Он сорвался с места, едва не опрокинув стол. Плоский монитор едва удержался на круглой подставке. Четыре головы поднялись ему вслед и одновременно с осуждением закачались.
– Совсем от любви человеку крышу сорвало, – не без зависти пробормотала одна из сотрудниц, Володя ей нравился, очень.
– Везет же некоторым! – согласилась с ней другая, откровенно завидовавшая Маше.
Он влетел на четвертый этаж в два счета, подбежал к туалетной двери, дернул, заперто! Он снова и снова дергал!
– Маша! – позвал он и постучал. – Маша, ты там?!
Никто не отвечал. Никто. Дверь заперта. Может, ее тут и не было и зря он паникует? Володя еще раз постучал, не дождался ответа и повернулся, чтобы уйти. И тут же ноги его приросли к полу. Он услышал странную суету где-то внизу. Странную, страшную! Кто-то охал, кричал, лестница гудела от десятка ног, устремившихся на улицу. На улицу?!
Он оглянулся на запертую туалетную дверь и обессиленно простонал:
– Маша…
Он кинулся следом за другими вниз по лестнице, на улицу. Людской поток поредел на выходе из здания. Клиенты с любопытством выглядывали из стеклянных дверей, наблюдая, как сотрудники банка без верхней одежды бегут куда-то за угол. Туда же промчалась и машина «Скорой помощи». Туда же кинулся и Володя. Или ему так казалось, что он побежал? Видимо, казалось, потому что ноги перестали его слушаться. Потому что странно тащились по земле. Угол здания все так же был далеко, далеко. Потом он едва не попал под колеса «Скорой», вынырнувшей из-за угла. Потом его толкали те, кто возвращался обратно в здание. Они задевали Володю локтями, плечами, что-то негромко говорили ему вслед.
– Тебе не надо туда ходить, Володя, – дернул его кто-то за рукав. – Ее уже увезли.
– Кого?! – Он дернул шеей с такой силой, что там хрустнуло и стало больно.
– Марию Сергеевну увезли, – сказал кто-то, чье лицо расплывалось у него перед глазами бледным пятном.
– Почему? – тупо спросил он. – Зачем увезли?
– Она выбросилась из окна четвертого этажа. Из окна женского туалета. Оно до сих пор открыто, – послышался женский всхлип.
– Что открыто?!
Его взгляд вдруг уперся в кирпичную кладку забора и принялся считать кирпичи.
Нелепо! Идиотически! Зачем ему знать, сколько кирпичей во втором ряду снизу?!
– Окно, окно до сих пор открыто в женском туалете, Володя!
Его вдруг кто-то обнял за плечи и увлек с улицы. Белая рубашка почему-то оказалась мокрой спереди. Кто-то плакал у него на груди? Или это… его слезы?!
– Вот, выпейте, успокойтесь.
Ему в ладонь вставили стакан с водой, он не шевелился, кто-то помог ему поднести стакан к губам, заставил выпить несколько глотков.
– Вам надо взять себя в руки и ехать в больницу.
– В больницу?
Он поднял взгляд, снова уперся в мутное пятно, бывшее чьим-то лицом. Может, он лишился зрения от нервного срыва?!
– Машу увезли в больницу, – проговорил явно женский голос за его спиной, кто-то активно поглаживал его по плечам горячей ладошкой. – Она еще была жива, когда ее забирали. Там, внизу, кто-то накидал мешков с мусором, целую гору. Их припорошило снегом, дворник не обратил утром внимания. Это смягчило падение, но…
– Но?! – Его взгляд прояснился, он четко узнал в расплывающемся прежде лице одну из девушек из их отдела.
– Но все равно она может умереть в любую минуту. Вам надо быть там. Одевайтесь!
Он послушно подставил руки, на него надели куртку, застегнули.
– Шапка? Шапка есть? – спросила все та же заботливая девушка, имени которой он не помнил.
– Я не ношу шапок. Почти никогда.
Он взял из ее рук ключи от Машиного авто. Его машина осталась на стоянке перед Машиным домом.
Как он теперь туда вернется?! Как?! Зачем?! Без Маши!
– Поехали, я с вами, – деловито командовала заботливая девушка, подталкивая его к выходу. – Надо торопиться.
Они торопились, но, как ему казалось, очень медленно. За руль села девушка, решив, что он не в состоянии вести машину. Он почти все время, пока они шли к машине и потом ехали, плакал. Горе душило его, разрывало ему душу, ему еще никогда не было так больно. Даже когда забирали отца. Даже когда сообщили о его бегстве, а потом о гибели.
Он только теперь до конца осознал, как сильно любит ее. И чувствовал себя при этом полным подонком! Трусливым, беспомощным подонком, который предвидел страшную развязку и ничего не предпринял.
