Бросив быстрый взгляд на зал, я увидел, что моих рабов в таверне нет. Наверное, играют в карты в соседней комнате, подумал я, или развлекаются наверху с женщинами. Так или иначе, они с минуты на минуту должны прийти.
Я через силу улыбнулся молчаливому и странному соседу и вновь обратился к лежащим передо мной записям. Однако он вдруг заговорил:
– Как вижу, вы очень образованный человек?
Он задал вопрос на латинском языке, на котором говорила вся Империя. Однако акцент у него был довольно сильный. Он очень тщательно произносил каждое слово, и речь его была почти музыкальной.
Я ответил, что да, к счастью, я получил хорошее образование, и вновь вернулся к работе, надеясь, что мой ответ заставит его прекратить разговор. Мне было приятно и интересно смотреть на него, но вступать с ним в беседу не было никакого желания.
– Вы умеете писать и по-латыни, и по-гречески? – снова задал он вопрос, глядя на мои завершенные заметки.
Я вежливо объяснил ему, что греческие фразы в моем тексте всего лишь цитаты из другого источника и что сам я пишу по-латыни. Потом опять уткнулся в работу.
– Однако вы ведь кельт, не так ли? – уточнил он, использовав греческое название галлов.
– Нет, что вы, я римлянин, – возразил я.
– Но вы выглядите совсем как кельт. Вы похожи на нас, такой же высокий и говорите совсем как мы.
Его последние слова очень меня удивили. Вот уже много часов я сидел здесь и потягивал вино. Я никуда не выходил. Тем не менее я объяснил ему, что моя мать была из племени кельтов и что я ее совершенно не знал. А мой отец – римский сенатор.
– А что это вы пишете на греческом и латинском языках? Что вас так увлекает?
Я не стал отвечать ему грубостью. Этот человек начинал интриговать меня. Однако к своим сорока годам я уже знал, что, как правило, люди, которых встречаешь в таких вот тавернах, бывают интересны только в течение первых нескольких минут, а потом общение с ними начинает смертельно утомлять.
– Ваши рабы говорят, – мрачновато-торжественно произнес он, – что вы пишете великую историю.
– Вот как? – несколько напряженно сказал я. – А где, кстати, мои рабы, хотел бы я знать?
Я вновь огляделся, но нигде их не увидел. Тогда я подтвердил, что действительно пишу историю.
– И вы бывали в Египте… – продолжил он, протягивая по столу руку.
Я не ответил и снова пристально всмотрелся в него. Было в нем нечто такое, что трудно передать словами, – в том, как он сидел, как жестикулировал только одной рукой. Обычно так вели себя недалекие люди, которым хотелось показать, что они обладают величайшей мудростью, в то время как на самом деле в них не было ничего, кроме безмерной самоуверенности.
– Да, – ответил я наконец с некоторой долей осторожности, – я бывал в Египте.
Он заметно оживился. Глаза его сначала широко раскрылись, потом он прищурился и сделал едва заметное движение губами, словно говоря сам с собой.
– А вам известны египетские язык и письменность? – слегка сдвинув брови, очень серьезно спросил он. – Знакомы египетские города?
– Разговорный язык – да, я его знаю. Но если под письменностью вы понимаете древнее рисуночное письмо, то нет, его я не могу прочесть. И не знаю никого, кто мог бы это сделать. Я слышал, что пиктографическое письмо не могут прочесть даже старые египетские монахи. Они не понимают смысла половины текстов, которые им приходится переписывать.
Он странно засмеялся. То ли его развеселили мои слова, то ли ему было известно нечто такое, чего не знал я. Потом он глубоко вздохнул, отчего ноздри его слегка расширились и лицо вновь сделалось холодным. Он был поистине замечательным человеком.
– Его могут прочесть боги, – прошептал он.
– Что ж, хотелось бы мне, чтобы они и меня этому научили, – весело ответил я.
– Правда? – От удивления он едва не задохнулся. – Повторите, что вы сейчас сказали!
– Я пошутил, – пожал плечами я. – Я только хотел сказать, что мне хотелось бы научиться читать египетские письмена. Тогда я смог бы узнать истинную правду о египтянах, вместо того чтобы читать глупости, написанные о них греческими историками. Египет – неведомая и никем не понятая страна…
Я вдруг остановился. С какой стати я разговариваю с этим человеком о Египте?
– В Египте до сих пор живут настоящие боги, – совершенно серьезно сообщил он, – боги, которые существовали там всегда. Приходилось ли вам бывать в самых глубинах Египта?
