ребят».
Они пили пиво и курили сигареты.
– Будешь? – предложил один из них, рыжий хулиган Митяй, Кореневу.
– Нет, – ответил тот.
– Да ладно тебе! Ты что, не мужик, что ли?
И тогда он выкурил первую сигарету и выпил первую в своей жизни бутылку пива.
– Твой инструмент? – спросил Митяй, кивнув на скрипку.
– Да.
– Значит, ты лабух. Сбацаешь нам что-нибудь?
– Что сбацать?
– Что-нибудь веселое.
– Прямо здесь? – удивился Юра.
– А тебе чего, зрителей не хватает? – ухмыльнулся один из хулиганов. – Играй давай!
Юра молча раскрыл футляр, достал скрипку и смычок, приготовился и – заиграл. Играл он свое любимое «Адажио» Вивальди. Отец Юры терпеть не мог эту музыку, считал ее «слишком слюнявой».
Но хулиганам так не показалось. Примерно через пару минут Митяй положил руку на скрипку, остановив игру, и сказал:
– Хорош. – Кивнул дружкам и спросил их: – Ну?
Парни переглянулись.
– Годится, – сказал один из них.
– По-черному, – похвалил другой.
Митяй посмотрел на Юру спокойными веселыми глазами.
– Пойдешь с нами, – сказал он.
– Куда? – удивился Юра.
– У одного серьезного человека сегодня праздник. Сыграешь ему что-нибудь веселое. Для души.
Юра сдвинул брови:
– Вообще-то мне надо домой.
– Ты че, борзый? – взвился один из хулиганов. – Говорят тебе – серьезный человек! Три года музыки не слышал!
– Погоди, Кривой! – осадил его Митяй. Взглянул Юре прямо в глаза и сказал: – Не бойся. Ничего страшного не случится. Сыграешь хорошо – в обиде не останешься. Пакуй скрипку, нам пора идти.
Парни привели Юру Коренева в подвал. В общем-то, это был не совсем подвал. Скорее он походил на маленький заброшенный спортзал. Там был деревянный пол и стены, обшитые фанерой. В одном углу стоял бильярдный стол с шарами, в другом висели на веревках боксерские груши.
Прямо посреди зала стоял обычный стол, такой же, как у Юры на кухне. За ним сидели люди, мужчины и молодые женщины, и был он уставлен такими яствами, каких Юра Коренев прежде в глаза не видел. Здесь были тонко нарезанные колбасы, ноздреватые желтые куски сыра, крохотные помидоры размером со сливу, ломти белого хлеба, а на них – большие куски жареного мяса. И еще – бутылки с водкой и шампанским.
В центре стола сидел немолодой уже мужчина, одетый в красную рубашку. Лицо у него было жуткое. Поперек лба – огромный шрам. Один глаз черный, словно дуло ружья, а второй – белый и неживой, как мраморный шарик.
Белоглазый обнимал сразу двух девушек, сидевших справа и слева от него. Девушки глупо улыбались, они были пьяные, некрасивые и совсем не понравились Юре.
– Слышь, Князь, – заговорил от порога Митяй, – мы к тебе лабуха привели!
– Этого салагу? – усмехнулся белоглазый, посмотрев на Коренева.
– Князь, малец толковый, – заверил его Митяй. – Не смотри, что он шкет.
Митяй подтолкнул Юру поближе к столу, грохнулся на стул, взял бутылку и плеснул себе водки в свободный стакан. Дружки Митяя последовали его примеру и расселись на свободные места.
– Ладно, поглядим, – сказал Князь. – Давай, малой, сыграй нам чего-нибудь. Душа музыки просит!
– А что сыграть? – тихо спросил Юра, не глядя белоглазому в лицо.
Тот повернулся, устремив взгляд в темный угол зала, и громко спросил у кого-то:
– Марго, что тебе сыграть?
Юра тоже посмотрел в угол и увидел то, чего не заметил сразу. Там стояло черное кожаное кресло, в нем сидела с ногами девочка лет тринадцати. Джинсовая куртка, темная челка, черные глаза. В руках девочка держала игрушку «Тетрис». Она была поглощена игрой и не обратила на слова Князя никакого внимания.
– Марго, что тебе сыграть?
Юра тоже посмотрел в угол и увидел то, чего не заметил сразу. Там стояло черное кожаное кресло, в нем сидела с ногами девочка лет тринадцати. Джинсовая куртка, темная челка, черные глаза. В руках девочка держала игрушку «Тетрис». Она была поглощена игрой и не обратила на слова Князя никакого внимания.
Князь повернулся к Юре.
– Видал? – весело проговорил он. – Это моя дочурка, Марго. Сидит себе, играет, никого не замечает. Человечище!
Князь подмигнул одной из своих девушек, потом – Кореневу, хмыкнул и весело спросил:
– Моцарта можешь?