– Дерьмо! – шептал он сквозь слезы, корчась на заднем сиденье от боли. – Какое дерьмо! Не прощу! Никогда не прощу!
Видимо, девушка услыхала его последние слова, потому что вдруг спросила:
– Как вы думаете, Володя, почему Маша это сделала?!
– Не знаю, – соврал он, пряча лицо в ладонях.
– Она что-то получила курьерской почтой, потом с этим пакетом поднялась на четвертый этаж, заперлась в туалете. Пакет в мусорке, пустой. Что она могла получить, Володя?
– Не знаю, – снова соврал он и уставился на заботливую девушку с подозрением. – А откуда вы все это знаете?
– Служба безопасности за десять минут воссоздала всю картину. Им теперь будет несладко. Сейчас приедет полиция, станут задавать вопросы. И вас тоже будут трепать. Хорошо, что в момент ее попытки суицида вы были у всех на глазах. Да, хорошо… – заботливая девушка посмотрела на него в зеркало, кивнула деловито. – Я смогу это подтвердить…
Глава 11
Лавров медленно водил ложечкой в медном кофейнике, пытаясь утопить мелко молотую кофейную крошку в воде.
Он вернулся совсем недавно. Все мотался по городу в поисках недорогого небольшого по размерам шкафа, чтобы втиснулся в Леркину каморку. Неловко как-то получалось. Она живет у него, чтобы помогать, а он ей даже условий не создал. Спит не пойми на чем. Вещи все в куче на стульях, какие на вешалках – тоже висят на стульях, цепляясь металлическими крючками за перекладины.
Шкафчик он нашел, небольшой, недорогой. Тут же оплатил, снес в машину разобранные детали, упакованные в плотную серую бумагу. Потом, добравшись до дома, перетащил все упаковки в квартиру и содрал бумагу, скомкал ее в прихожей, сложил в углу. И час собирал долбаный шкаф, который мастерили безрукие инвалиды, не иначе! Хорошо, Лерки дома не было, иначе оконфузился бы непременно. Он в самом деле смотрел в чертеж сборки как баран на новые ворота. Права была Маша, ни на что он не годен, кроме оперативной работы полицейского. Ни на что.
Шкаф собрался. Лавров, недолго думая, втиснул его между Леркиным спальным местом и окошком. Попихал кое-как все ее вещи на полки, старательно обходя взглядом разбросанные на постели трусишки и лифчики. Он даже их пододеяльником прикрыл, так неловко ему сделалось.
И когда девчонка выросла до такого размера? Маленькая ведь была, худая, как глиста. И коленки, что ему приходилось мазать зеленкой, были острыми с плотной темной кожицей пупырышками от незаживающих болячек.
Когда все успело поменяться, когда?
Он выскочил из Леркиной комнатки усталый и вспотевший, будто вагон разгружал. И голова у него даже слегка кружилась от запаха духов, который исходил от ее одежды. А может, от травмы кружилась голова? Может, он все придумал себе?
Он решил сварить кофе и зачем-то принялся болтать ложечкой в медном кофейнике, хотя никогда прежде этого не делал.
Надо было занять себя чем-то. Надо было отвлечься от мыслей о маленькой девочке, странным непостижимым образом превратившейся в красавицу с четвертым размером лифчика. Черт!
Ложечка выскользнула у него из рук и утонула в кофейной жиже. Лавров полез пальцами в кофейник, широкая ладонь, конечно же, не пролезла. Да и горячо было пальцам. Вода успела нагреться. Он взял большую ложку с длинной ручкой, которой он почти никогда не пользовался. Подцепил со дна кофейника чайную ложечку, вытащил ее наружу, выплеснув гущу на плиту, уронил пару капель себе на светлые джинсы, в которых он решил теперь ходить дома. С голым пузом в коротких шортах при Лерке неприлично, дразняще как-то выходило. И она таращилась на него как дура!
– Черт! – снова выругался Лавров, со злостью глядя на два темных пятна, расплывшиеся на бедре, и в сердцах швырнул ложку в раковину. – Что за дела, твою мать!
Это все из-за нее, из-за Лерки, решил он через минуту, стаскивая светлые джинсы и наряжаясь в спортивные темные штаны. Она воздух баламутит. Она тревожит его, заставляет думать о чем-то таком, что казалось ему неприличным. И провоцирует рассматривать ее пухлый рот, и лифчики еще, блин, разбросала!
Конечно, кофе умчался черной струей через носик кофейника на плиту, а как же еще! Лавров разозлился, схватился за ручку, тут же обжег руку, швырнул кофейник обратно на газ. Тот накренился, норовя упасть прямо на пол. Саня снова схватился за кофейник, вторично обжег руку и, уже не сдерживая себя, заорал матом в полное горло.
И сразу же в дверь позвонили.
Кого еще несет?! Он посмотрел на часы. Половина пятого. Машка еще на работе. Лера на занятиях. Жэка тоже должен служить. Да он и не придет, серчает. Кто?
