Те несколько дней, пока отец числился беглым преступником, Володя даже есть не мог. Управляющий от него шарахался и даже не вызывал в кабинет на доверительные беседы. Дома повисло гнетущее молчание после трехчасовой истерики матери. Настя даже не появилась в те дни ни разу. И не позвонила. Единственной радостью была Маша. С ней ему удавалось отвлечься. Но стоило вернуться домой, как снова накатывало тревожное ожидание.
А потом, дня через три или четыре, пришло другое известие. Отец был убит при задержании. Убит зверски, даже хоронить было нечего. Его тело разлетелось на куски.
И Володя плакал за поминальным столом вместе с матерью и сестрой. Сцепившись за руки, они все плакали. И как он подозревал, каждый оплакивал что-то свое. Но одно их объединяло в тот момент. Каждый из них почувствовал облегчение. Каждый!
Он начал дышать полной грудью. Стал улыбаться, снова беззаботно любить Машку, и тут, в канун того дня, когда он остался у нее ночевать, в почтовом ящике оказалось еще одно послание.
«Сделай ей предложение», – было написано рукой отца.
Мертвого отца, разлетевшегося от взрыва на куски вместе с бревнами заброшенного таежного домика!
Володя в первую минуту подумал, что он сходит с ума. Что его кто-то просто разыгрывает. Тот, кто хорошо знал отца, знал его почерк, угол наклона буквы «п», своеобразную «р» с нижней закорючкой. Первым порывом было обратиться за помощью к графологу, чтобы тот сделал экспертизу. Потом остановился, перепугавшись. А если за ним все еще следят?! Если он своими неосторожными действиями навлечет беду на…
На кого, черт побери? На кого? Мертвого отца?
А вдруг он не мертв?! Вдруг он выжил каким-то чудом?!
Этот вопрос он задал матери и Насте. Просто вынес на семейный совет, как предположение. И что услыхал в ответ?
– Не сходи с ума, сынок. Живи дальше. Твоего отца больше нет. – Мать подперла изящным кулачком безупречный, недавно подправленный пластическим хирургом подбородок. И нехотя призналась: – Я видела фотографии с места событий. Мне показывали в полиции. Выжить там было невозможно, милый.
– А вдруг погиб не он? – настырничал Володя и искал поддержки в сестре.
Но Настя нарочно отворачивалась. У нее все было прекрасно, зачем ей лишние проблемы? Ее идеальный профиль показался тогда Володе высеченным из мрамора, таким был жестким и холодным.
– А кто там мог погибнуть, кроме него, милый? – с нарочитой усталостью вздохнула мать, дотянулась к нему через стол, потрепала его жесткие темные волосы.
– Сообщник! – Володя увернулся. – Он же не мог все это проделать в одиночку, ма! Из таких тюрем невозможно убежать!
– Но он же убежал, – еле разлепил губы Настин мраморный профиль. – Значит, система несовершенна. Только и всего.
– У него был сообщник. Он и мог погибнуть. – Володя переводил взгляд с лица матери на профиль сестры. – Его могло разнести на куски, мам! Опознавать нечего и…
– Володя, – мягко, но с нажимом перебила его мать, – это невозможно! Неужели ты думаешь, что в полиции все сплошь идиоты? И что такого опасного преступника не смогли идентифицировать?
Его покоробило, что она не назвала отца по имени. А назвала его опасным преступником, тем самым окончательно от него отрекаясь. Он бросил в ее сторону сердитый взгляд. Потом посмотрел на сестру. Ее профиль одобрительно ходил вниз-вверх. Она во всем соглашалась с матерью.
– Да, и как же они это сделали? Сложили его останки, как мозаику?!
Всех передернуло, стоило представить, как полицейские складывают разлетевшиеся в разные стороны отцовы руки, ноги, голову.
– Володя… – Мать укоризненно покачала головой, вздохнула, глянула на него с сожалением. – Не хочу тебя разочаровывать, но…
– Но что? – огрызнулся он.
