Долгий сон - А-Викинг 12 стр.

— Эх, мне бы твоего деда, за стол, да под чарочку! Нутром чую — правильный человек! Уж мы бы с ним спелись да не спились!

Посопела тихонько… задумчиво… из-под ресниц глазами блеснула и в тон, как тогда, с «дядей-племянницей»:

— Эх, мне бы дедову школу, да здесь…

Вот тогда и защелкали переключалки, камеры и телефонки, в ожидании, пока ключик в руке окажется. Вот тогда и пошли по коридору, никого не боясь и ничего не таясь. Вот тогда и пропустила сквозь пальцы широкий ремень, сдернутый из кобуры:

— Как дедовский…

Только раз он спросил:

— Без обид? Без попятного? — И тут же ладони вперед себя выставил: — Ох и глазищами мы сверкаем, барышня! Понял, все понял… прости!

Вот тогда… Нет, уже конечно не «тогда», уже в другой раз… или в третий? Или в какой из «разов»? — принесла выклянченный у подружки фотик, отчаянно краснея, протянула… И хотя получила «за бесстыжесть» лишних тридцать оглушительных, звонких, сладких и одуряющих болью ударов, но потом бережно спрятала пленку. На память!

В.Д. наклонился к селектору:

— Дана? Будь так добра, изобрази явление Христа народу и гуашь захвати. И пару листов ватмана.

…Вслед за трубкой ватмана в кабинете появилась Данка. Шлепнула бумагу на стол.

— А гуашь где?

— А зачем?

— Стенгазету делать будем. «За передовую порку!». Или «Розги — народу!». Или еще какую? Нет идей?

Данка настороженно засопела.

— Так и нету идей? Напрасно. Тексты надо готовить, а иллюстративный ряд уже есть. Очень даже неплохой. Мне понравилось, — и по столу скользнула черная папка.

— Чего воздвигся, как памятник? — это уже к Геннадию, действительно без стука и внезапно возникшему у дверей.

— Командир, она не виновата.

— Это когда было? — В.Д. даже не обернулся, обкуривая приоткрытое окно кабинета.

— Да уже с месяц…

— Вы что, оба у меня кадровые дебилоиды? Ну ладно, девка п… думает, а ты-то чем?

Тот молча пожал плечами: а мне думать не велено. Я солдат.

— Слушай, ты, солдат х..в! — (Насторожился. Давненько он не слыхал от командира такой интонации… ох давно!) — Как они оказались на ее столе?

— Оба-на… — Гена перестал корчить тупого вояку. — Стоп, командир. Насчет стола вранье. Фотки печатались только вчера, у моего другана, там все тихо, глянь дату на обороте… Я сам отнес ей. Она при мне положила в стол, в нижний ящик. Гадом буду!

— А как они оказались у Бергалина? И что это за знак браслета на руке? В шпионов играете?

— У Бергалина??

— У Альбертика?? — Почти хором…

— Эта шестерка за мной все время охотится…

— Командир, она права, этот сученок…

— Изыйди, Гена… Как друга прошу: молча, тихо и незаметно испарись отсюда… на хрен!!!!

Повернулся к Данке:

— К теме фотоискусства вернемся позже. Я пока еще ничего не услышал про браслет. Внятные пояснения будут?

— Не будут. Он не виноват. Я сама просила, мне это надо, он хороший и надежный, он…

— Я без тебя знаю, кто он и какой он. Он меня на горбу шесть километров по скалам пер, пока я ему в затылок кровью блевал. Я не спрашиваю зачем это тебе или ему. Я спрашиваю, почему этот бл… сучонок лезет к тебе в стол и ни ты, ни он этому не мешают!

Замер… Остановил свою риторику и вдруг, едва не свалив Данку, вылетел из кабинета. Она поняла чуть позже и почти догнала, ну совсем почти. Под заполошный визг забившихся по углам экономисток шеф оттаскивал Гену от рыдающей кучи дерьма под столом: перемазанный чем-то красным, натянув на голову остатки пиджака, там скулил Альберт. Уже от дверей, почти выпнутый шефом, Гена внятно и спокойно произнес:

— Я его все равно кастрирую, командир…

— Бергалин, в медпункт. Ты — ко мне в кабинет. Ты — на свое рабочее место. Вам всем (обвел взглядом экономическую шушеру) — молчать как мыши. Официальную версию событий я вам сообщу дополнительно, тогда и поговорите. И если у кого вдруг появится СВОЯ версия, не советую…

А Данка не спешила «на свое рабочее место», так и стоя в дверях с прижатыми к губам ладонями. Проходя мимо, В.Д. одним касанием состегнул с ее руки черный браслет. Так же молча передал Гене, а тот встретился глазами с Данкой. Распахнутыми, ждущими, уже тонущими в знакомой черноте глазами.