– Да, – ответил Юра.
– Давай! Только подойди поближе, не стой на сквозняке!
Юра неуверенно приблизился к столу, достал скрипку. Митяй забрал у него футляр и небрежно бросил его на пол. Юра, мучительно припоминая «Сонату для скрипки и фортепьяно Ми-минор», положил скрипку на плечо, занес смычок…
– Смотри-ка, – сказал белоглазый Князь. – Он и правда решил сбацать Моцарта. Шучу я, малой! – Князь засмеялся. – Видали лабуха?
Парни и девушки заржали. Внезапно Князь оборвал смех и сделал знак рукой, останавливая общий гогот. Потом посмотрел на Юру и сказал:
– Сыграй-ка мне, шкет, «Таганку».
– Я… не умею, – пробормотал Юра.
Князь скривился и вздохнул:
– Куда катится молодежь! Даже «Таганку» не знают. Митяй, напой ему! Только помедленнее, чтобы запомнил.
Митяй кивнул, проглотил то, что жевал, а потом повернулся к Юре и пропел неожиданно приятным голосом:
Таганка, все ночи полные огня.
Таганка, зачем сгубила ты меня?
Таганка, я твой бессменный арестант.
Погибли юность и талант в твоих стенах!..
Юра узнал эту мелодию и осторожно ее подхватил. Митяй подмигнул ему и продолжил пение, теперь уже под звуки скрипки, а вскоре к ним присоединились и другие. Пели все, кроме Князя. Хозяин праздника смотрел на Юру страшным белым глазом, и из слепого ока по его смуглой дряблой щеке текли слезы.
Внезапно по лестнице за спиной у Митяя и его дружков загрохотали чьи-то шаги. Князь сделал Юре Кореневу знак – погоди! Тот прервал игру.
В подвал вошел коренастый парень и громко сказал:
– Князь, к тебе Миша Копченый! Говорит: есть базар!
– Скажи – путь войдет, – распорядился белоглазый.
Парень кивнул, повернулся и вышел за дверь.
Слева от Князя стояла бутылка водки, рядом лежала сложенная опасная бритва. Бандит взял бритву, раскрыл лезвие и положил ее обратно – на прежнее место. И газеткой сверху прикрыл.
Потом достал откуда-то пистолет и положил руку с пистолетом на стол, сверху тоже прикрыл газеткой. Юра смотрел на Князя во все глаза. Собутыльники белоглазого бандита продолжали есть и пить как ни в чем не бывало.
Вновь послышался топот, в спортзал вошли двое мужчин. Один – светлоглазый, лысый, в черной куртке. Второй – в длинном сером пальто и такой же серой кепке, руки в карманах, к нижней губе прилип тлеющий окурок сигареты.
Мужчина в пальто остановился перед столом и сощурил глаза.
– Привет, Князь, – проговорил он гнусавым голосом.
– Никак Копченый? – подал голос Князь. – Тебя и не узнать. Садись за стол, дерни рюмаху за встречу.
– Некогда мне с тобой водку пить, Князь, – сурово прогнусавил мужчина в пальто. – Привет я тебе принес от Яши Косолапого. Помнишь такого?
– Как не помнить! А чего ж он сам не пришел, а шестерок ко мне послал?
– Шестерок? Ты кого шестерками назвал?! – прорычал было лысый, но бандит в пальто цыкнул на него, и тот нехотя замолчал.
Тип в пальто устремил на Князя острые, как у хорька, глаза:
– Нехорошо ты, Князь, толковище начинаешь!
– А мне с тобой, Копченый, толковать не о чем. Хочешь выпить – налью, а нет – бери своего облезлого пса за шкворняк и вали на воздух. А Яше Косолапому скажи так: Князь вернулся! Пусть придет ко мне завтра утром. Часиков в девять. Где меня искать – он знает. А коли не придет – пусть пеняет на себя.
Князь отвел взгляд от незваных гостей и потянулся левой рукой за бутылкой водки.
И тут случилось нечто жуткое. Копченый выхватил из кармана серого пальто пистолет. Однако рука Князя под газетой дрогнула на миг раньше – громыхнул выстрел, Миша Копченый отлетел к стене, громко завизжали женщины. Но тут второй бандит, невесть как оказавшийся рядом со столом, взмахнул огромным ножом и одним ударом пригвоздил руку Князя к столешнице.
Пистолет вылетел из разжавшихся пальцев Князя, скатился со стола и со стуком упал на пол.
Но Князь тоже был не лыком шит – левой рукой он подхватил со стола бритву и полоснул ею лысого бандита по кадыку. Тот отшатнулся от стола, схватился руками за горло, кашлянул кровью и медленно осел на пол. Но пока Князь занимался лысым бандитом, второй – тип в сером пальто – пришел в себя и вновь наставил на Князя свой пистолет.