– Но проводилась экспертиза ДНК останков. Это твой отец погиб там.
И снова его покоробило то, что мать назвала покойного лишь его отцом, а не их с Настей общим. И Настин профиль, улыбнувшийся матери, разозлил.
– Да идите вы все! – воскликнул он тогда и выскочил из квартиры, едва успев взять ключи от машины.
В ту ночь он остался у Маши. И сделал ей предложение. Не потому, что так велела записка, написанная почерком мертвеца, а потому, что давно собирался. И потому, что был с ней по-настоящему счастлив. Хотя толком они и не успели узнать друг друга. И он ей еще не признался, чей он сын, но…
Но им было так безумно хорошо в ту ночь, так хорошо, что когда ближе к полуночи он получил сообщение на мобильник с текстом: «Пригласи ее в воскресенье в «Загородную Станицу», то едва не грохнулся в обморок.
Что, черт возьми, происходит! Что это за бред! Кто пишет ему записки рукой отца?! Кто посылает ему сообщения с телефона, чей номер не определяется?! Кто диктует ему свою волю и…
И пригласил Машу в «Загородную Станицу».
Где-то очень, очень глубоко внутри его пульсировала и ныла крохотная надежда, что отец в самом деле жив. Что он мог каким-то чудом выжить. И пригласил его за город с невестой, чтобы понаблюдать со стороны, порадоваться за сына, за его выбор. А потом он улучит какой-нибудь безопасный для себя момент и подойдет к нему – к своему сыну – и шепнет ему на ухо:
– Привет, сынок…
При мыслях об этом глаза Володи увлажнялись, а в сердце набухал огромный огненный шар. Это для полиции Филиченков Игнат Владимирович был опасным преступником. Для него он был и остается папой…
Отдых как-то не удался сразу.
Во-первых, тот кабинет, который он заказывал, оказался занят. И им предложили совершенно другой, на самом краю угодий. Пришлось долго идти туда, потом долго ждать обслугу.
Во-вторых, Маша как-то сразу напилась. После двух бокалов шампанского принялась клевать носом и бормотать что-то несвязное. Володя не злился, нет. Он был разочарован. У него были планы. Он хотел подарить ей кольцо в приятной обстановке. Тихо посидеть с ней, помечтать, потанцевать. Он даже цветы заказал. Но чтобы их внесли не сразу, а часа через два. В глубине души Володя надеялся, что отец откуда-нибудь за ним наблюдает и гордится.
Отец так и не появился.
В-третьих, Володе вдруг позвонили и попросили пройти к управляющему. На вопрос: «Зачем?» – менеджер лишь загадочно улыбнулся. У него снова зародилась шальная идея, что это отец его вызывает. Что это он! И, оставив клюющую носом Машу, как он думал, ненадолго, помчался к центральному корпусу к управляющему.
Отца не было в богатом кабинете управляющего, нет, хозяина этой «Загородной Станицы». И хозяином неожиданно оказался давний друг отца. Он тепло принял Володю, усадил напротив себя в кресло. И заговорил его почти до обморока, вспоминая, сожалея, каясь.
– Понимаешь, брат Вовка, – говорил бывший друг отца, проникновенно глядя Володе в глаза. – Жизнь такая подлая! Она так тебя испытывает! Так ломает! Ни за что не сможешь предугадать, какую она тебе новую подлость подкинет через день…
В общем, продержал он его долго. Володя пару раз написал Маше, извинился. Она ответила, что не скучает. Чтобы он не волновался. Хозяин через час начал нервно поглядывать на часы. Потом пообещал помочь, если вдруг возникнет такая необходимость. Попросил обращаться, если что. И мягко выпроводил… через час.
Володя снова почти бегом вернулся в кабинет, где оставил Машу. Она дремала, положив голову на стол. Прическа растрепалась, макияж смазался. Он посетовал, что продержал ее одну так долго. Надо было сразу уезжать, как ей стало нехорошо. Он попытался ее растолкать, бесполезно. Вызвал такси к самому входу, на руках отнес ее в машину, отвез домой, уложил на диван. И вернулся на такси за ее машиной.