То, что он говорил, показалось мне весьма любопытным. Я ответил, что путешествовал довольно далеко вверх по Нилу и что видел там множество чудес.
– Но что касается настоящих божеств, – продолжал я, – то я едва ли могу поверить в достоверность рассказов о богах с головами животных…
Он покачал головой, как мне показалось, даже несколько печально.
– Истинные боги не нуждаются в том, чтобы в их честь возводили статуи, – сказал он. – У них человеческие головы, и они появляются только тогда, когда сами того хотят. Они существуют так же, как существуют растения, выходящие из-под земли, как существует все на земле, как камни и луна, в великом молчании ведущая отсчет времени благодаря своим неизменным циклам.
– Вполне вероятно, – едва слышно произнес я, не желая раздражать его.
Так вот оно что! Он просто фанатик! Мне следовало сразу догадаться, что сочетание ума и детской наивности свидетельствует о его фанатизме. Мне припомнилось кое-что из записок о галлах Юлия Цезаря. Он писал о том, что кельты ведут свое происхождение от Диспатера, бога ночи и тьмы. Неужели сей странный человек верит во все это?
– В Египте есть древние боги, – мягко заговорил он. – Древние боги есть и в этих землях, но только для тех, кто умеет им поклоняться. Я говорю не о ваших храмах, возле которых торгуют животными, чтобы осквернять алтари, а мясники потом продают оставшееся мясо. Я говорю об истинном поклонении, о настоящих жертвах богу, единственных, к которым он прислушивается и на которые откликается.
– Вы говорите о человеческих жертвоприношениях? – уточнил я.
Цезаръ подробно описывал этот обычай кельтов, и при воспоминании о нем у меня кровь застывала в жилах. Конечно же, мне приходилось видеть страшную смерть на аренах Рима, ужасные казни… Однако мне трудно было представить человеческие жертвоприношения, которые не практиковались у нас уже много веков, а быть может, вообще никогда.
Я наконец понял, кем может быть этот странный и удивительный человек. Друидом – членом древней касты кельтских жрецов, тоже описанной Цезарем. Насколько я знал, во всей Империи не было никого, кто был бы им подобен, и не было им равных по могуществу и влиянию. Однако считалось, что они исчезли из Римской Галлии навсегда.
Судя по описаниям, друиды всегда носили белые одежды, жили в лесах и срезали ритуальными серпами ветки омелы. Но этот человек выглядел скорее как земледелец или воин. Хотя неужели друид стал бы одеваться в белые одежды, чтобы пойти в прибрежную таверну? К тому же друиды объявлены вне закона и демонстрировать свою принадлежность к ним опасно.
– Неужели вы все еще поклоняетесь древним богам? – спросил я, подавшись вперед. – Вам приходилось самому бывать в Нижнем Египте?
Я подумал, что, если это действительно настоящий друид, у меня есть прекрасная возможность заставить его рассказать мне о кельтах то, чего никто другой знать не мог. Кроме того, я никак не мог понять, какое отношение к кельтам имеет Египет.
– Нет, – ответил он, – я никогда не был в Египте, хотя именно из Египта пришли к нам наши боги. Мне не суждено побывать там. Как не дано судьбой научиться понимать древний язык. Богов вполне устраивает тот язык, на котором я говорю с ними. Они слышат меня.
– А что это за язык?
– Язык кельтов. По-моему, вам это и так должно быть ясно.
– А почему вы столь уверены, что ваши боги слышат вас, когда вы разговариваете с ними?
– Мои боги отвечают мне, – спокойно промолвил он.
У меня не осталось никаких сомнений в том, что он друид. И мне показалось вдруг, что от него исходит мерцающий свет. Я представил его в белых одеждах. Наверное, случись в тот момент в Массилии землетрясение, я бы едва ли его заметил.
– Значит, вы сами их слышали?
– Я устремлял взгляд на моих богов, и они беседовали со мной – иногда вслух, а иногда мысленно.
– А что они говорят? Что делают такого, что отличает их от наших богов? Помимо, конечно, обрядов жертвоприношений.
– Они делают то, что всегда было только божественной привилегией, – произнес он, и голос его при этом звучал благоговейно, словно он исполнял ритуальное песнопение. – Они разделяют добро и зло. Обращают свою благосклонность на тех, кто их почитает. Приводят тех, кто искренне им поклоняется, в гармонию со всем миром, с лунными циклами. Оплодотворяют землю. Все, что есть на земле доброго и хорошего, происходит от них.
Да, сомнений не оставалось – я слышал от него изложение древних религиозных верований в их самой примитивной форме. Эти первобытные верования до сих пор оставались очень распространенными среди простого народа Империи.