— Я верну его вам, барышня.

Она кивнула, не отводя глаз. Вернет. Сегодня…

Ноябрь 2006 г.

Мишка-иерей

Этот рассказ сделан на документальной основе рассказа, написанного нашим общим другом, которого вы знаете под ником Serge de K. Каждый сделал свой кусочек работы, о которой, как всегда, судить читателям.

Заранее приношу извинения моему соавтору, что не везде удалось выдержать его изначальный стиль.

Данка удобно устроилась в широком кресле, обхватив руками коленки и тихо сопела в широкий фужер, на донышке которого лениво пузырились остатки шампанского. Плеснув себе и Сереге коньяк, Владимир Дмитриевич покосился на Данку и вскользь заметил:

— Шампанское не греют в ладонях, пьют ледяным… Это коньяк греют, учил ведь!

Данка надулась, быстро показала язык (про себя, ну почти-почти что незаметно!), но на помощь тут же пришел Серега:

— Ну, мы не пижоны, мы и негретый коньячок можем!

— Можем! — охотно кивнул Самый Любимый В Мире Шеф.

Тихо прозвенели над столиком бокалы, сыграв искрами очередное «за встречу». Данка не допила до конца, растягивая вкуснявые пузырьки, а Серега тут же пошутил:

— Во как тихонечко пьет! Сразу заметно воспитание!

— Это не мое, — усмехнулся Дмитриевич, а Данка на этот раз весело и охотно показала язык (Бе-бе-бе! Три раза!), причем обоим. Нашлись тут, воспитатели тематические…

А насчет выпить, не говоря уж «лишнего», тут точно, еще до Дмитрича воспитали. Эк дедуля тогда на зад выплеснул остатки брусничника! Аж зашипело, наверное — по горящим розговым рубцам настоечкой градусиков за полста! Даже сейчас передернулась, а тогда дуркой взвыла, засучила ногами на широком полотне лавки, а дед еще и растер пригоршней, чтоб получше проняло:

— Ума нет, через зад загоним! Да еще и протрем пару разочков, чтобы дым пошел!

Отвизжалась от растертой настоечки, торопливо замямлила что-то типа «не буду-не буду-не надо», взахлеб сквозь распухшие губы, да не успела убедить-доказать-упросить деда: снова коротко вжикнул тугой краснотал на тугом и голом. Снова короткий взвизг и нос, трущийся о заплаканную лавку: третья дюжина хороших розог это тебе не третий глоточек брусничника, втихаря за занавеской!

— Да ладно тебе краснеть! — подмигнул Серега, словно прочитав на Данкиной мордашке эти воспоминания. — Я сам знаю, как по церковной науке девчонок учат! Безо всякой такой темы — голосят, аж повыше колокола песни поют!

Владимир Дмитриевич недоверчиво прищурился:

— Сереж, кто это тебя на правеж допустил? Я полгода пыжился, прежде чем вообще в Данкины края попасть, а уж таинства старые…

— Не, это не староверские края, — тут же поправился Сергей. — Да и не говорил я про староверские обряды. Понимаешь, был у меня друг…

Последний раз я видел Михаила почти век назад… Ну конечно не век, а лет восемь точно, но ведь это было действительно еще в прошлом веке. Встречи выпускников нашего института он обычно игнорировал: еще во время учебы показал себя слишком «деловым», а после того, как Россия погрузилась в рыночные отношения, настолько глубоко ушел в «пучину рынка», что почти и не появлялся на «поверхности». Правда, в тот раз он все-таки сделал исключение, явив свой образ выходящим из навороченной иномарки в малиновым пиджаке и в сопровождении бритоголовой братвы, державших в своих накаченных «железом» руках два ящика, в одном из которых была водка, а в другом шампанское.

Передав нам свои «дары» и отхлебнув прямо из горлышка треть одной из бутылок он распрощался с нами, «земными холопами», сказав, что через час у него вылет из Шереметьево… Он даже, кажется, назвал нам какую-то страну, но какую мы так и не поняли.

С тех пор Михаила никто не видел, хотя слухов было много: одни говорили, что он «свалил за бугор», другие говорили, что погиб в какой-то бандитской разборке. Была еще одна версия, точнее не версия, а скорее слухи, над которыми мы все без исключения смеялись. Просто кто-то сказал, что Мишка стал «попиком» и живет в какой-то сибирской глубинке. Мишка — попик! Это же надо было такое придумать! Я просто пытался представить Мишку без его «прикидов», цепей, печаток, да к тому же трезвого и в рясе служителя культа… При этом на моем лице неизбежно появлялась улыбка…

Какая у Сергея появлялась улыбка, пояснять было не надо: ее заметил и Дмитриевич, и Данка. Тоже заулыбались, а шеф, наливая еще по чуть-чуть, глубокомысленно кивнул головой — да, сейчас в Сибири и миллионеры в господа ударились… понимаю…