Наутро она ничего не помнила. И он не стал ее ни в чем упрекать, хотя и был разочарован. Но все равно удивлялся без конца, как это ее так развезло с двух бокалов шампанского. Как-то вдруг и сразу.
– Шампанское – вещь коварная, – конфузливо улыбалась Маша, прижимаясь к нему утром за завтраком. – Ты вот вино пил. Надо было мне тоже вино пить. А шампанское… Не по мне…
Они постарались забыть о неприятном недоразумении. И забыли. И назначили день свадьбы. И сегодня за воскресным обедом он собирался сообщить своим близким, что женится.
Володя остановился у двери в кабинет отца. В этой квартире кабинет был небольшим, не таким, как в том доме, который отобрало правосудие. Но все равно кабинет тут имелся. И по воскресеньям, если оно заставало их в городе, обеды тоже заканчивались именно здесь. Мужчины проходили сюда, размещались кто где, было тесновато, но это совсем не мешало разговорам. Не мешало им выпивать дорогие напитки, курить дорогие сигареты и сигары. Кое-кто баловался трубкой. А женщины, за неимением веранды, накрывали к чаю в гостиной, успев собрать грязную посуду со стола.
Володя приоткрыл дверь, заглянул внутрь, подумав, вошел и закрыл за собой дверь. В кабинете было сумрачно, прохладно, мать, видимо, убавила тут отопление. Запах табака, въевшийся в стены и мебель, перестал быть дорогим и ароматным. Смешавшись с запахом застарелой пыли, он стал тяжелым, едким, неприятным. Володя прошелся по небольшой комнате, остановился у стола. Письменный прибор, кожаная папка, совершенно пустая, он проверил. Две рамки с фотографиями. На одной отец с мамой, совсем молодые, красивые, счастливые. На второй все их семейство, этому фото тоже было лет пятнадцать, если не больше. Настя тут совсем ребенок – милый и беззаботный, льнущий к отцу. Он всегда был для нее любимым папочкой. Чего же она так быстро забыла о нем? Чего отреклась? Не смогла понять и простить?
Володя приоткрыл дверь, заглянул внутрь, подумав, вошел и закрыл за собой дверь. В кабинете было сумрачно, прохладно, мать, видимо, убавила тут отопление. Запах табака, въевшийся в стены и мебель, перестал быть дорогим и ароматным. Смешавшись с запахом застарелой пыли, он стал тяжелым, едким, неприятным. Володя прошелся по небольшой комнате, остановился у стола. Письменный прибор, кожаная папка, совершенно пустая, он проверил. Две рамки с фотографиями. На одной отец с мамой, совсем молодые, красивые, счастливые. На второй все их семейство, этому фото тоже было лет пятнадцать, если не больше. Настя тут совсем ребенок – милый и беззаботный, льнущий к отцу. Он всегда был для нее любимым папочкой. Чего же она так быстро забыла о нем? Чего отреклась? Не смогла понять и простить?
Он вот тоже многого не понимал и даже раздражался, когда думал, что отец мог бы прекрасно обходиться без своих подпольных бандитских дел, ведя бизнес вполне легальным образом. Но он давно простил его. Давно! И считал, что отец, получив такое страшное наказание, искупил свою вину. Он все равно был и оставался его папой. И пока он сам не увидит его мертвым, он будет считать его живым.
– Володя! – резким неприятным голосом окликнула его Настя, влетев в кабинет. – Что ты тут делаешь?!
– Ничего. – Он поставил рамку с их общей фотографией обратно на стол отца. – Просто смотрю.
– Идем, идем. – Она призывно махнула рукой. – Мама все накрыла к обеду.