Нина Николаевна!
– Видимо, Александр Иванович, вы закрутились, забыли? – с укоризной спросила она сразу, как он распахнул дверь. Странным вороватым взглядом покосилась на его мускулистый живот и смущенно пробормотала: – Извините. Наверное, я не вовремя.
Нина Николаевна могла черт знает что подумать, застав его с голым животом. Ей же сложно было понять, почему это он дома не наряжается в рубашку? Не носит галстука? Не обут в домашние туфли ручной работы!
Он злой, да? Злой! Он забыл о ней? Забыл! А она, кажется, принесла ему фотографии, он сам просил ее их распечатать. И обещал зайти к ней вечером. А вместо этого собирал шкаф, совал в него Леркины вещи и задыхался от запаха ее соблазнительных духов и думал черт знает о чем. Если бы Жэка слышал его мысли, он бы сломал ему шею точно!
Надо с этим что-то делать! Либо жениться на этой баламутке, либо…
– Входите, – буркнул Лавров. Обернулся на женщину, неуверенно топтавшуюся на пороге. На ее стильные сапожки на среднем каблучке. – Не разувайтесь. Пальто можете повесить на вешалку.
– Я ненадолго! – с чего-то перепугалась она и пальто снимать не стала.
Она вошла за Лавровым в его кухню. Одобрила чистоту, но аскетичность обстановки не оценила. Слишком пусто в кухне. Слишком лаконично. И шторки не мешало бы какие-нибудь повесить.
Разумеется, она не сказала этого вслух. Не позволяло хорошее воспитание. И не ее ума это дело: что из мебели держит он на своей кухне и чем загораживает окна. Кажется, у него появилась в доме женщина. Михаил Сергеевич, когда сегодня приводил ей Сявочку, что-то такое говорил.
Какой же милый человек, этот Михаил Сергеевич! Милый, деликатный. Забрал к себе Сяву на время ее траура. Она не может теперь ее долго терпеть – свою собачку. Где-то глубоко внутри себя винит ее за смерть Игореши. И Линев – милейший человек – очень тонко уловил это. И предложил свои услуги. Странно, что она только теперь узнала его имя. Прежде ведь едва его замечала. Едва замечала. А у них, оказывается, очень много общего. Любовь к домашним животным, например. Орхидеи. Михаил Сергеевич, оказывается, страстный любитель орхидей. И у него дома такие экземпляры…
– Кофе, Нина Николаевна? – Лавров повертел кофейной чашкой, нанизав ее ручку себе на палец.
– Нет, нет, спасибо! – перепугалась она, тут же решив, что посуду бывший сыщик моет наверняка абы как. Протянула ему огромный конверт. – Вот… Здесь все.
Лавров вытряхнул фотографии на обеденный стол, поморщился. Ну, просил же, ну! Не печатать крупно. Совсем плохо видно. Хорошо, хватило ума, сделать те же самые снимки, но чуть меньше. Он взял в руки те, что были меньше размером, начал рассматривать.
– Это не Филиченков, – сказал он, швыряя фото на стол.
– Простите? – Она, как большая серая птичка, чуть повернула голову, склонила ее к плечу.
– Этот человек в черном не тот, о ком вы с супругом мне говорили.
– То есть?! – Гневная бледность поползла по ее румяным щечкам. – Вы хотите сказать, что мы ошиблись?!
– Да, именно это я и хочу сказать, – спокойно ответил Лавров, отхлебнул с шумом кофе из чашки. – Этот человек не беглый преступник – Филиченков Игнат Владимирович. Это кто-то другой.
– Но кто?! – возмутилась Нина Николаевна и завертела шеей.
Ей было жарко в теплом пальто на его кухне. Но она ни за что не станет снимать его здесь, в этом доме! И пристраивать на допотопной вешалке в прихожей, заваленной каким-то бумажным мусором. Живет, как… варвар! И выглядит так же! Наголо бритый череп, опасные глаза, груда мышц, плоский живот, голый к тому же! Варвар!
Не зря его так Михаил Сергеевич называет. Он-то сам в жизни толк знает. Он бывалый, как он сам о себе говорит. И еще говорит, что жизнь его покидала, поизмывалась над ним, заставила ценить домашний уют и тепло. Потому-то его квартира разительно отличается от жилища этого варвара. Странно, что мебель Лаврова не из камня вытесана, а сам он не в меховой набедренной повязке. Ему бы пошло!
Варвар!
– Но кто это может быть?! – снова возмутилась Нина Николаевна, чуть ослабила петлю шарфика, оттянула его книзу, шея жутко вспотела.
– Да кто угодно, – фыркнул Лавров. Кивнул на прямоугольник окна. – Мало ли народу по двору шляется.
От этого его «шляется» Нина Николаевна поморщилась.