Какая у Сергея появлялась улыбка, пояснять было не надо: ее заметил и Дмитриевич, и Данка. Тоже заулыбались, а шеф, наливая еще по чуть-чуть, глубокомысленно кивнул головой — да, сейчас в Сибири и миллионеры в господа ударились… понимаю…

— Для краткости опущу, как я все-таки решил найти Мишку через его родителей. Сначала найти, а потом разговорить их оказалось очень даже непросто, но… Но Ивану Владимировичу, Мишкиному отцу, пришлось в конце концов поведать нам не очень то веселую историю. Полностью пересказывать не стану, тут надо еще по такой вот усидеть, — Серега кивнул на пузатый «бочоночек» «Хеннеси».

— Усидим! — деловито пообещал Самый Любимый В Мире Шеф, но Серега понятливо махнул рукой.

— Не, не об этом сейчас речь.

Данка слушала в половину уха: эпоху малиновых пиджаков если и застала, то по разговорам. Не то чтобы по малолетству, не такие уж древние времена, просто в их края малиновые пиджаки если и добирались, то только стаей джипов и упакованные в дорогущий камуфляж, изображая из себя крутых охотников и дрища от вида живого таежного мишки прямо в этот камуфляж… Ну да леший с ними, просто дед вспомнился как раз к месту, и снова резануло память слово «усидеть». Кто там к нему погостевать приехал, сейчас уж и не упомнишь — просто был оооочень редкий случай, когда дед сразу сошелся с приезжим, что называется душа в душу.

Раскраснелись, распоясались (буквально и дословно, не тарелками же кидаться, просто жарко в натопленном доме!), а под настроение вдруг и Данка решила тайком от деда настойки пригубить. Уж больно сладко пел про эту настоечку гость — гречишная медовуха в одной «флаконе», брусничная в другом, клюковка в третьем — ну почти что как в каком ресторане! В ресторанах пока не была, а полстакана брусничной себе отлила. Не, дед не убыль во «флаконе» заметил — куда там, второй уж на столе, просто повело ее сразу, с непривычки. Едва успел гостя в первый банный пар спровадить, как уже во всхлипах Данка в дальней горнице дедову руку ждала: приговор был в пять слов, но отнекиваться и смысла не было. С дедом понекайся, втрое больше отлежишь! Сарафан сама стянула, трусишки поначалу к коленкам сдернула, но дедова пятерня и вовсе их напрочь сбросила:

— Майку не сымай, некогда тут телешом заголяться. Кладись ровней!

— О-о-ой, де-еда! — длинно простонала, длинней той розги, что прописала первый грешок на заднице.

— А ну, не пищать! — суровый голос сверху, вслед за вторым грешком, рядышком полоса к полосе. — Мало учена?

Учена была немало — и старательно прикусила еще по-детски пухлые губы, вцепилась в лавку, коротким вздрогом тела гася горящие полоски розог. Семь, девять… О-о-о!!! — Ужасть как пробрала десятая, снова окрик, и снова розга…

Словно очнулась, куснула шоколадку, вслушалась в разговор:

— Мишка действительно собирался «свалить за бугор». Судя по всему, количество наворованного не позволяло ему дальше мирно уживаться в пределах России. До отъезда оставалось каких-то пара недель, когда он вместе с семьей решил устроить прощальный выезд на природу, — говорил Серега.

— Это точно, — еще понятливее кивнул Дмитрич. — Типа с родными березками и осинками попрощаться.

— Вот-вот! В результате ему пришлось прощаться с женой. На каких-то пару минут опередила его с посадкой в «джип»… Жизнь ему спасла дочурка Маша, которая в последний момент решила взять с собой в лес любимую Барби. Когда кукла была найдена и дочь с Мишкой вышли из дома, раздался оглушительный взрыв…

Что было дальше?.. Михаил очнулся уже в «Склифе». Руки и ноги чудом были на месте. Врач говорил о том, что он просто появился на этот свет в рубашке. Еще в меньшей степени пострадала его дочь, которая лежала в соседней палате, прижимая к груди куклу и постоянно спрашивая о маме. Если кто и мог ответить на этот вопрос, то только бригада судебно-медицинской экспертизы, которая по фрагментам собирала то, что еще час назад называлось человеческим телом.

— Знакомо, — коротко кивнул Владимир Дмитриевич, а Данка глазами показала Сереге — «про фрагменты» не надо. Шеф свое отвоевал, и куски собирать тоже приходилось…

— Ну, в общем, тряхануло Михаила здорово. По душе, в частности: отправив дочь к своим родителям, он куда то исчез… Нет, конечно же он звонил домой, давай понять, что жив-здоров и что теперь он «начинает новую жизнь». Год или полтора — редкие письма, какой-то Красновершинск, что на карте едва найдешь, обещания скоро приехать и забрать дочь. И он действительно вернулся…

Но это раз он даже находил возможность улыбаться, а любимой фразой стала «На все воля Господа…». На главный вопрос он все-таки ответил, но это произошло в самый последний момент перед отъездом.