Мама неожиданно удивила, впервые за многие годы разлуки с отцом наготовив так много. И луковый суп по-французски, который ей очень удавался. Баранья фаршированная нога, салаты, соусы. Сыры трех или четырех сортов, тушеные овощи на гарнир.
Володя с удовольствием поел. Дождался, пока мать с сестрой уберут грязную посуду, поставят чайник, поменяют глубокие тарелки на чайный сервиз, и тогда сказал:
– У меня для вас новость.
– У меня тоже! – вспыхнула радостной улыбкой Настя.
– И у меня… – мать неожиданно нахмурилась.
Володя тут же обеспокоился. Новость плохая? Чего она так хмурится? Или сердится? Или чего-то стесняется? Всегда бледные щеки матери покрыл вдруг румянец.
– Сейчас я принесу пирожные, чай, и тогда приступим к обмену новостями, – проговорила она после паузы, которую никто не захотел заполнять своими новостями.
На белоснежную кафельную подставку поставили вскипевший блестящий чайник. Мать тут же влила на палец кипятка в заварник, насыпав туда дорогого элитного чая. Черт его знает, где она его брала! Подождала в тишине немного, долила кипятка доверху. Через минуту разлила чай по трем чашкам. Подала каждому покупные пирожные, тоже из дорогой кондитерской в центре города. Одно пирожное там стоило, Володя точно знал, как большущий торт в супермаркете по соседству с Машиным домом.
– Итак… Приступим? – Мать холодно улыбнулась детям. – Настя?
– Я выхожу замуж, – оповестила она. – Мы прожили достаточно долго вместе, чтобы понять, мы друг без друга не можем. И хотим нарожать детей, вести общее хозяйство.
– Могла бы просто сказать, что любишь его! – фыркнул Володя и, скатав фантик от конфеты шариком, запустил им Насте прямо в лоб. И попал.
Она тут же взбесилась, разоралась, принялась жаловаться матери, что брат у нее такой придурок. Что он никогда не перерастет своей подростковой придурковатости. И что впредь она отказывается с ним есть за одним столом.
– Не очень-то и хотелось, – пробубнил он, неожиданно обидевшись. И вспомнил: – Кстати, а твой валенок Щупов…
– Щипов! – с визгом поправила его Настя, гневно раздувая ноздри. – Его фамилия Щипов! А зовут его Виктор! И он обещает стать знаменитым кардиологом!
– Обещает? – Володя хищно прищурился. – Кому? Тебе, что ли?
– Ма, ну скажи ему! – захныкала как маленькая девочка Настя и швырнула ему фантиковый шарик обратно. Не попала. – Чего он вечно?!
– Володя… – Мать раздраженно поморщилась. – Прекрати, я прошу тебя.
– Ладно, не буду, – и снова обернулся к Насте: – А он знает, чья ты дочь, твой обещающий стать знаменитым кардиологом Щупов?
И повисла пауза. Настя тут же надула губы и, широко раскрыв рот, откусила почти половину пирожного.
– Не знает, – сделал вывод Володя. – А если узнает, как думаешь, останется он с тобой?
– А как он узнает, если я ему не скажу! – фыркнула Настя, разбрызгивая сахарную пудру.
– Как это? – Он изумленно замер, потом тряхнул головой. – Что значит не скажешь?!
– А то и значит! – огрызнулась Настя. И повернулась к матери с умоляющей улыбкой: – Ма, ну скажи ему!
Мать промолчала.
– Настя, ты хочешь начать свою семейную жизнь со лжи?! Но что это будет за семья, Настя?! Папа с мамой… – начал было он, но тут же осекся под злым материнским прищуром.
– Что папа с мамой, Володя?! Что папа с мамой?! – театрально прикрывшись ладонью, воскликнула мать. – Я ничего, ничего не знала о его преступной деятельности! Настя тоже. Нам вход в его кабинет был заказан, сын!
– Туда впускали только тебя, между прочим, – ядовито вставила Настя. И добавила почти с ненавистью: – Мог бы пойти как соучастник!