Да, сомнений не оставалось – я слышал от него изложение древних религиозных верований в их самой примитивной форме. Эти первобытные верования до сих пор оставались очень распространенными среди простого народа Империи.
– Мои боги прислали меня сюда, – продолжал он, – чтобы я разыскал вас.
– Меня?! – воскликнул я совершенно потрясенный.
– Вы очень скоро все поймете, – ответил он. – Как и научитесь с благоговением относиться и почитать Древний Египет. Боги научат вас.
– А чего ради они станут это делать?
– Все очень просто. Вы должны будете стать одним из них.
Я хотел было ответить, но в ту же секунду почувствовал сильный удар по затылку, по голове волнами разлилась ужасная боль. Я понял, что теряю сознание – стол накренился, потолок уплыл высоко вверх… Мне хотелось сказать ему, чтобы он отвел меня в мой дом, к моим слугам, если ему нужен выкуп…
Однако уже тогда я понимал, что правила и порядки, существующие в моем мире, не имеют ничего общего с тем, что происходило со мной в тот момент.
Когда я очнулся, уже наступил день. Я лежал в большом фургоне, быстро мчащемся по немощеной дороге через необъятный лес. Я был связан по рукам и ногам и прикрыт какой-то накидкой. Сквозь щели в плетеных стенках я мог видеть, что происходит по сторонам. Рядом с фургоном скакал верхом тот человек, который разговаривал со мной в таверне. Там были еще какие-то всадники, одетые в штаны и короткие кожаные куртки, подпоясанные ремнями. На всех были железные нарукавники, и у всех сбоку висели железные мечи. В ярких проблесках солнца волосы их казались почти белыми. Они окружали повозку и ехали совершенно молча.
Казалось, сам лес был создан для обитания в нем титанов. Кроны необъятных в обхвате древних дубов почти смыкались и закрывали свет. Большую часть пути мы ехали в сыром полумраке, под сенью темно-зеленых листьев.
Не помню, чтобы по пути нам встречались какие-либо города и деревни, помню только густой, непроходимый лес. Наконец мы въехали в ворота, и по обеим сторонам я увидел дома под соломенными крышами, между которыми сновали варвары в кожаных одеждах. Меня привели в один из домов и оставили в темноте. Я был вне себя от ярости и в то же время чувствовал себя совершенно разбитым и измотанным, затекшие ноги отказывались меня держать.
Теперь я был уверен, что нахожусь в сохранившемся с древних времен поселении кельтов. Тех самых варваров, которые за несколько веков до этого разграбили храм в Дельфах, а чуть позже и сам Рим. Тех самых воинственных кельтов, которые, сидя совершенно обнаженными на своих конях, бросались в бой с войсками Цезаря, громкими звуками труб и дикими воплями приводя в ужас дисциплинированных римских воинов. Иными словами, я оказался вне пределов всего того, на что мог бы надеяться. Помощи было ждать неоткуда. И, если эти разговоры о моем скором превращении в одного из богов означают, что я буду принесен в жертву на каком-нибудь залитом кровью алтаре, мне следует постараться как можно быстрее выбраться отсюда.
6
Когда тот человек, который меня похитил, появился вновь, на нем были те самые легендарные белые одежды до земли, а жесткие волосы были аккуратно расчесаны. Он выглядел очень впечатляюще и торжественно. За ним в полутемную комнату вошли еще несколько мужчин. Все они – и молодые, и старые – были высокого роста, с блестящими светло-русыми волосами, на всех были такие же длинные белые одежды.
Они молча окружили меня и долго пристально рассматривали. Потом стали перешептываться между собой.
– Ты идеально подходишь для того, чтобы стать богом, – обратился ко мне самый старый из пришедших, и я увидел выражение радостного удовольствия на лице того, кто привез меня. – Ты именно тот, кого хочет бог, и останешься с нами до великого праздника Самайна. Когда наступит этот день, мы отведем тебя в священную рощу, где ты напьешься божественной крови и после этого станешь отцом богов, тем, кому предстоит возродить древнюю магию, отнятую у нас без всяких объяснений.
– И когда это случится, тело мое умрет? – спросил я, вглядываясь в их худые, с резкими чертами лица, проницательные глаза, наблюдая мрачную грацию каждого их движения.
Я мог представить себе, какой ужас нагоняли эти безжалостные и отважные воины на народы Средиземноморья, когда нападали на них. Стоит ли удивляться, что об их бесстрашии написано так много? Однако передо мной стояли сейчас не воины – это были жрецы, судьи и учителя. Наставники молодого поколения, хранители законов и поэзии, не запечатленных ни на одном языке.