— Боюсь ошибиться, погоди, — Серега порылся в карманах, выудил неровно сложенный обрывок конверта: — Ага, вот… Настоятель Церкви Петра и Павла, глава Приходского Совета иерей Михаил!

— Точно, не наш, — качнула головой Данка, а Самый Любимый В Мире Шеф пояснил Сергею:

— У староверов нет иерейских званий.

На этом богословский спор тут же затих, придавленный порцией коньяка и еще парой глотков пузырчатого шампанского.

— Ну, за знакомство! За встречу!

— И что, нашли своего Михаила?

— Нашли…

Желающих посмотреть в «светлые очи батюшки Михаила» поначалу было вроде немало, вот только когда узнали на какие чертовы кулички придется ехать, ряды желающих заметно поредели — в результате «за туманом» согласились ехать только двое: я да Игорешка, который всегда был легок на подъем, и у которого, к тому же, в тех краях оказались какие-то родственники.

Если путь до Абакана особых неудобств не доставил и причин жаловаться на услуги «Аэрофлота» у нас не было, то после Абакана… Это была уже отдельная «песня»! Последний отрезок пути, отделяющий нас от Красновершинска, мы должны были преодолеть в «джипе ульяновского производства», т.к. у рейсового автобуса после прошедших дождей не было особого настроения выезжать из уютного гаража. Впрочем, не было особого настроения брать попутчиков и у хозяина «уазика» Володи, но после того как Игорь продемонстрировал водителю «чудодейственный эликсир» он не только согласился подбросить нас, но и вернуть обратно.

Хотя и удивился:

— А чо там делать? Медвежий угол, он и есть медвежий угол… Акромя заводика, на котором кедровое масло делают да церкви и смотреть там нечего, — пояснил шофер.

— А нам как раз в церковь то и надо.

— Ага, так я и поверил… — после небольшой паузы изрек он. — Да у вас там в Москве церквей этих побольше, чем во всем нашем крае…

— Может и побольше, но в этой мы как раз и не были, — продолжил беседу Игорь.

— Да ладно, заливать будете! Церковь решили посмотреть! Вы наверное старательскую артель ищите, так она в этом сезоне на другое место съехала. Ни хрена они у нас не нашли, акромя медвежьего дерьма… А может, вам в леспромхоз? Тогда вы припоздали — ихняя машина уже ушла…

Данка снова уткнулась носом в неправильно (и нахально!) согреваемый бокал шампанского — ну, тут Серега не удивил. По нашим дорогам и вправду только на «уазике», а медвежьих углов, говорят, и под Москвой еще навалом. В хорошем лесу на сто шагов отойди — вот тебе и угол. Из пушки пали — фиг кто услышит. Это, однако, если лес настоящий, а не парк причесанный…

Вон, дед в дальней горнице ей вторую дюжину сыпет, уже никак молчком не продержаться, а гостевой-заезжий даже на дворе ничо не слышит! Уже легче, а то стыдуха ведь какая — девке уже целых четырнадцать, а голым задом на скамье елозит, словно маленькая. Хотя как и есть маленькая — вот непутевка, расстроила деда, сейчас он и тебе расстройства добавит! Но все одно, старалась давить визги, мычать побольше — так вроде и легче терпеть, а звону меньше. Стыдуха-а-а! — Вслух, что ли? точно, вслух простонала — вон деда отвечает, новый прут от рассола отряхивая:

— Стыдуха не в розгах, а пьянке непрошеной! Ишь ты, стыдно ей! А стакан прятать не стыдно было? Вон сколько набулькала! — и плеск настойки на зад…

Не, это уже было, вспомнила, а вот чего дальше? Ну, понятно, чего дальше — три дюжины есть как есть, даже маечка от пота мокрая, так на скамье отдергалась, отвилялась. Не, вру, мокрая была уже потом, не в тот раз… А в какой? Когда это он еще не совсем телешом растягивал? Вот блин, напоили своим шампанским, последние мысли и те в кучку не собрать…

— Ты случайно местного батюшку не знаешь?

— Нет, я в городские церкви не хожу.

— Все. Этой больше не наливать! — засмеялся Владимир Дмитриевич, а Данка покраснела, когда поняла, что встряла с непрошеным ответом в Серегин рассказ.

— Михаила, что ли? — зачесал затылок шофер Володя. — Как не знать, конечно знаю. У нас его все знают. Я у него первое время даже шоферил…