– Бритву на пол, падла! – гнусаво прокричал он. – Ну!
Левая рука его висела как плеть, рукав набух кровью. Но Копченый, казалось, не замечал этого.
– Кто дернется – пристрелю! – заорал он. – Бритву на пол, Князь! На пол, а то шмальну!
Князь, ухмыляясь, швырнул бритву на пол. Правая рука его по-прежнему лежала на столе, снизу под ней расплылось пятно крови, а сверху, из пробитой плюсны, торчала наборная рукоять ножа.
– Глад! – окликнул Копченый своего лысого подельника.
Лысый не отозвался. Он сидел на полу, как каменный истукан, и смотрел неподвижными светлыми глазами в стену. Шея и грудь его были залиты кровью.
– Кончился твой Глад, – хрипло проговорил Князь.
– Ты у меня, сука, тоже сейчас кончишься, – просипел в ответ Копченый. – Но сначала кровью закашляешь и внутренности выблюешь. Всех вас, суки, порешу!
И тут Юра Коренев, до сих пор неподвижно стоявший возле стены, поступил так, как сам от себя не ожидал. Он положил смычок на стол, наклонился, поднял с пола пистолет и направил его на бандита в сером пальто. Тот уловил краем глаза его движение и скосил глаза на Юру, продолжая держать Князя под прицелом.
– Князь, скажи своему шакаленышу – пусть бросит ствол! – яростно прогнусавил Копченый.
– Он не опустит, пока ты свой не опустишь, – спокойно сказал Князь.
Копченого этот расклад явно не устроил.
– Слышь, малой! – окликнул он Юру. – Сейчас я прострелю твоему пахану башку, а потом возьмусь за тебя!
Юра не шевельнулся и не отозвался. Морщинистое острое лицо Копченого побагровело.
– Брось ствол! – рявкнул он вдруг. – На ремни порежу, сучонок!
Он резко повернулся к Кореневу, и в этот миг Юра нажал на спусковой крючок.
Пистолет словно взорвался у него в руках, выплюнув сгусток смертоносного огня. Снова завизжали женщины. Копченый сильно качнулся и вдруг рухнул на пол. Скорчился и сдавленно захрипел.
– Митяй! – крикнул Князь.
Митяй вскочил со стула, подбежал к белоглазому, одной рукой слегка прижал его продырявленную ладонь к столу, другой обхватил рукоять ножа и рывком выдернул его из столешницы.
Другой дружок Князя, тощий, долговязый, осторожно подошел к Юре Кореневу и протянул руку:
– Тише, малой, тише. – Он улыбнулся. – Ты хорошо сработал. А теперь отдай пистолет мне.
С этими словами парень осторожно вынул из крепко стиснутых пальцев Юры пистолет и, облегченно вздохнув, сунул его в карман куртки.
Митяй уже заматывал Князю покалеченную ладонь полотенцем. Тот, однако, смотрел не на Митяя, а на Юру.
– Молодец, шкет, – похвалил он. – А теперь чеши домой. И никому не говори о том, что здесь было! Понял меня?
– Да, – тихо вымолвил Юра.
– Если кому расскажешь… знаешь, что будет?
– Что?
– Посмотри на мое лицо.
Юра посмотрел.
– Страшное? – с усмешкой поинтересовался Князь.
– Да.
– Будешь болтать лишнее – у тебя будет такое же. Ну, все, иди.
Раненый бандит застонал на полу.
– А… как же он? – спросил Юра, глядя на бандита.
– За этого ушлепка не переживай.
– Вы ему вызовете «Скорую»?
Белоглазый улыбнулся:
– Само собой. Не боись, шкет, все будет тип-топ.
Юра упаковал скрипку в футляр, поданный ему Митяем, и повернулся было к выходу, но Князь его окликнул:
– Обожди, шкет! Тебя как зовут-то?
– Юра. Коренев.
– Корешок, значит. – Князь осклабил в усмешке длинные желтые зубы. – Мне это нравится! Запомни, Корешок: теперь ты – мой человек. Если будут проблемы – приходи сразу ко мне. Даже если их не будет – все равно приходи.
Юра облизнул пересохшие губы и тихо спросил:
– Со скрипкой?
– Чего? – не понял Князь.
– Со скрипкой приходить?
Князь и его блатные друзья дружно засмеялись.
– Нет, можешь без скрипки. Ты теперь не скрипач, ты – Корешок. Ну, топай!
Перед тем как уйти, Юра посмотрел на девочку с черной челкой. Она по-прежнему сидела в своем кресле с «Тетрисом» в руках, целиком погруженная в игру. Казалось, произошедшие недавно ужасы не произвели на нее никакого впечатления.
Юра подумал, что она – самая странная из всех девочек, каких он видел. Он уткнул глаза в пол и, ни на кого не глядя, вышел из подвала.