– Умрет только смертная часть тебя, – ответил мне тот старец, который разговаривал со мной с самого начала.
– Как неудачно, – сказал я. – Ведь это практически все, что у меня есть.
– Нет, останется твой внешний облик, и он будет окружен ореолом славы. Ты убедишься, что будет именно так. А потому ничего не бойся. К тому же не в твоей власти изменить ход событий. До дня Самайна тебе предстоит отрастить длинные волосы, а кроме того, выучить наш язык, наши законы и гимны. Мы позаботимся о тебе. Мое имя Миль, и я сам стану твоим наставником и учителем.
– Но я не желаю становиться богом! – воскликнул я. – И уверен, что боги не захотят принять в свои ряды того, кто не хочет этого.
– Это будет решать сам древний бог. Но я знаю, что, как только ты напьешься божественной крови, ты станешь богом. И тогда тебе откроются все истины.
Спастись было невозможно.
Меня охраняли днем и ночью. Мне не позволили даже иметь при себе нож, чтобы я не смог остричь себе волосы или причинить иной вред. Напившись густого пшеничного пива и насытившись жареным мясом, которые мне приносили, большую часть времени я проводил, лежа в одиночестве в полутемной комнате. Меня лишили письменных принадлежностей, и я очень страдал из-за этого.
Изнывая от скуки, я слушал приходившего обучать и инструктировать меня Миля. Я позволял ему петь древние гимны, пересказывать старинные предания, объяснять законы и лишь время от времени поддразнивал его, говоря, что богу не требуются никакие указания и инструкции.
Он соглашался со мной, но оправдывался тем, что обязан рассказать мне обо всем, что меня ждет впереди.
– В твоих силах помочь мне выбраться отсюда, ты можешь отправиться вместе со мной в Рим, – говорил я. – В горах над Неаполитанским заливом у меня есть собственный дом. Тебе никогда не приходилось видеть столь красивые места. Если ты мне поможешь, я позволю тебе навсегда поселиться там, взамен попросив лишь о том, чтобы ты повторил для меня ваши молитвы, гимны и законы, с тем чтобы я мог их записать.
– Зачем ты стараешься подкупить меня? – спрашивал он, однако я видел, что его очень интересует тот мир, из которого я пришел. Он признался, что за несколько недель до моего прибытия он осмотрел греческий город Массилию и ему очень по душе пришлись и римское вино, и изысканная еда, которые ему пришлось попробовать. К тому же на него большое впечатление произвели стоящие в порту огромные корабли.
– Я вовсе не пытаюсь подкупить тебя, – отвечал, я. – Я не верю в то, во что верите вы, и я оказался вашим пленником.
Однако от скуки и из любопытства я продолжал слушать его молитвы, а кроме того, я не знал толком, что мне предстоит впереди, и меня мучил смутный страх.
Я стал ждать его прихода с некоторым нетерпением. Ждать, когда бледное лицо и призрачная фигура возникнут в пустой комнате и словно озарят ее белым светом, ждать, когда он снова тихим, размеренным голосом начнет нараспев произносить бессмысленные для меня речи.
Вскоре я понял, что в своих поэтических сказаниях он не излагает мне связные и продолжительные истории жизни богов, как делается это в греческих и римских мифах. Имена и характеристики богов мелькали то в одних, то в других строфах. Самые различные божества принадлежали к единому небесному племени.
Но тот бог, которым предстояло стать мне, имел, судя по всему, величайшую власть над Милем и его учениками. У этого бога не было имени, хотя его величали самыми разными титулами, самым распространенным из которых был Тот, Кто Пьет Кровь. Кроме того, его называли и Белым Богом, и Богом Ночи и Тьмы, и Богом Дуба, и даже Возлюбленным Матери.
В каждое полнолуние этому богу приносились кровавые жертвы. Но в день Самайна (1 ноября по нашему христианскому календарю – в день, который мы называем теперь Днем всех святых или Днем поминовения мертвых) этому богу в присутствии всего племени приносились самые многочисленные жертвы – ради того чтобы он даровал людям богатый урожай, а также для того чтобы он свершил свой суд и предсказал людям, что ждет их впереди.
Бог этот служил Великой Матери – той, которая не имела видимой формы, но незримо присутствовала во всем и была Матерью всего сущего – земли, деревьев, неба над головой, всех людей и даже Того, Кто Пьет Кровь, который обитал в ее саду.