– Настя! – Мать с силой, несвойственной ей, опустила ладонь на стол. – Прекрати!
Над огромным овальным столом, накрытым белоснежной скатертью, уставленным чашками с блюдцами, чайниками, вазочками и розеточками с конфитюром, повисла тягучая пауза.
– А что я такого сказала? – все же огрызнулась сестра. – Володька многое знает! Многое! А ничего не рассказывает! Столько лет молчит! Может, крысятничает втихомолку, ма?
– Что я знаю? – удивленно оглядел он мать и сестру. – Что ты имеешь в виду?!
Мать с сестрой стремительно переглянулись. И снова по аристократически бледному лицу матери поплыли красные пятна.
– У твоего отца оставались счета за границей, до которых наше правосудие не добралось, – нехотя произнесла мать, уставившись в стол, будто смотреть на сына ей было мучительно больно. – Пока он был жив, доступа к ним не было. Сам он ими распорядиться не мог, сидя в тюрьме. Но теперь… Теперь, когда его не стало…
– Мы можем вступить в наследство! – перебила с непонятным оживлением Настя. – Надо только знать, в каких банках эти счета. Ты что-то знаешь, Володя?
– Нет, – сказал он, твердо глядя им в глаза, и тут же вспомнил кое-что, но сказал совсем другое: – Если у отца были там деньги, то наверняка были и душеприказчики. То есть люди, которые…
– Мы не идиотки, поняли, – фыркнула мать, в упор рассматривая сына, будто видела впервые или открывала в нем что-то новое. – Может, они и есть. Только как до них добраться? И куда? Может, он что-то говорил тебе?
– Нет, – соврал Володя.
Отец говорил, говорил ему. Отец назвал ему страну, город, улицу и номер дома, куда он должен будет обратиться, если что. И еще…
Отец твердо намеревался составить завещание, в котором все свое состояние он собирался завещать ему – сыну.
– Бабы спустят все на второй год, – потирал отец большим и указательным пальцем переносицу. – А то и замуж выйдут, а муженьки их помогут спустить все еще быстрее. Ты мой наследник, Володя! Все только тебе. А ты, я знаю, девчонок не обидишь. По совести все распределишь. Без хлеба не умрут, так ведь, сынок?..
Он сдержанно кивал, хотя разговоры о наследстве и завещании его неприятно коробили. Отца он считал мощным, здоровым, крепким, не способным уйти из жизни рано.
Кто же знал, что все так выйдет!
Вступать в наследство нужды не оказалось. К моменту гибели отца все, что было записано на него, либо было конфисковано, либо забрали за долги. К слову, дядя Слава Лукин – адвокат отца активно помогал после его ареста избавлять семейство от отцовых денег. Приводил все новых и новых кредиторов, подсовывал всякие расписки, многие из которых казались Володе «липовыми».
А что касается счетов за границей…
Он про них и забыл совсем! Только теперь вот вспомнил кое-что, только теперь!
– Ты уверен? – Мать сверлила его не верящим чужим взглядом.
– Уверен, – кивнул он. Потом Володя снова повернулся к Насте: – А тебе, милая, я советую рассказать все своему кардиологу – будущему светиле. Представляешь, пройдет год, второй, он обо всем узнает и… и бросит тебя на восьмом месяце беременности.
– Почему? – Настя закусила прелестную губку, глянула на мать беспомощно.
– Потому что не простит вранья. – Володя встал с места. – Я бы не простил.
Снова повисла пауза.
– Да… – Мать стряхнула с себя раздумья, в которые погрузилась сразу после его слов. – Возможно, ты и прав, сынок. Настя, тебе следует подумать об этом.
– А если… если он меня после этого бросит?! – ахнула она, и прекрасные, как у матери, серые глаза наполнились слезами.
– А если бросит после? – резонно заметила мать. – Шила в мешке не утаишь, девочка моя! Расскажи! Володя прав. Итак… Дальше… Твоя новость, сынок.