– Разумеется, народ ходит по двору, – с нажимом произнесла она, – но, простите, глубокой ночью подходить к чужой машине, что-то оставлять под этой вот штучкой… – она сделала пальчиком движение туда-сюда. – Кому это нужно? Зачем?!
Хороший вопрос! Лавров снова громко хлебнул кофейку. Он видел, что гостью от этого коробит, и делал это нарочно. Вдруг захотелось позлить эту нарядную дамочку, брезгливо морщившую носик на каждый его угол.
Хороший вопрос! Кому и зачем? И он даже знал, кого об этом начнет спрашивать. Вот сейчас рабочий день в банке закончится. Сладкая парочка вернется с работы. Он их побеспокоит и вопросы задаст.
Но оказалось, не он один знает, кого нужно на этот предмет беспокоить. Нина Николаевна, оказывается, тоже весьма осведомлена.
– Что вы сказали?! – ахнул Саня, нагоняя даму уже в прихожей.
Он даже сразу не сообразил, что она сказала. А когда до него дошло, он обомлел.
– Что вы сказали, Нина Николаевна?! – Лавров схватил ее за локоток, как ему показалось, весьма учтиво.
Ему показалось.
Нина Николаевна гневно дернула ручкой, погладила нежный драп теплого пальто ладошкой, будто прикосновение Лаврова осквернило дорогую ткань.
– Что вы себе позволяете, Александр Иванович?! – прошипела она, сузив глазки. И выпалила, как ругательство. – Варвар!
– Повторите, что вы только что сказали! – потребовал он жестко.
Уж, конечно, расшаркиваться он тут перед ней не станет. Она на его частной территории, не он на ее.
– Я сказала? Ничего особенного я не сказала. – Глаза ее суматошно заметались. – Вы утверждаете, что это не беглый преступник на тех фотографиях, что я вам принесла, так?
– Так! – Лавров терпеливо ждал, она не это сказала, вогнав его в ступор.
– А я думаю, что это именно он – Филиченков Игнат Владимирович – что-то оставлял на машине парня вашей соседки.
– Почему вы так думаете?
– Потому что это его сын!
– Чей… Чей сын?! Кто?!
Нина Николаевна глянула на него взглядом, в котором читался приговор его профессиональной пригодности.
– Этот парень вашей соседки Марии не кто иной, как сын беглого преступника Филиченкова Игната. Это его сын – Владимир, – со снисходительным вздохом пояснила Нина Николаевна. – И кому, кроме отца, нужно что-то передавать ему глубокой ночью? День есть! Утро! Вечер! Почему крадучись, ночью? Что за цирк?!
– Да, что за цирк?
Саня смотрел на женщину, вытаращив глаза. Она вдруг перестала быть для него просто соседкой. Просто женщиной в годах, потерявшей недавно мужа. Она превратилась для него в странную загадку, разгадать которую ему тут же захотелось.
– Я считала и считаю, что этот человек, который бродит по нашему двору в черном, оставляет информацию парню вашей соседки Марии на автомобильном стекле, не кто иной, как его отец! А отец его – Филиченков Игнат, потому что фамилия парня Филиченков, имя Владимир, отчество Игнатьевич! Что же тут непонятного, Александр Иванович?!
– Нет, с этим-то мне все понятно. Тут все как раз логично. Раз Филиченков Игнат, значит, у сына его отчество должно быть – Игнатьевич! – замахал Саня руками и с сатанинской веселостью спросил: – Мне непонятно, откуда вам стало известно, что парень моей соседки Марии не кто иной, как сын беглого преступника, кстати, застреленного почти сразу после бегства. Кажется, я вам об этом уже говорил. Итак, Нина Николаевна, откуда вам это стало известно, а?
Она вдруг смутилась мгновенно, улыбнулась неуверенно и глянула на Саню виноватым жалким взглядом.
– Михаил Сергеевич сказал, – призналась она после паузы, поняв, что Лавров ее не выпустит из своего жилья без этого признания.
– А ему откуда это известно? – Саня открыл замок, распахнул дверь на лестницу.
– Ему? Ой, вот этого я не знаю! Точно не знаю.
Она ушла, а Саня заметался по квартире как ненормальный.
Что за дела, господа?! Что за дела у них в доме происходят?! Какая-то странная концентрация странностей!
Сначала Маша собирается выйти замуж за Филиченкова-младшего. Что само по себе уже странно. Она же его – Лаврова – соседка, любимая соседка, обожаемая. Он же – Лавров – принимал участие в задержании отца Машиного избранника. Разве этот лощеный мальчик не знал об этом?
Потом он же – Лавров – получил по голове тяжелым предметом, предположительно бейсбольной битой, в тот момент, когда пытался отследить перемещения своей соседки с ее избранником, который является сыном опасного преступника. Покойного ныне.